Религия и революция. Всегда ли религия консервативна?
Представления о сугубой консервативности религии как таковой в своей основе имеют три основные причины. Первая причина состоит в постепенной внутренней трансформации самих религий в консервативную сторону, после того как они становятся господствующим верованием и идеологией. Вторая причина связана с революционной ненавистью ко всему тому, что сбрасывает революция в качестве «старого мира» и его оснований. После каждой революции в культуре остаётся множество лозунгов и высказываний, отрицающих ту религиозность, которая была опорой старому режиму. То, что сами революционеры потом всегда смягчают свое отношение к старому, в данном случае роли не играет, так как запущенные во время революционного перегрева и энтузиазма лозунги и идеи начинают жить своей жизнью. Третья же причина состоит в массовом появлении светского человечества и различных его воззрений и идеологий, которые в лучшем случае относились к религии скептично. А так как это массовое появление, истинные основания которого еще ждут своей разгадки, очевидным образом следовало после эпохи всеобщей религиозности, то неудивительно, что современность и светскость стали восприниматься как «близнецы-братья».
Двумя главными проектами, которые выдвинуло светское человечество, были буржуазный модерн, или в более узком смысле — проект Просвещение, и коммунистический проект Маркса. Модерн решил вопрос религии достаточно просто, во всяком случае, если судить об этом на поверхностном уровне. Суть этого решения прекрасно выражает знаменитая беседа Наполеона и французского физика Пьера-Симона Лапласа, которая якобы имела место. Наполеон задал Лапласу по поводу его пятитомного труда «Небесная механика» следующий вопрос: «Великий Ньютон всё время ссылается на Бога, а Вы написали такую огромную книгу о системе мира и ни разу не упомянули о Боге!» На этот вопрос Лаплас якобы ответил, что в гипотезе Бога он не нуждается.
На самом деле именно такой разговор никогда в реальности не происходил, а оба собеседника были слишком умными и компетентными людьми, чтобы вести его в таком духе. Однако этот апокриф укоренился в культуре, ибо действительно отражал отношение Просвещения к религии.
Но гораздо интересней, а главное, целостней, отвечали на вопрос о религии марксисты. Маркс, во многом следуя Гегелю, согласно которому человечество через эпохи искусства и религии переходит в эпоху философии его абсолютного духа, выдвинул свою материалистическую философию, противостоящую «всему предшествующему материализму», которая, в отличие от философии Гегеля, должна была не только объяснять мир, но и изменять его.
В своей работе «К критике гегелевской философии права», которая была написана в 1844 году, Маркс пишет о религии следующее:
Определив религию как некий фантазм, отчуждающий человека от его сущности, далее Маркс пишет пассаж, в котором содержится знаменитая фраза, повторенная в дальнейшем Лениным — «религия есть опиум для народа»:
Обратим внимание на то, что этот в целом критический по отношении к религии пассаж — двойственен, ибо Маркс говорит, что религия — не только «выражение действительного убожества», но и протест против него. Стало быть, религия, по Марксу, может быть и протестной, то есть революционной и устремленной к преодолению отчуждения человека от его сущности.
Примерно через год после этой работы Маркс пишет свои «Тезисы о Фейербахе», в которых повторяет по сути то же самое, но в соотнесении с практикой:
Тут мы вновь наблюдаем ту же двойственность. Мистерии и увод теории в мистицизм — это, конечно, не хорошо и архаично, однако безусловным позитивом этой архаики является то, что через нее и при помощи нее религиозный человек изменяет реальность и осмысливает свою деятельность.
Такой подход не имеет ничего общего с вульгарным атеизмом, который царил в СССР. Маркс не выбрасывает религию в сторону подобно тому, как это делает, согласно вышеприведенному апокрифу, Лаплас, и не проклинает ее. А говорит, что через разгадку, демистификацию религии можно прорваться к тому, что ее порождает в ответ на угнетения: человеческой сущности. Этот мистифицированный религиозный ответ может быть как позитивным, так и негативным, то есть либо понуждать к деятельности и борьбе, либо приводить к бездействию и успокоению «опиумом». Таким образом, по сути дела, Маркс говорил, что человек не выдумал религию подобно тому, как это утверждает буржуазный материализм, которому Маркс всецело противостоял, а вынужденно породил ее как средство осмысления реальности и взаимодействия с ней. Стало быть, религию необходимо не отменить, а «разгадать» — именно это слово употребляет Маркс по отношению к религиозному образу святого семейства в «Тезисах о Фейербахе». Эту принципиальную разницу двух материалистических подходов к религии (буржуазного и марксистского) толком не видели в СССР и тем более не видят сейчас.
Причиной этого непонимания и вульгаризации стало то, что во время революционного перегрева 1917 года и предшествующей ему политической полемики Ленин, причем следуя в этом рекомендации самого Маркса, упростил его учение, отказавшись от слишком тонкого различения революционных и реакционных тенденций внутри религиозных верований. А отказавшись от этого, вынужден был провозгласить атеизм и упрощенный материализм, что, в свою очередь, практически привело к выведению за скобки главной проблемы, которая волновала Маркса, проблеме родовой сущности. Во время бурных предреволюционных, революционных и постреволюционных лет было не до нее и не до тонких религиоведческих проблем. А потом к этому по-настоящему так и не вернулись, а были бы должны.
В той же «К критике гегелевской философии права», обсуждая Французскую буржуазную революцию, Маркс говорит о том, что в период революционного «энтузиазма» та общественная группа или класс, которая является двигателем революционных изменений, должна замкнуть на себе чаянья всего общества и в качестве таковой, если говорить по-русски, найти «козла отпущения», то есть ту группу, или класс, которая противостоит революционному процессу. Маркс пишет:
Следуя этому опыту, его осмыслению Марксом и ведя острую политическую полемику с учением Эрнста Маха и Рихарда Авенариуса, в 1908 году Ленин написал работу «Материализм и эмпириокритицизм». В ней он написал следующее:
Такое грубое доведение борьбы линий Платона и Демокрита до противопоставления религии и науки и аж до отрицания или признания объективной истины, противоречит и истории философии, и истории религий. Любой историк философии понимает, что тут Ленин куда-то подевал линию Аристотеля, которого материалистом назвать трудно, говорившего «Платон мне друг, но истина дороже», а любой историк религии, причем включая Маркса и Энгельса, знает, что все восстания и революции до появления светского человечества осуществлялись религиозными группами и сектами. Более того, все мировые религии стали таковыми благодаря социально-политическим революциям, которые были осуществлены в различных странах под их флагом. Да и буржуазный модерн двигали, согласно Максу Веберу, протестантские группы. Понимая это, все в той же «К критике гегелевской философии права» Маркс писал:
В книге «Крестьянская война в Германии» Марксу вторил Энгельс:
Далее, Маркс в этой же работе развивал заявленную тему двойственности религий по отношению к революционности:
То есть «боги Греции», по Марксу, были «смертельно ранены» трагедией Эсхила «Прикованный Прометей». Но Прометей сам являлся бессмертным богом, а Эсхил — верующим человеком, посвященным в Элевсинские мистерии!
Потом в след за Марксом линию Прометея и двойственности религии по отношению к революции продолжал его зять Поль Лафарг, который обнаружил связь Эсхила не только с культом Прометея, но и с орфизмом.
Потом, опираясь на Маркса и Лафарга, эту исследовательскую марксистскую линию продолжил британский историк, филолог-классик и профессор древнегреческого языка Бирмингемского университета Джордж Деруэнт Томсон (1903−1987). Томсон входил в Исполком Компартии Великобритании, а в 1951 году он был единственным его членом, который проголосовал против программы «Британский путь к социализму» из-за того, что в этой программе не было сказано о диктатуре пролетариата. То есть Томсон был вполне ортодоксальным и верным марксистом. В своей книге «Исследования по истории древнегреческого общества» он писал следующее:
Мистическое учение, в данном случае орфизм, с точки зрения марксистского религиоведения может быть как революционным и прогрессивным, так и в последствии утратить эту роль. Вот что говорит Томсон.
Как я уже говорил, Ленинское упрощение имело свои глубокие практические резоны. Однако после Победы в мае 1945 года наступила необходимость достраивания и дооформления идеологии, поиска ее подлинной традиции, что, в свою очередь, могло обеспечить симфоническое сосуществование светских и верующих людей. Но ЦК КПСС вместо своих прямых обязанностей занялась чем-то другим и трансформировала упрощение Ленина в изъятие революционной сути из самого марксизма, сделав его почти неотличимым от буржуазного материализма, чего Ленин в своей статье «Об отношении рабочей партии к религии» не допускал! В итоге официальная идеология из революционной сама превратилась в «опиум», только гораздо менее действенный, чем религия, а ее вульгарный разрыв с религией привел к конфликту советской системы с верующими людьми, что стало одной из причин краха СССР в 1991 году.