Англо-франко-советские переговоры в Москве. 12-14 августа 1939 года
В начале августа 1939 года в Советском Союзе готовились встретить военную делагацию потенциальных союзников — англичан и французов. Она неспешно плыла на торгово-пассажирском пароходе в Ленинград. 5 августа 1939 г. главой советской делегации был официально назначен нарком обороны маршал Ворошилов. В нее также вошли начальник Генерального штаба командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников, нарком ВМФ флагман флота 2-го ранга Н. Г. Кузнецов, начальник ВВС РККА командарм 2-го ранга А. Д. Локтионов и заместитель начальника Генерального штаба комкор И. В. Смородинов. 7 августа Ворошилов получил инструкции, которые свидетельствовали о прекрасном понимании руководства СССР относительно того, что произойдет на переговорах.
Предполагалось, во-первых, настоять на секретности (против этого возражений не могло быть), во-вторых, предъявить полномочия на подписание военной конвенции. Главными были пункты 3−7, которыми по сути дела исчерпывалось все, что произойдет далее: «3. Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и «почтительно» спросить, для каких целей направило их правительство в СССР. 4. Если они ответят, что они направлены для переговоров и для подготовки дела подписания военной конвенции, то спросить их, есть ли у них какой-либо план обороны будущих союзников,
В случае, если переговоры состоялись бы, Генеральный штаб подготовил свои предложения. Они сводились к тому, что главный удар должен быть нанесен против главного агрессора. Ни одна из сторон не должна была ограничиться обороной. В случае нападения на Францию на 15-й день мобилизации Англия и Франция должны были сосредоточить на восточной границе Франции и Бельгии 80 пехотных дивизий, 14−14,5 тыс. средних и тяжелых орудий, 3,4−4 тыс. танков, 5−5,5 тыс. самолетов, и с 16-го дня мобилизации начать наступательные действия в направлении на Рур и Кельнскую промышленную зону силами не менее 70 пехотных дивизий, 13 тыс. средних и тяжелых орудий, 3,5 тыс. танков и 6 тыс. самолетов. На линии Мажино должны были остаться силы прикрытия. Британский флот должен был установить блокаду побережья Северного моря и осуществить прорыв в Балтику для совместных действий с Балтийским флотом с целью прекращения торговых перевозок в Германию из Швеции. Союзники должны были вместе действовать против подводных лодок противника в районе Дарданелл, у берегов Норвегии и Мурманска. СССР должен был выставить для действий против Германии 56 пехотных и 6 кавалерийских дивизий, 8,5−9 тыс. средних и тяжелых орудий, 3,3 тыс. танков и 3 тыс. самолетов — всего 2,053 млн чел. Польша, которая вступала в войну в силу союзнических отношений с Англией и Францией, должна была пропустить эти войска к границам Восточной Пруссии.
В случае, если под ударом первой оказалась бы Польша, то в силу союзнических обязательств с ней должны были выступить Англия и Франция, а Советский Союз — в силу своих обязательств по отношению к этим странам. Генштаб предполагал возможность вступления в войну на стороне Германии Болгарии и Венгрии, а на стороне Польши — Румынии. Военные обязательства союзников в этом случае были схожими, как и в первом случае, но еще 30 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, 5 тыс. средних и тяжелых орудий, 2 тыс. танков и 1,5 тыс. самолетов должны были быть направлены в помощь Румынии. Схожие обязательства должны быть выполнены союзниками в случае, если главный удар будет нанесен по СССР через территорию прибалтийских государств. В войну, на основании своих обязательств перед Францией и Англией, должна была вступить и Польша. Общее количество дивизий, которые должен был развернуть СССР, равнялось 120. 10 августа английская и французская миссии прибыли в Ленинград, и утром следующего дня их встретили в Москве. Члены делегации были приняты Молотовым, Ворошиловым и Шапошниковым. В этот день фон Шуленбург известил Берлин — польский посол Гжибовский в беседе с итальянским послом в СССР подробно рассказал о позиции Польши — она ни при каких обстоятельствах не собиралась допускать советские войска на свою территорию. На вопрос итальянца, относится ли это и к самолетам, последовал утвердительный ответ. Запрет касался и авиации.
Перед началом переговоров члены делегаций встретились с представителями своих стран в СССР. Посол Франции Поль Наджиар, ознакомившись с инструкциями Дракса, был шокирован услышанным. В тот же день он обратился к Бонне: «Мой коллега (имеется в виду британский посол В. Сидс — А.О.) и я считаем, что инструкция адмирала противоречит тому, о чем было договорено между тремя правительствами (проводить военные переговоры одновременно с доработкой того, что остается урегулировать в политических переговорах). Далее они могут очень навредить, если только британское правительство не намерено аннулировать уже достигнутые столь важные результаты и тайно не захочет провала переговоров, о желании успеха которах оно заявляет публично. Невероятная гипотеза, учитывая характер Невиля Чемберлена. Русские, и так слишком склонные ставить под вопрос нашу твердую решимость брать конкретные обязательства, не преминут проявить еще большее недоверие».
12 августа англо-франко-советские переговоры начались. Разногласий не вызвало разве лишь предложение по графику работу — два заседания в день, утренннее (с 10.30 до 13.30) и вечернее (с 17.30 до 19.00). Председателем был избран Ворошилов. Лидером миссий союзников был британский адмирал Дракс — уже 12 августа он известил маршала, что 26 августа, согласно полученным инструкциям, гости должны были покинуть Москву. Сразу же выяснилось, что британская делегация не имеет заверенных полномочий для участия в переговорах, а у союзников нет подготовленных проектов соглашения. Дракс объяснил это спешкой при отъезде миссии. Следует отметить, что в инструкциях французской делегации попросту отсутствовала задача по заключению военной конвенции. Англичане и французы прибыли в Москву без планов и предложений. Особенно отличалась британская делегация — представители Лондона предпочитали уклоняться от содержательных ответов практически по любому вопросу.
Для начала Дракс предложил рассмотреть и обсудить проект цели конференции, а не саму конвенцию, что вызвало изумление у Ворошилова. По мнению председательствующего, цель работы была очевидна и так — заключение договора. Дракс считал, что для подготовки проекта цели для обсуждения союзникам потребуются сутки. Дракс был постоянным инициатором обсуждений формальностей. Вообще, в первый же день выяснилось, что споров не вызывает только предложение о режиме секретности. Что касается остального, то споры поначалу вызвала даже очередность изложения планов относительно возможного военного конфликта.
Тем не менее кое о чем договориться все же удалось. Было принято решение начать с сообщения главы французской военной миссии Думенка. Генерал сообщил о том, что мобилизация французской армии займет 10 дней, она состоит из 110 дивизий, имеет 4 тыс. современных танков, 3 тыс. орудий калибром от 150 до 420 мм. Основой обороны является линия Мажино, войска укрепленных районов будут приведены полную готовность через 6 часов после начала мобилизации. Французы были готовы притянуть к себе до 40 германских дивизий. На итальянскую границу предполагалось выделить не менее 8 дивизий. Англичане имели 5 пехотных и 7 механизированных дивизий, в случае мобилизации они должны были составить костяк первого эшелона — 16 дивизий, который затем должен быть усилен 16 дивизиями второго эшелона. Уже 13 августа возникла проблема относительно возможного содействия СССР своим возможным союзникам.
В этот день на переговорах в Москве англо-французской делегации был задан вопрос о возможном проходе РККА через территорию Румынии и Польши. На этот случай у Дракса была инструкция — не обсуждать вопросы Польши, Румынии и Приблатики, так как их правительства не желают получать помощь от русских, поскольку опасаются «коммунизации своих крестьян». Максимум, что можно было довести до советской стороны на переговрах — это её заинтересованность в поставках сырья и военных материалов Польше и Румынии. Характерно, что на вопрос Ворошилова о том, имеются ли у Франции соглашение о совместных действиях с Польшей, Думенк ответил весьма оригинально — он заявил, что соглашение имеется и оно предполагает военное сотрудничество, но информацией даже о численности польской армии лично он не владеет. Приближалось время принятия решений.
11 августа Наркомат обороны получил сообщение из Токио о том, что японские военные усиливают давление на свое правительство с целью немедленного заключения военного союза с Германией и Италией. В ночь с 11 на 12 августа Молотов отправил телеграмму Астахову в Берлин — нарком предлагал быть готовым к обсуждению «некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам». 12 августа Астахов информировал Молотова о том, что Берлин готов к серьезным уступкам, чтобы «…развязать себе руки на случай конфликта с Польшей, назревающего в усиленном темпе. Кроме того, их явно тревожат наши переговоры с англо-французскими военными, и они не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка, чтобы эвентуальное военное соглашение предотвратить. Ради этого они готовы сейчас, по-моему, на такие декларации и жесты, какие полгода тому назад могли казаться совершенно исключенными. Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) — — это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей».
13 августа советская разведка доложила о готовности Германии к войне против Польши. Время выступления еще не было утверждено, но сообщалось, что Англия и Франция воздержатся от активного вмешательства в конфликт, который приобретет, таким образом, локальный характер. 14 августа 1939 года Франц Гальдер отметил в своем дневнике речь Гитлера относительно будущей войны с Польшей. Она явно учитывала предыдущий опыт: «Самым главным является осознание того факта, что не существует ни политических, ни военных успехов без риска. Политических — потому, что необходимо преодолеть сопротивление; военных — потому, что трезвый расчет часто указывает на невозможность неудачи». Гитлер был уверен, что политика Лондона уже возымела действие в Москве: «Россия не собирается таскать [для Англии] каштаны из огня. Ожидать от войны ей нечего, но многого стоит опасаться». В тот же день Риббентроп отправил послу Германии в СССР графу Фридриху-Вернеру фон дер Шуленбургу телеграмму, предложив ему провести встречу с Молотовым и заявить об отсутствии нерешаемых противоречий между Берлином и Москвой. Министр призывал избежать возможность повторения ошибки 1914 года — столкновения Германии и России.
А в Москве тем временем английская и французская делегации вели беспредметные дискуссии и обсуждали общие принципы возможного взаимодействия. 13 августа французы предложили свой проект соглашения. Он состоял из двух статей чисто декларативного характера. Первая из них гласила: «Три договаривающиеся стороны согласны, что установление непрерывного, прочного и долговременного фронта на восточных границах Германии, также, как и на западных границах, имеет основное значение». При этом вторая статья предполагала, что в случае войны союзники будут взаимодействовать всеми силами — воздушными, наземными и морскими, но «способ этих действий зависит от решений соответствующих высших командований». Первые общие цели должны были быть уточнены соглашением, но они не назывались. Естественно, что 14 августа в Москве советская делегация вновь поставила вопрос о том, как Генеральные штабы Франции и Англии видят себе сотрудничество с СССР, не имеющего общей границы с Германией. Последовали рассуждения Думенка и Дракса о том, что поляки и румыны сами попросят помощи или снабжением, или прямой военной поддержкой. Дракс даже заметил, что если они все же не попросят прямой военной помощи, то быстро превратятся в германские провинции. Ворошилов в ответ заметил, что самые логичные рассуждения не могут заменить план действий с обязательствами, без которого переговоры по вопросу о военной конвенции попросту не имеют смысла.
После очередного запроса Ворошилова союзники попросили тайм-аут для обсуждения польско-румынской проблемы. Выйдя в зимний сад, адмирал Дракс сказал: «Думаю, наша миссия завершена.» Представители Парижа и Лондона все же вынуждены были признаться, что эту проблему они не могут решить. Генерал-майор Хейвуд по поручению миссий союзников зачитал длинное сообщение, извещающее советскую сторону о том, что Польша и Румыния являются независимыми государствами и вопрос о проходе войск Красной армии через их территории нужно направлять не к союзникам, а к правительствам этих стран. Ввиду высокого уровня угрозы германского вторжения в эти страны, союзники предлагали не обращать внимание на такие формальности, которые можно решить и потом. Ну, а пока что Дракс и Думенк соглашались обратиться в Лондон и Париж для того, чтобы английский и французский кабинеты сделали соответствующие запросы в Варшаве и Бухаресте. Ворошилов в ответ сообщил о том, что советская военная миссия никогда не забывала о том, что Польша и Румыния являются независимыми государствами, и именно поэтому хочет получить ответ на вопрос — будут ли допущены войска Красной армии на их территории. Ну, а пока что советская миссия заявляет, что «без положительного разрешения этого вопроса все начатое предприятие о заключении военной конвенции между Англией, Францией и СССР, по ее мнению, заранее обречено на неуспех». Таким образом, все было сказано.
Англо-франко-советские переговоры зашли в тупик за три дня работы, а до их начала Польша известила Германию, что не будет учитывать их результата. Одновременно Варшава ускорила обострение польско-германских отношений. Таковым был политический результат первых двух недель августа 1939 года.