Сразу же после ликвидации Чехо-Словакии Берлин, вопреки своим послемюнхенским заявлениям об отсутствии территориальных вожделений, заговорил о проблеме Мемеля. С лета 1938 года сюда стали приходить немецкие пассажирские суда, туристы организованно и целенаправленно проводили пропаганду немецкого единства. Начались стычки с литовцами, появились жертвы. На выборах в Сеймик (парламент) автономии 11 декабря 1938 года победили сторонники НСДАП. Новый состав представительства края сразу же отказался присягать на верность Литовской республике. Литовские власти не могли рисковать и использовать силу. На всех этапах кризиса польский посланник в Каунасе заявлял, что его страна действует, исходя из соглашения с Германией.

Pomogajka.com
Европа в 1939 году

19 марта 1939 г. министр иностранных дел Литовской республики посетил Берлин, возвращаясь из Рима в Каунас. Встреча с Риббентроппом, а затем публикация в «Фелькишер беобахтер» привели к тому, что 21 марта высокий гость срочно вернулся в столицу Третьего рейха, чтобы подписать соответствующее соглашение. Министр Третьего рейха был исключительно убедителен — время угнетения немцев прошло. Или Литва уступит Мемель, или там начнутся беспорядки, и в страну войдет вермахт, который восстановит порядок. Риббентроп торопил литовцев. По его словам, времени на размышление уже не было. 19 марта военный комендант области заверял советского генконсула, что не уступит без боя ни пяди земли и будет защищать Клайпеду всеми силами. Но его готовность сражаться не разделялась правительством. 20 марта на экстренном совещании правительства в присутствии президента Антанаса Сметоны было принято решение не оказывать сопротивления, если немцы применят силу. В таком случае литовские войска должны были отойти. Так они и поступили.

22 марта 1939 года Литва была вынуждена уступить Германии Мемель. Уже утром на улицах города появились немецкие армейские патрули и полицейские. Вечером того же дня лидер мемельландеров и депутат сеймика автономии от НСДАП Эрнст Нейман собрал заседание собрания депутатов автономии, который он привычно назвал ландтагом. В нем участвовал всего один литовец. Под военные команды Неймана депутаты проголосовали за возвращение в рейх. Для сессии ландтага потребовалось всего 15 минут. Как отмечала одна из газет — люди заснули в Клайпеде, а проснулись в Мемеле. Утром в городе началось ликование и крики «Мемель свободен!». С суши со стороны Восточной Пруссии шли немецкие войска. 23 марта в порт прибыл броненосный крейсер «Дойчланд», город посетил Гитлер.

Немецкие моряки в Мемеле. Март 1939
«Дни захвата Клайпеды, — сообщал советский генконсул, — для одной части населения были днями восторга и восхищения, для другой — евреев и литовцев — были днями несчастья, горя, слез и разорения. Брошенное на произвол судьбы литовскими властями, гонимое наступающим фашизмом, это население бежало, как только могло, на поездах, автомобилях, лошадях, пешком, с детьми, с вещами, без детей и т. п.»

В Мемельской области новая власть действовала по стандарту, наработанному в Австрии, Судетенланде и Чехии. Немедленно начались аресты политически неблагонадежных или враждебно настроенных по отношению к Германии людей, для них сразу же были созданы лагеря, начались конфискации имущества у еврейского населения. 28 марта литовский посланник в Германии полковник Казис Шкирпа заявил, что ни о каком сопротивлении и речи быть не может, а передача области является неизбежным актом и идет без особых сложностей. Соседние прибалтийские республики были довольны свершившимися переменами — особенно явно на стороне Германии было общественное мнение Эстонии.

Политический триумф Германии сразу же получил отклик на Балканах. Находившаяся в тяжелом экономическом кризисе Румыния устремила свой взгляд на Берлин. Падение спроса на румынские хлеб и нефть привели к тяжелым последствиям. В стране осталось до 1 млн тонн зерна. Попытки Кароля II добиться закупок в Париже и Лондоне закончились без успеха. В октябре 1938 года германская торговая миссия стала изучать возможность покупки до 400 тыс. тонн хлеба, но на условиях, весьма тяжелых для румын. Одновременно демонстрировалось политическое сближение.

4 ноября 1938 года Констанцу посетил крейсер «Эмден» — это был первый визит германского военного корабля в Румынию после 1916−1918 гг. 24 ноября после посещений столиц Англии и Франции Кароль встретился с Гитлером в Берхтесгадене. Симпатии к гитлеровской Германии, о которых говорил Гогенцоллерн, отразились в его внутренней и внешней политике. В ночь с 29 на 30 ноября 1938 года был тайно расстрелян Кодряну и его 12 соратников, осужденных на заключение в мае того же года. 16 декабря Кароль создал свою собственную партию — «Фронт национального возрождения». Она стала единственной разрешенной партией королевства. Румыния сделала очередной и уверенный шаг к фашизации режима.

Кароль II

В это время польский МИД пребывал в состоянии иллюзий. Еще 15 февраля Бек известил польских представителей за рубежом об особо актуальных, с его точки зрения, после Судетского кризиса взглядах на Украину:

«…следует отметить, что наше влияние всегда выходило за границы этнографически чисто польских провинций, и в этом заключалась наша сила, необходимая для упрочения нашего государственного существования. В течение веков задача укрепления нашего влияния на востоке выпадала [на долю] шляхетско-солдатской колонизации и сопутствующей ей ассимиляции общественной верхушки народов, обитающих на востоке от нас».

Между тем, пока полковник Бек мечтал о перспективах польской колонизации востока, у Варшавы начались проблемы на севере. Практически сразу же после захвата Чехии вновь начали обостряться противоречия между Сенатом «вольного города» Данцига и польскими властями.

18 марта Лондон известил Москву, что имеет веские основания опасаться действий Германии против Польши и Румынии. Основанием было ультимативное требование Берлина к Бухаресту согласиться с контролем над внешней торговлей страны. Взамен немцы предлагали гарантию границ. Глава Форейн офис лорд Галифакс запрашивал через посла о возможной реакции СССР, ничего не предлагая и не информируя ни о чем в отношении британских планов. Литвинов был удивлен тем, что подобная опасность не вызвала запросов со стороны Варшавы и Бухареста. Что касается СССР, то Литвинов уже 15 марта намекнул румынскому послу на возможность оказания помощи. Польская политика, по словам наркома, не вызывала в Москве доверия.

18 марта Галифакс встретился с послом СССР Майским и сообщил ему о планируемом визите в Москву министра заморской торговли Роберта Хадсона. Тот имел полномочия относительно переговоров по любым вопросам. 19 марта Литвинов изложил свои взгляды на изменения в Англии и Франции. По его мнению, Даладье и Чемберлен вынуждены были реагировать на общественное мнение своих стран, шокированное уничтожением Чехо-Словакии. Это отнюдь не означало их готовности отказаться от мюнхенского курса и сотрудничать с СССР. Наркоминдел понимал — британский министр приедет обсуждать не только и не столько экономические проблемы. Чемберлен не может и не хочет открыто вступить в переговоры с Москвой, но планирует использовать «заигрывание с СССР» как инструмент для давления на Германию в ближайшем будущем. Еще до приезда министра, 21 марта, посол Англии передал предложение провести конференцию Великобритании, Франции, СССР и Польши. Проект декларации правительств этих стран предлагался — она содержала обязательство совещаться о тех шагах, которые должны быть сделаны для противодействия угрозе европейского мира. Ограничение исключительно Европой и абсолютно ни к чему и никого не обязывающее консультационное сближение вряд ли могло сыграть роль гарантии мира. В ответ на эти предложения советское правительство представило свой проект — конференцию шести наиболее заинтересованных страны: Великобритании, Франции, Румынии, Польши, Турции и СССР.

Эдуард Галифакс

В тот же день, 21 марта 1939 г. Бек был приглашен посетить Берлин для продолжения переговоров, но он предпочел отправиться в Лондон. По возвращению он заявил британскому послу, что не может принять участие в предлагаемой конференции, чтобы избежать нежелательной реакции Берлина, с опасением отнесшегося уже к визиту Бека в Англию. А в таком случае, подчеркнул Бек, «раздражение Германии будет еще более подчеркнутым».

23 марта 1939 года Берлин и Бухарест подписали договор, который фактически превращал экономику Румынии в придаток Третьего рейха. Румынский представитель в Москве заверял — договор никак не связан с произошедшими недавно изменениями в Центральной Европе, и никак не ограничивает правительство его страны и не предоставляет никаких преференций немцам и уж во всяком случае никто не оказал королевству действенной поддержки перед лицом давления Берлина.

Между тем на границах Румынии в Добрудже и в Трансильвании сконцентрировали значительные силы болгары (около 100 тыс. чел.) и венгры (около 300 тыс. чел.). София и Будапешт явно были не прочь исправить несправедливые для них итоги Первой мировой войны. Польско-румынский союз не гарантировал поддержки Варшавы в спорах Бухареста со своими западными и южными соседями. Малая Антанта фактически прекратила свое существование с уничтожением Чехословакии. Это не настраивало в пользу Франции и Англии, тем более, что они поначалу предлагали помощь в том случае, если Бухарест будет сопротивляться сам. Королевство явно лавировало в поисках внешнего покровителя, который бы обеспечил такую поддержку, которая исключила бы необходимость защищаться. Румынский министр иностранных дел Григоре Гафенку, подписавший соглашение с Третьим рейхом, «выразил надежду, что Германия в результате этого договора займет такое положение, какое она имела в Румынии до 1914 года». Гафенку делал все возможное, чтобы пойти на уступки Берлину — таким образом он пытался задобрить Третий рейх, против которого Бухаресту вскоре дали гарантии англичане и французы. Кароль II был весьма доволен соглашением с постоянно усиливавшейся Германией.

23 марта Литвинов встретился с прибывшим в Москву Хадсоном. Британский министр начал разговор с того, что заверил советского наркома — Британия готова воевать. Лондон, по его словам, проделал огромную работу с прошедшего сентября. Завершение перевооружения, ожидаемое ранее к лету 1941 года, будет в целом проведено на год раньше. В случае необходимости уже летом 1941 г. Лондон будет готов действовать. Ответ Литвинова был вполне логичен: «После пятилетнего периода инициативы, всякого рода предложений с нашей стороны и безуспешных усилий осуществления международного сотрудничества, мы вправе занять выжидательную позицию в ожидании инициативы и предложений со стороны других». Британский гость признал справедливость этих замечаний и заверил, что Чемберлен и не думал стравить СССР и Германию, а относительно своих переговоров в Польше заметил, что, по его убеждению, Варшава готова отдать Данциг, а будет драться только за коридор и свою территорию. Реальная картина отличалась от той, которую изображал Хадсон.

Литвинов, судя по отчету о встрече, явно не доверял словам своего гостя. 24 марта Майский докладывал наркому из Лондона — Чемберлен и Даладье явно настроены в пользу продолжения политики «умиротворения» Германии, а их демонстративные шаги в сторону СССР являются средством успокоения общественности Англии и Франции, которая все с большим неудовольствием смотрела на действия своих правительств. Доверия эти демонстрации у полпреда в Англии не вызывали. Сам Майский понимал — сложилась чрезвычайно опасная обстановка. Он завершал доклад словами: «Сейчас мы находимся в полосе второй империалистической войны, которая все больше грозит охватить всю Европу».

Эдуард Даладье и Иоахим фон Риббентроп

25 марта состоялась еще одна беседа Литвинова и Хадсона, в результате которой нарком пришел к выводу — британец направлен в Москву с целью провести зондаж относительно намерений СССР. Что касается Польши, то она, вопреки мнению Хадсона, никоим образом не думала об ограничении своей внешнеполитической активности. Поведение старого союзника — Румынии и надежного партнера — Германии — было замечено в Варшаве. 25 марта Бек опять заверил Берлин, что делает все возможное для того, чтобы учесть интересы Германии в Данциге, и с 1933 г. уделяет особое внимание добрососедским отношениям с Третьим рейхом. Разумеется, не была забыта и идеология. Бек явно возлагал особые надежды на духовно-политическую близость с Гитлером.

«Особо отметьте, — инструктировал министр Липского, — что мы рассматриваем блокирование проникновения коммунизма в Польшу как одну из важнейших задач нашего государства».

Не удивительно, что 25 марта польский посол в СССР при встрече с Литвиновым довольно прозрачно намекнул на невозможность участия Польши в соглашении с Францией, Англией и СССР. Варшава не хотела идти ни на какие антигерманские действия и продолжала придерживаться политики блокирования СССР.

В Испании в это время фашисты добивали остатки Республики. Из Мексики на своих сторонников вещал Троцкий. Он призывал к углублению революции и неизменно разоблачал своего главного противника:

«Вдохновителем обмана и разгрома рабочих Испании является Сталин».

Поражение республиканцев сказалось и на оценках возможностей РККА. 26 марта Чемберлен записал свою оценку «красной России»: «Я вообще не верю в её способность проводить эффективное наступление, даже если она захочет. И я не доверяю её мотивам… Более того, она одновременно вызывает ненависть и подозрения маленьких государств, особенно Польши, Румынии и Финляндии».

27 марта на встрече с заместителем Литвинова в британском посольстве Хадсон заявил:

«Вооруженный конфликт между европейскими демократиями и Германией представляется неизбежным. Общественное мнение Англии вполне убедилось в неотвратимости этого столкновения. Для противодействия агрессорам необходимо сотрудничество Великобритании, Франции и СССР».

В Европе, по мнению британского министра, можно было обойтись без США, но так как основная опасность для СССР исходила от Японии, Хадсон предлагал Москве сосредоточиться на соглашении с Америкой на Дальнем Востоке для противодействия японской агрессии. Британский дипломат предложил направить в Лондон делегацию Генерального штаба РККА для переговоров. Потемкин в ответ заявил о том, что для такой поездки необходимо для начала достигнуть соглашения между правительствами о совместных действиях на случай войны. Под конец длительной беседы Хадсон еще раз подчеркнул, что прибыл в Москву не для торговых переговоров, а с целью выяснения позиций руководства СССР на случай войны — в этом уже никто не сомневался.

Сомнения вызывали другие обстоятельства — возможность соглашения с Лондоном и Парижем. Дальше слов посланник Чемберлена не пошел. 28 марта в письме к Майскому Литвинов оценил визит как безрезультатный. 27 марта пал Мадрид, 30 марта итальянцы взяли Аликанте, а франкисты бывшую временную столицу республиканцев Валенсию. 31 марта газета «Возрождение» ликовала — повсюду, в Праге, Барселоне, Валенсии — большевики терпели одно поражение за другим. Это было свидетельство наступления новой эры. «Русские эмигранты, — с радостью заявляла газета, — от всего сердца приветствуют победителя — доблестного генерала Франко». Впрочем, они не были одиноки в своей радости. По мнению главы американской политики, все прошло относительно неплохо, ибо гражданская война в этой стране не распространилась на Европу.