Почему революция 1917 года далека от завершения

В. Г. Колташов. Капитализм кризисов и революций: как сменяются формационные эпохи, рождаются длинные волны, умирают реставрации и наступает неомеркантилизм: монография. М., 2019

Экономические кризисы никогда не были только экономическими. Не для отдельных богачей, а для целых господствующих классов они создавали угрозу потери власти, утраты контроля над обществом. Революционеры, наоборот, пытались рассмотреть в каждом эксцессе конец старого строя и зарю совершенно нового общества. Неслучайно столько копий было сломано по поводу «стихийности» и детерминизма (надежды на то, что кризис сам собой принесёт изменения в обществе) или, наоборот, идеалистической веры в то, что общество можно изменить чистым волевым усилием в любой момент.

Однако сегодня кризисы вызывают двойное разочарование: сторонники существующего капиталистического строя, вопреки громким заявлениям, так и не научились их предугадывать, тем более — контролировать. Постоянные же пророчества скорого конца капитализма заставили при этом многих людей думать, что никакие кризисы и лишения ничего не изменят; парадоксальным образом система всё равно выстоит. Человечество скорее просто умрёт, чем что-то изменится.

Книга экономиста Василия Колташова «Капитализм кризисов и революций», умеренно-оптимистически рассматривающая текущие события в России и мире не как исторический тупик, а как часть большого цикла, могла бы потому стать крайне своевременной. Кажется, однако, что автор попытался уместить в одну работу слишком многое, не сумев правильно расставить акценты. Из-за этого книга оставляет острое ощущение недосказанности и каких-то внутренних неувязок.

На 224 страницах Колташов пытается рассмотреть историю кризисов со времён неолита, описать цикличность кризисов при капитализме, обосновать собственную теорию этапов капиталистических революций (революция-бонапартизм-реставрация-«славная революция») и, где-то по ходу связать всё это вместе и применить к нынешним российским реалиям. Понятно, что всё изложение оказывается крайне поверхностным, тезисным, почти бездоказательным.

Ситуацию ухудшает то, что в качестве начальной точки автор зачем-то выбирает «вульгарный советский марксизм» худших сталинских лет, отмахиваясь от наработок всей остальной марксистской традиции, к которой, впрочем, себя причисляет. Оппонируя тезисам вроде того, что все революции, вызвавшие смену «общественно-экономических формаций», совершались угнетаемыми народными массами, Колташов не очень внятно формулирует новизну собственной теории.

Так, первую половину книги автор посвящает беглому описанию кризисов и смены «формационных эпох» в истории человечества:

Поскольку изложение ведётся предельно кратко и абстрактно, оно становится тривиальным, ценным разве что как выжимка экономической истории. Колташов констатирует, например, что он вслед за Теодором Моммзеном считает экономику Римской республики рыночной, однако далее этот тезис не раскрывает: понятно, что рынок появился задолго до капитализма; но насколько корректно здесь говорить о товарном производстве и проводить аналогию с капитализмом?

В целом из изложения не вытекают выводы, противоречащие классическому марксизму. Говоря о «формационных эпохах», Колташов, видимо, пытается подчеркнуть, что переход от уклада к укладу не совершается единомоментно; разные «формации» долгое время сосуществуют и переплетаются.

Хотя в экономическом развитии во всём мире можно выделить некую общую направленность, подчиняющуюся внутренней логике «формационной эпохи», на развитие экономического «базиса» конкретной страны оказывают большое влияние политические, природные и иные факторы. Маркс бы сказал, что производительные силы порождают определённые производственные отношения, но после этого отношения начинают оказывать влияние на дальнейшее развитие сил. Так, Колташов описывает, как политическая система и внешнеполитическая обстановка повлияла на отставание Китая, но обеспечила лидерство определённых регионов Европы (в разное время — разных). В итоге развитие в разных странах совершается неравномерно, и формы его сильно отличаются.

Кризисы у автора чем-то напоминают теорию вызова Арнольда Тойнби: это комбинация накопившихся внутренних проблем, природных бедствий, международной политической ситуации и других факторов, которая как бы проверяет общество на прочность. Ответит на него общество или нет — зависит от того, как шло развитие его экономики в межкризисный период под действием производственных отношений, политической системы, внешних факторов и т.д.

Приводимый автором пример кризиса III века показывает, что общество может вообще не справиться с кризисом и просто рассыпаться. Другой вариант: текущий господствующий класс оказывается неспособен ответить на вызов, но ситуацию спасут вызревавшие в обществе силы и экономические отношения.

Теория капиталистических кризисов у Колташова, в принципе, ещё не выбивается из описанной логики. Автор замечает, что кризисы при капитализме становятся цикличными, причём в рамках большого кризиса (раз в 20−30 лет) проходит несколько кризисов поменьше. Преодоление каждого кризиса подразумевает прогресс капитализма: внедрение новых технологий, расширение или интенсификацию производства, реформы и революции. Подчёркивается, что каждый раз периодичность кризиса, его условия и способы преодоления, конечно, оказываются различными.

Не совсем ясно, правда, что должна прояснить такая теория кризисов. В абстракциях теряется конкретное содержание этих «преодолений», а значит, невозможно понять: а) когда будет следующий кризис; б) преодолеет ли его система и что в ней изменится; в) когда ресурс «маленьких изменений» капитализма окажется исчерпан. Собственно, далее Колташов, кажется, и сам наталкивается на это ограничение.

Автор довольно резко переходит к теории революций при капитализме — и здесь связь с описанной логикой исторического развития становится проблематичной. По Колташову, механизм революции устроен так: экономическая катастрофа приводит к первой, собственно революционной, фазе.

Автор почему-то предполагает, что эта схема — универсальна и должна повторяться в любой стране неопределённое число раз. Хотя и марксизм, и предшествующее изложение Колташова ясно показывают, что капитализм есть лишь определённый исторический этап, а значит, он и его «законы» преходящи. Автор честно говорит, что предсказать конец капитализма невозможно: кризисы изменяют его, но пока что не вызывают перехода к новой «формационной эпохе». Из этого утверждения фактически делает вывод, что капитализм — бесконечен. По крайней мере автор жестко критикует левых за то, что они постоянно готовятся к концу капитализма.

Особенно загадочно эта схема выглядит применительно к России. Колташов справедливо утверждает, что итогом Октябрьской революции стала авторитарная модернизация, выведшая отставшую страну на первые роли, но не сумевшая преодолеть капитализм. Однако автор ошибается в утверждении, будто большевики не допускали возможности такого развития событий: те же Богданов и Троцкий в разные годы подробно описывали рискованность попытки сначала «дотянуть» экономику России до нужного уровня, а затем — успеть построить на ней коммунизм. Соответственно, они предлагали и разные решения этой проблемы. Говорят об этом и ведущие китайские профессора (вроде Яна Гэна), подчёркивающие «переходный» характер сегодняшнего Китая, в котором разные уклады находятся в состоянии борьбы.

Колташов утверждает, что революция в России не кончилась — она просто перешла на этап реставрации, за которым уже начинается «славная революция». Автор указывает, что под давлением со стороны Запада российские власти повернули от неолиберализма в патриотизм, укрепление национальной экономики и т. д. Сокращение же социалки и другие скандальные решения принимаются властью якобы по инерции, в рамках сопротивления уходящего слоя неолибералов и т. д. Соответственно, в итоге «низы» должны будут снова приобрести вкус к политике и, найдя компромисс с господствующим классом (и устранив часть неолибералов), установить в стране социальный госкапитализм. К социализму же мы перейдём только тогда, когда роботы и 3D-принтеры сделают человеческий труд ненужным.

Здесь подспудно, как аксиомы, принимаются весьма спорные утверждения: а) что технический прогресс не останавливается, как из-за объективных препятствий, так и под влиянием дешёвого труда мигрантов при удорожании внедрения новых разработок; б) что капитализм как-то разрешит проблему «ненужных» для экономики людей; в) что отечественные элиты действительно дойдут в противостоянии с Западом до конца, а не решат ограбить страну и эмигрировать; г) что массы почему-то выйдут из состояния аполитичности и станут теснить текущих «реставраторов». И т. д.

Колташов делает далеко идущие выводы из абстрактной, полноценно не доказанной схемы. Даже если какие-то революции раньше и развивались по описанному плану, непонятно, на каком основании он распространяется и на сегодняшнюю Россию; обосновать это мог бы лишь подробный анализ сегодняшнего состояния страны. Критикуя левых, ожидающих «конца», автор впадает в менее продуктивную крайность — стихийность. Его же схема требует, чтобы сложилось множество факторов, в том числе — политических; почему же коммунисты не должны цепляться за любую возможность побудить людей к самоорганизации и к радикальным требованиям?

Историческое изложение Колташова не исключает качественных скачков. Вместе с тем их исключает его схема капиталистических революций и кризисов. Или, по крайней мере, ограничивает: изменения капитализма почему-то не должны переводить его в иную формацию. Этот тезис не вытекает из общей истории кризисов, наоборот, он скорее ей противоречит. Конечно, можно сказать, что текущий уровень развития экономики недостаточен для строительства коммунизма — но теория Колташова, в силу своей абстрактности, в принципе не позволяет оценить эту «достаточность».

Иначе говоря, детальное исследование наличной реальности автор заменяет историософскими схемами, применимость которых ещё требует доказательства. Вероятно, в дальнейших трудах они будут предоставлены. А пока же книга ценна тем, что в ней не ново: кратким материалистическим обзором истории и некоторыми общими (проницательными) замечаниями по поводу капитализма, западного перелома 1970-х годов и СССР — также, впрочем, нуждающихся в раскрытии.