Потеря невинности: воспоминания о Краматорске

Больше всего недоумения у автора по сей день вызывает тот факт, что вопреки артобстрелам и перестрелкам, бездумному командованию и полной неразберихе происходящего, ему удалось не только выжить, но и покинуть 5 июля Краматорск практически невредимым.

Первые выстрелы, первые минометные и артиллерийские обстрелы, первые ночи на блокпосте, когда кажется, что вот-вот на тебя вылетят несметные полчища врага. Самозарядный карабин Симонова 1953 г. выпуска в потных от волнения руках… Десятки коктейлей Молотова и одна противопехотная муха. Оружия практически не было, и если бы в какой-то момент украинские солдаты, базировавшиеся на аэродроме, решили бы напасть на нас, погибли бы мы ни за понюшку табаку.

Впрочем, задачи сдерживать противника не было: нужно было лишь при помощи «Молотовых» поджечь груду покрышек для дымовой завесы и отвлечения внимания, сообщить в штаб и уходить огородами, отстреливаясь имеющимся десятком патронов.

Даже несмотря на кажущуюся простоту поставленной задачи, когда на вторую или третью ночь дежурства с блокпоста сняли пятерых из восьми людей и оставили нас, троих, с одним «Калашниковым» и одним карабином, стало как-то не по себе.

Мы курили всю ночь напролет, спиной ощущая за собою усеянное растяжками кладбище, со стороны которого в любой момент нас могли снять проще, чем уточек в тире. Блокпост был, откровенно говоря, ни к черту — более или менее пристойно его оборудовали только к июлю. Буквально в первые недели пребывания в Краматорске возникло чувство, что война идет где-то там, в Славянске, а мы просто гигантская декорация.

Как-то на блокпост приехал знаменитый командир «Бабай». Чем или кем он командовал, доподлинно не знаю и сегодня — кажется, в свободное от общения с прессой время, занимался блокпостами. Вроде бы также он имел какое-то отношение к «Волчьей сотне» — казачьему подразделению, которое поражало невозможными папахами и отличной экипировкой. Александр Можаев был чрезвычайно фактурным. Пока я брал у него интервью, мимо проехал автомобиль, не остановившись на сигнал ополченца. Не глядя, «Бабай» вытащил из кобуры «Макаров» и выстрелил в воздух — водитель моментально остановился.

Вскоре всех ополченцев распределили по-новому: все прошедшие срочную службу или имеющие боевой опыт занимались «делом», остальные — становились комендатурой. От перспективы охранять штаб, сидя на табурете, или вязать пьяниц я запаниковал и побежал к «Бабаю» предлагать свои услуги по профессиональной части. Можаеву мои доводы показались разумными, и он направил меня в «Антикризисный совет».

Коротко говоря, данный орган пытался замещать разбежавшихся чиновников, организовывая эвакуацию детей и женщин, сбор и распределение гуманитарной помощи и т. д. Двигали весь процесс Павел Цвелой и его жена Майя, плюс еще несколько хороших людей, называть которых я не стану по соображениям безопасности. Остальной штат в основном состоял из незнакомых мне людей. Запомнилось только существо с говорящей фамилией Власов. Максим Власов регулярно саботировал работу «Антикризисного совета», а после отступления ополчения из Краматорска запел «щенэвмэрлу» просто с рекордной скоростью.

Общими усилиями мы организовали радиостанцию «девяточки», которая вскоре начала работать в радиусе 70 км. Помнится, на наши горячие телефоны часто звонили башибузуки прямо с горы Карачун, где стояли ВСУ… Важность радио была в оперативном оповещении населения, в особенности жителей Славянска, которые остались практически без интернета, а иногда из-за «глушилок» лишались и мобильной связи. Радио было также важно для успокоения людей в связи с регулярными истериками Гиркина, который крепко пугал людей, вопя о том, что «нас сливают» и вообще «всё пропало».

Оказав посильную помощь в налаживании работы радиостанции, я понял, что надо выбираться из болота социально-полезной активности и, наконец, возвращаться к «делу». Тем более, что к тому времени я уже раздал практически все имеющиеся у меня средства на вывоз детей и жен сотрудников «Антикризисного совета».

К счастью, вскоре мне удалось найти знакомых по блокпосту и договориться, чтобы меня взяли в одно из подразделений. Пройдя сокращенный «курс молодого бойца», я переоделся в «флору», китайскую разгрузку, заклепки на которой нужно было застегивать вчетвером, и получил «Калашников», изготовленный в год моего рождения.

Вскоре подъехали «подарки» куда интереснее — два крупнокалиберных пулемета «Утес», несколько пулеметов «Калашников», несколько автоматических гранатометов, противотанковые ружья и т. д. Помнится, после разгрузки «подарков» толпа ополченцев с воплями кинулась осаждать нашего командира — «Святого». Суета была несусветная, поэтому я улегся спать, а уже ночью принес измочаленному «Святому» кофе. Он с благодарностью отнесся к моему такту и предложил поработать на противотанковом ружье.

Артефакт был маркирован 1942 годом. Вместе с «Туманом» — военным пенсионером, приехавшим воевать за Донбасс из Чернигова, мы отправились в оружейку и, разобравшись в нехитром устройстве этого безотказного оружия, как следует смазали его. Со следующего утра я позабыл, что такое покой и сон. Меня бросали то на усиление, то на участки ожидаемого прорыва, то ловить диверсионно-разведывательные группы (украинцы выезжали в частный сектор на тентованых «Газелях», делали несколько выстрелов по жилым домам из миномета и ретировались).

Однажды нас отправили «кошмарить» занятый украинцами аэродром, имея при себе только противотанковое ружье да несколько РПГ-7. Территория была полностью пристреляна — как только мы высунулись, по нам начали работать из минометов, снайперских винтовок и т. д. Что самое обидное — я даже практически не мог достать противника, так как не видел его, находясь в низине. Стрелял по окнам диспетчерской башни — сам ничего не слышал, оглохнув от грохота моего ПТР, но соратники говорили, что там было больно.

Пока мы выползали на брюхе под обстрелом, «Святой» отправил нам на подмогу еще два отделения. Прямо в чертову мясорубку. Просто чудом никого не убили — отделались несколькими контузиями и осколочными ранениями. Контузило и меня. Особенно запомнился осколок разорвавшейся мины, который впился прямо в землю в двух сантиметрах от моих мужских достоинств.

Единственное, что нас спасало, — некомпетентность и низкая мотивация ВСУ. За всё время я видел в Краматорске один-единственный «правильный» блокпост — на «Кондиционере», 30 июня, перед окончанием «перемирия» Порошенко. Местный командир собрал пацанов с района и организовал всё полностью согласно военно-исторической науке. Штаб этот «командир» не слишком жаловал и ездил туда только за боекомплектом.

В ту ночь, с 30 июня на 1 июля, на Краматорск падали кассетные боеприпасы и вообще всё, чем богата была украинская армия. Говорят, казаки в невозможных папахах и классной экипировке всю ночь бледнели в штабной столовой, находившейся в полуподвальном помещении, а утром погрузились в машины и уехали куда-то… Над Карачуном плыло нечто подобное северному сиянию — ополчение Славянска повалило телевизионную башню, и там рвались силовые кабели, вероятно, очень радуя противника. Утром в районе нашего расположения отработал украинский самолет — уничтожил ракетами маршрутку вместе с 11 пассажирами.

Вам когда-нибудь приходилось укрываться автоматом Калашникова? Безнадежное занятие. Лето 2014 года было лютым и чертовски холодным. Мне приходилось надевать на себя, помимо формы, всю имеющуюся одежду, и всё равно по ночам я замерзал. Спортивная куртка «Адидас» поверх кителя «Флора» плохо защищала от студёных степных ветров.

Пытаясь согреться, я жался спиной к кроне тополя и что есть сил прижимал к груди автомат. Бок мне согревал рюкзак с бронебойно-зажигательными патронами для противотанкового ружья. И всё равно время от времени меня пробирал озноб.

Недалеко было несколько окопов, и в одном из них давно уже мирно похрапывал Весёлый, но мне не хотелось в землю. В прошлый раз, когда мы ездили на усиление одного из краматорских блокпостов, под утро я уснул в окопе и испытал неприятные ощущения, когда проснулся и увидел над собой земляные стены. Как будто проснулся уже в мире ином…

Мне бы задремать, да сон не шёл, хоть и песком саднило глаза. Тело и разум измочалило до такой степени, что расслабиться и отключиться не всегда удавалось даже в расположении. Окаянный наш командир — Святой — всё больше слетал с катушек и гонял нас без жалости и, что самое плохое, без всякого смысла. В ДК НКМЗ, где находилось наше расположение, я обнаружил мягкий уголок и сегмент за сегментом перенёс к нам, но поспать на этом царском ложе удалось всего раз или два. В основном ночевать приходилось в поле.

Ночь мало походила на начало июля — скорее, на апрель или май. Я с надеждой смотрел на тёмное небо, пока уйдёт луна, но она, подлая, висела, точно гвоздями прибитая. Сунул было руку в карман, чтобы скурить очередную сигарету, но передумал — удовольствия никакого, только муть в голове.

Кажется, я задремал, потому что когда вдалеке послышался гул моторов, я не сразу смог адекватно отреагировать. Потом морок спал, и, схватив оружие, я потащил упирающееся ружьё к обочине. Упав в траву, сообразил, что транспорт идёт из города, и занял позицию лицом к Краматорску.

Это было странно — впервые нам приказали стрелять без предупреждения в любой транспорт больше легкового автомобиля. Вне зависимости от того, едет он в Краматорск или в сторону Дружковки. Единственная мысль, которая приходила на ум, это борьба с украинскими диверсантами, которые повадились в ночное время проникать в отдалённые районы города на тентованных «Газелях», делать несколько выстрелов из миномётов по жилым домам и убегать. Кажется, ни одного ублюдка так и не поймали.

Вскоре по звуку стало понятно, что идёт целая колонна. Я заволновался, с надеждой обернулся на окоп Весёлого, но тот, кажется, продолжал спать. Машины шли с ровным гулом. Фары были выключены. Это не мог быть гражданский транспорт, поэтому я снял ружьё с предохранителя и удобнее зафиксировал его на сошках.

Никого, кто мог бы дать мне приказ или совет, рядом не было. Решение нужно было принимать под свою ответственность. Выполнить приказ и открыть огонь на поражение по неопознанному транспорту. Уничтожить головную машину, а потом отстреливать всё в зоне видимости грозными бронебойно-зажигательными патронами калибра 14,5. Стрелять я приловчился быстро, и за те несколько минут, которые понадобятся неизвестным, смогу уничтожить несколько транспортов.

Или же наплевать на приказ и поверить своей интуиции, которая вопила, что из центра Краматорска не может идти такое количество чужого транспорта. Что это свои. Что это очередной случай идиотизма командования, которое выдало нам рации, но пользовалось ими крайне редко.

Думать уже было некогда — колонна оказалась в зоне видимости. Я с досадой выругался и положил палец на курок. Весь сжался, готовясь принять в плечо мягкий, но настойчивый толчок «Большой Берты» — моего противотанкового ружья. Затаив дыхание, выцелил головную машину — грузовик армейского образца. А затем выдохнул, снял палец с курка и принялся ждать, что же будет дальше.

Мимо на большой скорости, как фурии, проносились грузовые автомобили для перевозки личного состава, легковые машины, несколько автоцистерн. Они просвистели мимо и скрылись в донецком направлении. Вновь стало тихо. Только недобро крикнула где-то на сплошь заминированном кладбище выпь.

Поставив ружьё на предохранитель, я побрёл в переулок, где в «Москвиче» с простреленным лобовым стеклом (отжали его у цыган, когда брали наркопритон) спал командир отделения. Тот уже проснулся и курил, выставив из машины короткие ноги.

— Колонна прошла из города. Военная. С потушенными фонарями. Я не стал стрелять.

— Я понял.

— Нам приказали стрелять во всё, но не могли же укропы в город такой свадьбой заехать!

— Ты уже не выстрелил.

— Со штабом связывался? Что говорят?

— Ничего не говорят. Не отвечают. Ни на рацию, ни на мобильный.

— Святому звони.

— Тоже молчит…

Я зло плюнул и пошёл обратно. Плюхнулся в траву рядом с «Бертой». С ненавистью закурил гадкую «Армаду». Что-то происходит, но мы об этом ничего не знаем. Нас мало, и у нас мало оружия. Штаб не отвечает. По дорогам летает какой-то поезд-призрак. И мы бессильны что-либо предпринять.

Внезапно со стороны Дружковки послышался шум приближавшихся машин, а вскоре таинственная колонна пронеслась в обратном направлении. Я даже не стал снимать ружьё с предохранителя, а когда она появилась в третий раз, чтобы уже навсегда скрыться в предрассветных сумерках, только проводил её длинным и витиеватым, но абсолютным напутствием. Очередной фарс. Сколько их уже пришлось наблюдать в Краматорске, а порой и участвовать лично.

Светало. Начали петь птицы. У меня закончились сигареты, поэтому я пошёл к машине, чтобы взять ещё пачку. Там уже собралось всё отделение. Я один, как дурак, продолжал сидеть на блокпосте, пока народ тусовался рядом, обсуждая непонятное происшествие.

Рация молчала; становилось тревожно. Вскоре появился первый транспорт — на этот раз явно гражданский. Одна из машин, нёсшаяся с большой скоростью, с визгом затормозила и встала посреди дороги. Оттуда выскочил сильно возбуждённый Артист с автоматом на шее и заорал что-то, призывно размахивая руками. Мы бросились к нему.

«Шабаш, пацаны! Все в Донецк рванули. Нечего стоять, айда со мной, там делать нечего! Штаб всё. Вот! Давай я вам машинку придумаю!» — орал он.

Обежав автомобиль, в котором сидел сильно обеспокоенный его владелец, Артист многозначительно перехватил автомат и кивком приказал следующей машине остановиться. Водитель подчинился.

«Вот! Садитесь! Поехали!», — вопил Артист. Мы с недоумением смотрели на этот спектакль. Подошёл командир отделения и знаком показал водителю ехать. Тот поспешил ретироваться. Другой остался дожидаться Артиста — наверное, тот мотивировал его не только оружием.

С большим трудом удалось узнать, что ночью отделение Артиста вернулось с позиций и обнаружило, что в город начали прибывать бойцы славянского гарнизона, штаб краматорского гарнизона без предупреждения собрался и отбыл в Донецк, а наш командир Святой по поводу всех этих нетривиальных событий нажрался в лоскуты.

По словам Артиста, многие подразделения находились на выезде и, как и мы, не знали о произошедшем. Зато северный блокпост, через который шли славянцы, организованно собрались и выдвинулись в сторону Донецка. Другие принялись самоорганизовываться и тоже готовиться к отступлению. Или к бегству.

Артист звал нас с собой, но командир был непреклонен, и вскоре наш товарищ отправился дальше. Все задумчиво молчали, терзали рацию и выдвигали всевозможные гипотезы. А я думал о том, что даже если бы враг уже входил в Краматорск, я бы всё равно рванул бы в расположение — там находился мой ноутбук. Если бы он попал в руки к укропам, пострадало бы много невинных людей.

Домыслы, разговоры и камлание над рацией не приносили результата, и мне становилось всё тревожнее. Проклятый ноутбук! Паспорт и деньги я всегда носил в «мародёрке» (кармане на спине), отчего документ с трезубцем сильно пострадал, а вот компьютер всегда оставался в «располаге». Там было слишком много ценного и опасного для нашего дела, чтобы отдать его в руки врагу.

Отчаявшись дождаться решительных действий от командира, который явно был парализован сложившейся ситуацией, я предложил ему отправить нас с ещё одним товарищем на разведку в центр города, чтобы мы выяснили обстановку, по возможности получили указания и донесли их до нашего отделения. Нехотя он согласился. Мы с Эрваном остановили попутную машину и с волнением помчались навстречу неизвестности.

Водитель высадил нас в нескольких сотнях метров от штаба. Когда я вышел на знакомую площадь, я обомлел — она вся была усеяна народом. Там было, наверное, не менее тысячи ополченцев. Это были защитники Славянска и Семёновки. Их глаза, лучащиеся безумным блеском, тогда поразили меня. Единственное, что приходило на ум — обожжённые войной. Впрочем, вскоре все стали такими, и это перестало кого-либо удивлять.

Ребята явно наслаждались отдыхом, валяясь на лавках и парапетах по всей площади. Просто удивительно, что укропы, которые прекрасно могли наблюдать эту картину благодаря беспилотникам, не ударили по этому скопищу. Нескольких залпов авиации или реактивных систем залпового огня хватило бы, чтобы нанести ополчению сокрушительный удар. То, что подобной мясорубки не произошло, как бы это ни было прекрасно, кажется мне крайне подозрительным. Даже учитывая всю глупость и неопытность укропского командования.

Недалеко от толпы ополченцев, возле левого крыла ДК НКМЗ, волновалась длинная очередь пенсионеров. Ребята из «Антикризисного совета» продолжали работать даже в этот, последний, день его существования. Можно лишь снять шляпу перед мужеством сотрудников совета и его руководителем Пашей Цвелым.

В штабе было пусто, а в нашем расположении всё стояло на ушах. Все орали и бегали туда-сюда. Многие уже собирали вещи и уходили. Посреди хаоса стоял Святой и отдавал приказы, которые никто не собирался выполнять. Я подошёл к нему и поинтересовался, что делать нашему отделению. Обдав меня разноцветным перегаром, он с трудом уяснил, кто я такой, а затем огорошил приказом выдвигаться на позиции в сторону Славянска. Я пытался объяснить ему, что там уже не осталось никого из наших и рыщут украинские диверсионно-разведывательные группы, но он просто не хотел меня слушать.

Вскоре подтянулись остальные ребята из нашего отделения. Кто-то из покидавших город командиров всё-таки убедил их в бессмысленности промедления. Надо было ехать в Донецк. Вот только после всей этой клоунады я почувствовал, что с меня хватит.

Я понял, что краматорское ополчение для меня исчерпано. Наверное, я понял это ещё в тот миг, когда увидел выходящие в сторону Донецка колонны. Я поговорил с командиром, а потом оставил в багажнике командира отделения автомат и разгрузку, в которой были рожки и аптечка, и пошёл переодеваться. Спешно собрал гражданские вещи в рюкзак и переоделся в гражданское.

Собравшись, я вышел из здания и пошёл на автовокзал, где сел на первую маршрутку в Донецк. По дороге выбросил сим-карту. Мне казалось, что в последние дни я достаточно послужил пешкой в неумелых и не совсем честных руках, чтобы теперь рисковать попасть в страшный украинский плен или в окружение ради амбиций Святого.