В предисловии к сборнику статей его составитель и один из авторов Анатолий Пинский (СПб) пишет:

«После смерти Сталина создание нормативных граждан-субъектов стало для советского руководства более важной задачей, чем раньше… после 1953 г. партийное руководство перестало поддерживать контроль над советским народом и крепить узы с ним только с помощью массовых арестов и расстрелов. Контроля, равно как и гармонии, было решено добиваться более тонкими и гуманными способами», —

посредством активизации различных институтов власти. Но подобное решение вызвало прямо противоположную реакцию. Индивид стал ощущать себя творческой, автономной по отношению к государству личностью.

Книга составлена на основе материалов конференции «После Сталина: позднесоветская личность (1953−1985)», которая прошла весной 2014 г. в Санкт-Петербурге. Изменение названия связано с тем, что в основе представленных авторов текстов лежат не «всеобъемлющие однозначные ответы», а скорее «калейдоскопический» анализ культурной и политической ситуации.

Исследователи показывают, что новая властная политика повлияла и на карательные органы. Олег Лейбович (Пермь) фиксирует в их среде конфликт «основных стратегий идентификаций». Первоначальная (коллективистская) легитимировалась «традицией, затверженными идеологическими формулировками, длительным опытом публичного вербального поведения». Однако в рамках хрущевских преобразований возникла другая поведенческая стратегия, которая «представляла собой множество мало согласованных друг с другом реакций на изменившиеся ситуации» (общеполитическую, корпоративную, повседневную). Как следствие, работник госбезопасности был вынужден чаще принимать в подобной ситуации самостоятельные решения, не согласуясь заранее с партийными и служебными инстанциями.

Смену стратегий можно было наблюдать и в диссидентской среде. Бенджамин Натанс (Филадельфия) отмечает, как изменилась политика памяти в мемуарах инакомыслящих. Если до распада СССР они адресовались в первую очередь западному читателю и несли печать самоцензуры (не повредить остающимся на родине единомышленникам), то после 1991 г. их воспоминания характеризуются рассказами о внутренних противоречиях, фиксируют различные мотивации среди диссидентов, сводят личные счеты.

Из других статей хотелось бы отметить работу Михаила Рожанского (Иркутск) о том, как сибирские стройки отразились в кинематографе так называемой оттепели, и Сюзан Рейд (Лафборо, Великобритания) о том, как пропаганда и реалии послевоенного жилищного строительства преломлялись в сознании советских жителей.

Получается, в проблемах позднесоветского общества опять виноват квартирный вопрос?

Издание предоставлено книжным магазином «Циолковский»