Неакадемическая гребля по мировым морям

Вчера на фуршете после открытия небольшой выставки я обратился к Саше Кругосветову, виновнику торжества, с благодарностью, мол… но он поправил меня — Лев. Это его настоящее имя. Похоже на правду. Лев. Там же была раздача книг с автографами и показ небольшого фильма вместе с театральным представлением (молодые актёры театра им В. Ф. Комиссаржевской — внесли оживление и театральное прочтение, прекрасно пели, мычали, танцевали), театральная часть была частично по мотивам текстов писателя. Частично по текстам «оттепели». Читай: юности литератора.

Живое культурное событие. Но речь не об этом, а совсем о другом. С Львом-Сашей я познакомился не так давно. На удивление он оказался отзывчив, готов на интеллектуальные авантюры (вроде интервью), открыт к общению, несмотря на почтенные седины. Его рукопожатие было куда как крепче моего, ум остр, а жажда жизни достойна персонажей Хемингуэя, Джека Лондона или Стивенсона… Что касается литературных амбиций, то, к счастью, и тут царило почти подростковое тщеславие. Дело для писателя совершенно нормальное. А, может быть, — необходимое. Как специи, которые, разумеется, не должны затмевать основное блюдо. Экклезиасты книжек не пишут. Разве что одну тоненькую.

Последние годы Саша Кругосветов очень (действительно очень) много пишет и публикуется. Чаще всего (как и многие писатели) за свой счёт. В основном это тексты, которые можно было бы назвать «фан-фикшн», то есть тексты, которые либо отталкиваются от уже всемирно-известных литературных произведений, либо находятся в очень тесной перекличке с ними. Хотя жанры книг разнообразны: от взрослой публицистики в толстом журнале до детской литературы. От мемуаров до «треша» (Саша сам так определяет жанр нового романа). От пародий и почти антиутопий, где легко угадываются первые лица государства за несложными декорациями, до научно-популярных… Интересной особенностью оказывается текучесть форматов и границ, жанры сплавляются, как кусочки стекла в цветной мозаике. Вы можете начать что-то в духе Крапивина, а, заканчивая книгу, понять, что прочитали Оруэлла. Согласитесь, не так часто такое бывает. Есть жанры и страницы «строго для взрослых», впрочем.

Саша как бы заполняет собой всё пространство, в этом смысле он такой Леонардо-light, он и про рэп пишет, и про луну, уверен, что прекрасно готовит, боксирует, рисует, плавает под водой, лазит по скалам, изобретения его внедрены, его неугомонный дух авантюризма и любопытства к новому вынуждает пробовать разные жанры, контексты, стили… Изобретать. Строить модели. Гипотезы. Искать решение теорем жизни. Список его премий впечатляет. Считать ли их значимыми? Я не являюсь ярым поклонником Сашиной литературы, но отношусь к ней с большой симпатией. Хотя бы потому, что знаю, насколько мало людей сохраняет интерес к творчеству в возрасте «далеко за полтинник». В этом смысле Саша обязательно войдёт в историю литературы как любопытный и любопытствующий писатель. По сути, он переживает сейчас литературную юность.

Окажется ли он скорее Булгариным, чем Булгаковым — или наоборот? Никто с уверенностью сказать не может. Да и судьба беллетриста — не худшая. К счастью, гамлетизмом, а ля Треплев — наш герой не страдает. Пиратам и мушкетёрам — такое не полагается. Нет времени. Я читал достаточное количество Сашиных текстов, чтобы попытаться для себя отметить какие-то особенности (хотя сам Саша, вероятно, будет настаивать на отличительных особенностях каждой книги). Я бы говорил о том, что в книгах так или иначе присутствуют авантюрные и приключенческие сюжеты (подростковые — в самом широком смысле), что в книгах много описаний и диалогов, и вообще сюжетостроение довольно условно, несколько вязко, рыхло, очень много философских отступлений, имён, названий и огромное количество намеков (это вообще мне кажется любимый Сашин приём), постоянные переклички с известными произведениями, которые иногда доходят почти до «паразитирования» на них, а иногда до равноправного диалога. Считать ли это «постмодернизмом»?

Часто мы можем встретить в этих странствиях «клише» или «штамп», наивно понятую «литературность». Однако зачастую они переосмысливаются неожиданным образом. Мне лично симпатичней всего неправильности, косноязычия, как бы неловкости, которые можно найти в книгах автора. Оговорки, моменты подлинности. Но Саша не брезгует работать и с хорошими редакторами. Часто правит и сокращает тексты. С одной стороны, открыт к критике, с другой стороны, крайне жёстко выдерживает свою линию. Я бы даже рискнул сказать (никоим образом не претендуя на окончательность), что сочетание интеллигентности и жёсткости, которая иногда граничит почти с цинизмом в произведениях — одна из странных парадоксальных черт творчества и, возможно, частично, в каком-то смысле, и личности автора. Но тут судить не берусь. Я всего лишь далёкий литературный приятель. Я пишу «Саша» без претензий на панибратство, а поскольку в псевдониме писателя, насколько я понимаю, отчество не предусматривалось.

Саша много занимался спортом, где достиг некоторых успехов. Многие годы боевых единоборств. И, что меня поразило, в его юности уже была (sic!) «академическая гребля». Задолго до академии, которой он тоже оказался не чужд. Родись он в другое время где-то в Англии (куда позже уехали — иногда навсегда в белых шарфиках — многие «олигархи» — с которыми Саша был знаком), родился бы в другом времени и месте — не миновать бы ему судьбы борца за честь Кембриджа или Оксфорда, в узких каналах в квадратных шапочках профессуры. Возглавлять бы кафедры и печали не знать. Судьба распорядилась так, что Саша в самом расцвете сил когда-то оказался в перестроечном Ленинграде, с необходимостью кормить семью во времена «стрелок», «передела собственности» и прочих нюансов «первоначального накопления»… Жизнь, как известно, гребля неакадемическая, особенно в нашей стране. Мне кажется, что это и есть подлинный сюжет «главного труда» писателя. Ненаписанного. Судьба интеллигента. Интеллигента и еврея. Скажем прямо. Умного и тонкого мальчика, который решил бороться за жизнь. Счастье. Вынужденно участвовать в приключениях взросления и зрелости. В очень страшном и странном времени. Какие компромиссы? Какие выборы? Какие переговоры с совестью? Какие истории характеров и обстоятельств? Гул затих. Подмостки. Туда-сюда. Базар-вокзал. Книжки оказываются только тенью жизни. Жизнь нужно ещё как-то из них восстановить.

Будем надеяться, что автор ещё напишет свои книги про это. По возможности без «эзопова» языка. Это тот случай, когда (на мой вкус) очень часто честные и открытые «мемуары» могли бы быть на порядок интересней любого вымысла, любого припудривания красивостями и интересностями! Сама фактура жизни, острота взгляда (а Саша, очевидно, очень остро наблюдает жизнь и мог бы стать прекрасным ювелиром, часовщиком, шпионом — или всеми сразу) — потрясает. Однако понятно, почему это мало реально. С одной стороны, это до сих пор слишком опасно, с другой стороны, вероятно, скучновато самому Саше. Поскольку Саша как творческий человек не принимает жизнь без её переосмысления, перекодировки. В этом есть жажда алхимика взять то, что есть — что есть, то есть — немного свинца пуль, чуть-чуть деревянных рублей со ржавым серпом, немного навоза истории и синего неба, и далёкой путеводной звезды. Сколько конечной? Не знаю. Не берусь судить. Но попытаться найти философский камень.

Вот и пришла нам пора заканчивать эту странную рецензию не очень понятно на что. К счастью, Саша продолжает писать. И здесь я, без дураков, надеюсь, на новые книги и открытия. Хочется верить, что пресловутый закон диалектики, который висел на стенах институтов Сашиной юности, о переходе количества в качество — оправдает себя. И в какой-то момент Сашины тексты окажутся остро интересными и читателям России, и мира (один роман «Суеверная демократия») уже был переведён, правда, в переводе игра слов была потеряна. Да и можно ли перевести нашу жизнь?

Надеюсь, что за обедом с господином Кругосветовым мы обсудим и этот вопрос. А вы попробуйте познакомиться с творчеством этого немолодого и столь юного одновременно литератора. Только в силу вечной юности путешественника Саши Кругосветова я позволяю себе называть его в этой статье так, а не так как должен — Львом Яковлевичем Лапкиным.