«Разговоры с Пикассо» Брассая — один из самых ярких созданных в XX веке образчиков жанра, восходящего к Боссуэлу и Эккерману. Если Боссуэл первым ввел в жизнеописание мелкую деталь, повседневность — как элемент если не равноправный с «большими фактами», то играющий ключевую роль в приближении к читателю описываемого лица, позволяющий искусству не только «представить его как живым», но и сделать «понятным», «близким» — через слабости, странности, пристрастия и обыкновения — то, чем обладает каждый, то Эккерман создал первый завершенный текст, вполне представляющий романтическую фигуру автора-творца — выражением личности которого является его творчество и между первым и последним возникает челночное движение — автор интересен в силу своих произведений, а последние выступают как раскрытие автора и в них пытаются увидеть, угадать отражения его жизненных обстоятельств.

Пабло Пикассо. Кошка, пожирающая птицу. 1939

В двадцатом веке последнее движение если и не достигло максимума — достаточно вспомнить о фигуре Байрона или пристальном биографическом интересе, которым питался бартеневский «Русский Архив» — то получило дополнительный импульс вместе с рождением «модернизма». Петер Гэй отмечал, что дух этой эпохи можно коротко выразить известным требованием Дягилева — «удиви меня!» [1]. Новизна и связанное с ней удивление — и сама природа «модернизма» и «авангарда», рождающегося в непосредственной исторической близости с рождением модерного понятия «искусства» и состоящие в постоянной постановке последнего под вопрос, испытания границ — ведут к тому, что предметом любопытства, восхищения, любования способен оказываться в первую очередь сам автор — например, в известном превращении в первую очередь самого себя в произведение искусства или в стремлении проживание жизни обратить в художественный акт.

Впрочем, в случае Брассая и его книги — всё еще любопытнее: она построена на любопытстве автора к своему персонажу как удивительному человеческому существу. Вероятно, это и составляет ее главную силу — интерес к Пикассо вполне самодостаточен, и он умело передается читателю. Независимо от того, близко или далеко от последнего искусство Пикассо, независимо от того, насколько он интересуется им — или заинтересуется в дальнейшем — заметки Брассая способны увлечь его, поскольку они об удивительном человеке — и, что еще более важно, зафиксированном в плотном, населенном множеством других, вполне автономно существующих персонажей, мире.

Это книга, ставшая сама примером, образцом или точкой отталкивания для многих других начинаний — так, Ханс Обрист, вдохновляясь «Разговорами…», принялся за собирание своей теперь уже труднообозримой коллекции записей бесед с художниками, с которыми ему довелось повстречаться в своей жизни [2].

Но то главное, что делает «Разговоры…» столь значимыми — сам Брассай, его авторский голос — ведь он преобладает в книге, слов самого Пикассо в ней, в сущности, довольно мало. В отличие от целой вереницы боссуэлов, он вполне автономен от своего персонажа — в книге вереница встреч, интенсивных в один момент, когда их сводит совместный издательский проект, и редких в другие — с огромным промежутком в тринадцать лет, когда они вовсе не видятся — и всё это лишено «отставленности». Брассай — на равных с Пикассо в человеческом плане, он внимательно смотрит на него и на то, что его окружает, но лишен взгляда «сверху вниз». Это, кажется, и придает книге уникальную жизненность — и связанная с устройством авторского взгляда безоценочность, быть может, родственная основному занятию Брассая, фотографии.

При этом разговоры связаны с массой заметок Брассая, общих суждений о Пикассо — привязанных к конкретному месту и времени — и тем самым одновременно и очерчивающих собеседника, и в то же время, через структуру текста, лишаемых однозначности. Так, по поводу тогда балерины, а в дальнейшем — монахини Марины, напомнившей Пикассо Ольгу Хохлову, Брассай замечает: «Его приверженность счастливым воспоминаниям обладает свойством стирать из памяти горькие страницы, оставляя там лишь самое светлое» (стр. 236). Населенный чередой «женщин Пикассо» рассказ в то же время оттеняется финальной репликой совсем старого Сабартеса, секретаря, помощника, друга Пикассо — когда, в ответ на замечание Брассая по поводу изданных им воспоминаний, что там совершенно нет женщин — и в итоге и странствования Пикассо, и его работа приобретают ложное впечатление одиночества, а ведь он никогда не был один — Сабартес бросает:

«<…> я ведь и не знаю, что в глубине души Пикассо думает о женщинах и о любви» (стр. 328).

Брассай в результате создает текст в многоголосье — реплик Пикассо, друзей и знакомых, своих собственных суждений — и в то же время оспаривающих или дополняющих их суждениях других, давая возможность читателю из этой мозаики самому выстраивать предположения о «подлинном Пикассо», о том, чем обусловлены его конкретные поступки и реакции — как, например, в абсолютном молчании по поводу смерти Матисса, когда он не сделал ожидаемого ритуального жеста, не сказал семье того, с кем его связывали более полувека дружбы-соперничества, слов соболезнования.

Или как — ближе к концу записей, говоря с дочерью Матисса, сохраняет ее слова об отце — что тот част повторял: «Разговоры с другими не дают мне ничего. Но они опустошают меня и крадут мое время» (стр. 366) — оттеняя иную природу Пикассо, постоянно черпающего из общения и легко заводящего и отсекающего знакомства, когда они перестают давать ему материал.

Вводя самого себя, обозначая не просто собственное присутствие — но собственную жизнь, цели, интересы — Брассай в результате создает из разнообразных реплик Пикассо объемную картину, субъективность рассказчика, которую он не прячет, а, напротив, активно вводит — и порождает эффект «разговоров», от серьезного до мимолетного, от эпизодов, где Пикассо в центре — до тех, где он — предмет обсуждения: уникальный человек, которого интересно разглядывать и за которым интересно следить независимо ни от чего другого, просто как за чарующим экземпляром человеческой природы.

[1] Гэй П. Модернизм. Соблазн ереси. От Бодлера до Беккета и далее / Пер. с англ. И.М. Заславской, А.Л. Дунаева. М.: Ад Маргинем Пресс, Музей современного искусства «Гараж», 2019. С. 15.

[2] См.: Обрист Х.Г. Пути кураторства / Пер. с англ. Л. Речной. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016.