Шиленьга: крупнейшее сражение Русского Севера за все времена

Последние годы идет реанимация мифа о демократическом Великом Новгороде как альтернативе самодержавной Москве. Одновременно людей призывают поблагодарить олигархов за работу, зарплату, солнце и воздух. Связь одного с другим есть — Новгород был олигархической республикой, где власть работала на богатых и знатных, использующих государственные должности для личного обогащения. Есть перекличка времен — влияние олигархов на государственную власть в 1990-е очень напоминает влияние бояр в Великом Новгороде. И люди, мечтающие о возврате власти олигархов, никуда не делись. Поэтому полезно вспомнить события 540-летней давности, раз предки нынешних северян сыграли в них важную роль. Как победа Москвы над Новгородом отразилась на Русском Севере в последующие столетия?

1471 год. В очередной раз столкнулись две воли — централизаторская, великокняжеская — московская и периферийно-олигархическая новгородская. Ради сохранения своей независимости от Москвы новгородская верхушка готова была потерять независимость в делах с Польшей и Великим княжеством Литовским. Момент заключения в 1471 году вассального договора Новгорода с королем Казимиром IV, приглашение на престол литовского князя Михаила Олельковича, запустило процессы самосохранения русского мира, и привело к походу Ивана III на Новгород 1471 года.

Каким путем пойдет Россия, и быть ли Большой России вообще, решилось в двух битвах — 14 июля на реке Шелони и 27 июля на реке Шиленьге при ее впадении в Северную Двину.

Шелонская битва при четырехкратном численном превосходстве новгородцев была ими проиграна, а воевода и посадник Дмитрий Борецкий казнен в Старой Руссе. Та же картина при Шиленьге — трехкратное численное превосходство двинян, выступавших на стороне новгородцев, и сокрушительное поражение.

Московская повесть о походе Ивана III на Новгород: «И в тот же день был бой у воевод Великого Князя с двинянами, у Василия Федоровича Образца, а вместе с ним были устюжане и прочие воины, да у Бориса Слепца, а вместе с ним вятчане, бой у них был на Двине с князем Василием Шуйским, а с ним вместе были заволочане все и двиняне.

Было же с ним рати двенадцать тысяч, а с воеводами великого князя было рати четыре тысячи без тридцати человек.

Бой же случился на берегу; выйдя из лодок, начали биться пешими в третьем часу дня того, и бились до захода солнечного, и, за руки хватая, рубились, и знамя у двинян выбили, а трех знаменосцев под ним убили: убили первого, так другой подхватил, и того убили, так третий взял, убив же третьего, и знамя захватили.

И тогда двиняне взволновались, и уже к вечеру одолели полки Великого Князя и перебили множество двинян и заволочан, а некоторые потонули, князь же их раненый бросился в лодку и бежал в Холмогоры; многих же в плен взяли, а потом и селения их захватили, и возвратили всю землю ту Великому Князю.

Убили же тогда князя великого рати пятьдесят вятчан, да устюжанина одного, да человека Бориса Слепца, по имени Мигуна, а прочие все Богом сохранены были» (1).

Почему поражение столь сокрушительное? Историки в описаниях двух битв в первую очередь упоминают, что ключевую роль сыграл профессионализм московских воинов и их союзников. Что новгородцы были набраны из мирных, небоеготовых жителей. Вполне вероятно.

Есть еще два существенных наблюдения.

Первое. Быстрый переход большинства новгородских военачальников и бояр на сторону Великого князя Ивана III.

Например, командующий двинянами при Шиленьге Василий Васильевич Гребенка-Шуйский. Опытный военачальник, начавший свой карьеру под началом троюродного брата Василия Юрьевича Шуйского в битвах с немцами, командный стаж 22 года. Создатель профессиональной тяжеловооруженной новгородской конницы. Ее ряды насчитывали 5000 конников, закованных в латы по немецкому образцу и вооруженных копьями.

Затем 1471 год, Шиленьга — где он был ранен и бежал в Холмогоры. Но уже в 1477 году, при вступлении Ивана III в Новгород, князь складывает с себя крестное целование Великому Новгороду и приносит присягу Великому князю Ивану III. Дальше — больше. Великий князь назначает в 1483 году Шуйского своим наместником в Новгороде (2). Вот и борец за независимость!

И не он один. Второй новгородский воевода в Шелонской битве Василий Александрович Казимир, отсидев недолго после пленения, встречал в 1475 году Ивана III в Новгороде как государя, 15 декабря 1475 года давал ему пир, тогда же целовал Великому князю крестную грамоту (3). Целовал крестную грамоту Ивану III боярин и «заволоцкий воевода» Василий Микифорович Пенков (4). И так далее, десятки бояр устраивали пиры, снимали с себя крестное целование и присягали Ивану III.

В чем причина таких поворотов? В огромных земельных владениях Василия Васильевича и новгородских бояр, которые им хотелось сохранить при любом раскладе — при Архиепископе с вечем, при литовцах с Марфой Борецкой и при Великом князе Московском. Может здесь поискать причины поражений Великого Новгорода?

Причины поражений еще в одной ситуации. Эксплуатация в олигархической Новгородской республике и в Заволочье, в частности, выжимала народ безжалостнее, чем в землях подвластных Москве. Двухтомная «История Северного крестьянства»: «К концу новгородской самостоятельности все земли в 17 заонежских (то есть восточнее р. Онеги — прим. автора) погостах находились в руках светских и духовных феодалов. За боярами числилось 72,7%, монастырями и церковью — 10,4%, новгородским владыкой — 15,8%, а за своеземцами — 1,1% пашни (5).

Наиболее крупными владельцами здесь были Марфа Борецкая, в семи погостах за ней числилось 562 деревни, и Настасья Григорьева, за которой также в семи погостах числилось 415 деревень.

…по реке Онеге (позднее Каргопольский уезд) посаднику Ивану Григорьевичу и его жене Анастасии принадлежали волости Усть-Волжская и Верхняя Чурьюга, огромные владения в верховьях Мехреньги и Емцы и, видимо, Волосовская волость в верховьях Онеги, боярам Горошковым — волости Усть-Моша и Ундозеро. (6)

… в новгородских писцовых книгах конца XV — начала XVI веков зафиксирована весьма значительная масса крестьян, которые выплачивали феодалам и государству (новгородскому — прим. автора)половину урожая(7).

В этих условиях, да с агитацией за присоединение к Москве, как не быть у двинян настроений выйти из-под Новгорода? Великие князья еще со времен Жалованной грамоты 1397 года играли на этих настроениях. И работало — в 1397 году Двинская земля во главе с воеводой, крепостью Орлецы и всей землей без сопротивления перешла на сторону Москвы. Правда, тогда Великий князь жаловал привилегии двинским боярам и гостям-торговцам, широкой народной поддержки переход по руку Великого князя не получил. Последствия сказались быстро — осажденные новгородцами Орлецы в результате внутренней смуты открыли ворота. Москва сделала выводы из ошибок 1397 года и удовлетворила в 1471—1478 гг. ожидания населения Двинской земли. Может и при Шиленьге шла такая агитация?

Последующие столетия показали, что те на Двине, кто в XV веке выбрал Москву, не ошиблись.

«История северного крестьянства»: «Конфискованные в северных районах владения юридически становились землями великого князя, а фактически переходили в руки обрабатывающих ее крестьян. Ранее сидевший на земле новгородского феодала крестьянин освобождался от частновладельческой зависимости (8).

Многочисленные источники — поземельные крестьянские акты, волостные документ и, наконец, Судебник 1589 года, зафиксировавший правовые основы хозяйственной деятельности крестьянства, позволяют охарактеризовать специфику крестьянского землевладения на Севере. Земли, принадлежащие деревенскому двору, фактически были собственностью крестьянской семьи… Земля, переходившая в семье из поколения в поколение, называлась вотчиной. «А хто после живота своего отпишет деревню детям, то им вотчина ввек» — говорится в статье 165 Судебника 1589 года (9).

На огромной территории фактические землепользователи — крестьяне вели самостоятельное хозяйство. Какой бы точки зрения на социальную природу черносошного землевладения не придерживаться: крестьянин — собственник земли, крестьянин обладает разделенной (с государством) собственностью или крестьянин — только владелец земли, а собственник — государство… нельзя отрицать вековое право свободного распоряжения крестьян своими земельными и промысловыми угодиями…» (10).

В первой четверти XVII века из 57 тыс. десятин пашни в Двинских землях — 37 тыс.(64,9%) принадлежали черносошным крестьянам, 3 тыс. (5,2%) духовенству и монастырям, боярам и дворянам не принадлежало ничего, а дворцовым крестьянам — 17 тыс. (29,8%) десятин (11). В первой половине XVII века в Мезенском, Кольском, Пустозерском уездах и Устьянских волостях на всех землях проживали черносошные крестьяне, в Яренском, Кеврольском уездах — от 92 до 99,5%. В Сольвычегодском — 81% (12).

Ностальгирующие по Великому Новгороду скажут, что не в свободе дело, как было с достатком? С этим было хорошо: «Примечательно, что в XVII веке самая высокая урожайность ячменя и пшеницы в Росси отражена в источниках северных уездов. Заметно также, что урожаи ржи и овса на Севере на протяжении всего XVIII века даже возрастали: рожь от сам-3,2 до сам-3,8; овес от сам-3,0 до сам-3,7, что превышало средние показатели по Центрально-промышленному и Северо-Западному районам страны» (13).

Получается, что есть миф о «свободном Новгороде», и есть противоположная мифу историческая реальность. И что не северянам жалеть о том, что Москва отняла Двинские земли у Новгорода.

Примечания: