Новый фильм Триера — пустая провокация или высокое искусство?

Кинозрители привычно возмущены, большинство — разочарованы (ждали развлечения или простой понятной морали), меньшинство — очарованы. Мне достался лишний билетик от приятельницы, которую пригласили, но она такое не смотрит, а читает байронов. И правильно делает. Кто-то, впрочем, смотрит: в день показа зал набит битком. Хотя пара человек уходит до конца. Не выдержав — то ли запредельного цинизма, то ли просто скуки и заумности. Пахнет попкорном. Смешки. Без претензий на окончательность анализа немного порассуждаем о фильме. Начнём с форм. С архитектуры, так сказать. Есть здесь и отсылка к античной трагедии, и новельная форма, и Данте, и Гомер, и мультики. Всё движимо чёрным юмором. И цитаты чужих живописных работ (интересно, так ли уж мечтали бы об этом их создатели, думается, что не все). Сразу можно сказать, что фильм отличается от других работ мастера визуально. Тут больше коллажей, чужих картинок, стилизаций, инсталляций (иногда из якобы трупов). С точки зрения визуальности такое вполне мог снимать Гринуей, если бы был чуть менее брезглив. Это привычная для постмодерна игра. Джек — условное имя (в том числе из известного стишка), «джек» также по-английски — домкрат, которым совершено убийство в первом сюжете… Всё шито белыми нитками. Более того, изнанка специально вывернута наружу…

Про что это кино? Ну, как обычно, про жизнь и смерть, про человека. Это вам и «чёрная комедия», и стилизация под триллер. И попытка философского трактата, и учебника истории искусств для средней школы. Я не очень люблю столь модное слово «троллинг», но в известной степени перед нами именно он. В некотором условном мире, который отсылает нас к Америке (частое и тоже полуабстрактное место действий многих картин Триера, вероятно, частично в силу маркетинга, частично в силу метафизической притягательности, раз уж даже Кафка написал роман с названием «Америка», то что уж говорить о других). Так вот, перед нами странное повествование о серийном убийце. Настолько извращенное, что сам убийца на его фоне становится почти жертвой обстоятельств. Разумеется, постепенно за уши сюда притягивается главный контекст: «искусство», «бог, который допускает зло». Серийный убийца — не только милый парень, которому мы сострадаем (должны, во всяком случае, по законам кино, раз уж пускает в финале скупую слезу), но, с очевидностью, почти альтер-эго «Художника» с большой буквы. Тут вам и про совместимость гения (хотя бы таланта) и злодейства, и про то, что художник, мол, хищник, а вы с попкорном в зале — барашки, которых нужно стричь.

При этом нельзя сказать, что Триер так уж сильно «заморачивается» нюансами и подробностями, Шикельгрубер (в юности — художник) и Джугашвили (в юности — поэт) привычно уравниваются на мировой шахматной доске, и прочая, прочая… Довольно тщательно выстроенные «сценки» доказывают, что (все напропалую) люди порочны, глупы, тщеславны и самовлюбленны, короче говоря, пропитаны всеми смертными и прочими грехами так, что серийный убийца выглядит если не «божественной карой», то хотя бы не худшим парнем на деревне. Сразу скажем, что особого отношения к реальным серийным убийцам в фильме нет. Это просто такая игра. Главное в этом — доказать, что «все плохие». Из «положительных» персонажей существует только «закадровый голос», который принадлежит Вержу (вполне возможно, стало быть, Вергилию, но в нашем постмодернистском мире ни в чём нельзя быть уверенным до конца). Это такой «голос совести».

Как устроена такая режиссура? Как ни странно, изнутри довольно примитивно. Во-первых, это постоянная провокация, игра с шаблонами, нарушенными ожиданиями. Если что-то выглядит «хорошим», то окажется «плохим». Интересно смотреть, с каким мастерством режиссёр «готовит» то или иное событие, в данном случае убийство. Как подаются тщетные надежды зрителю на то, что есть кто-то «хороший», что всё будет хорошо. Наверное, это самое интересное в этом кино — насколько «мизантропично» оно сделано. Сложно представить себе, что это «реализм». Это кино, в котором человек представлен как совершенно ничтожное существо. Гораздо хуже животного. Бессмысленные убийства. Что охота, что концлагеря. Ничтожная посредственность героев. И словно бы даже предусмотренная заранее издёвка над критиками и рецензентами. Например, в виде шуток над «феминистической критикой». Сама ключевая метафора «дома» может пониматься самым широким образом — тут вам и «строительство жизни вообще», и «творчество», и «политика и общество», и «даже непосредственно конкретный дом». Я несколько раз был в Дании, и стоит заметить, что там количество частных домиков огромно. Все мечтают о своём доме. В этом смысле это, разумеется, прочитывается чуть иначе в России.

Что ещё можно сказать про режиссуру? Как ни странно, режиссура здесь во многом давит на одни и те же «педальки». Например, телесность. Так уж получилось, что «нормальный человек» и «наивный зритель» сострадает не только Белому Биму с прижатой лапкой, но и вообще всему, где видит боль. Вот утёнку в кадре отрезают лапку, пусть резиновую и не по-настоящему, но как тут невольно не скривиться от гримасы сочувствия, вот женщине отрезают грудь (интересно, что это сделано через намёки на пластическую хирургию и вообще хирургию с их пунктирами линии отреза маркерами), вот кому-то размозжили голову, и мы видим мозги… Даже хотя большинство зрителей догадываются, что это «не по-настоящему», наши зеркальные нейроны невольно работают. Хотя количество насилия на экранах и в новостях запредельно. Может быть, это смысл подобных фильмов? Вернуть через режиссуру и трагикомический цинизм ощущения ужаса жизни и её скромных радостей? Другого «правильного смысла» придумать мне не получается. Впрочем, не исключено, что всё ещё проще. Это всего лишь провокативная стратегия создания «произведения искусства», которое будет вызывать споры (у критиков и публики), а значит, будет более «продаваемо» на фестивальном и прочем рынке. Так, в социальных сетях посты, вокруг которых больше спорят, чаще оказываются в «топе».

Я лично смотрю такое кино с интересом, но всегда радуюсь, что, к счастью, мир искусства не исчерпывается подобным. И сколько бы Триер не пытался вписать в свой контекст Ботичелли и остальных… Увы, есть и другие миры, есть и другие философии, есть и другие точки зрения на человека… Может быть, это и есть игра с пародоксальностью понимания света и негатива. Во всяком случае, если после этого фильма вы вдруг посмотрите на мир новыми глазами, увидев, что в нём (в отличие от этого кино) есть место доброте, взаимопомощи (крик о помощи — один из мотивов фильма), человечности… То это, наверное, уже хороший результат потраченных на билет денег.