Беги, Людовик, беги
Я родился в день Иова многострадального и мне предназначено страдать
Николай II
Все как в книге Иова: то, чего я страшился, случилось со мной
Людовик XVI
Не родись Людовиком Красивым, а родись счастливым
Свергнутые короли часто вызывают противоречивые чувства. И дело даже не в особенностях позиционирования в конкретный политический период. Мы и сами мечемся между презрением к слабости проигравшего и милосердием к страстотерпцам.
У отрешенного от власти Французской революцией Людовика XVI тоже был «любимый свергнутый монарх». Карл I. История английского короля, сметенного революцией, как утверждают, была хорошо изучена его французским коллегой. На этом символичном моменте полагается поставить многозначительное многоточие и взять леденящие кровь аккорды…
Из Людовика XVI официального страстотерпца не случилось, хотя, по сути, ничего плохого в своей жизни он не совершил. Сохранились сотни и сотни комментариев современников о его характере. Как пишут Франсуа Фюре и Мона Озуф в своем «Критическом словаре Французской революции», эти свидетельства были порождениями двора и придворных — «почти все поверхностные и скорее злонамеренные, чем наоборот, как то диктовалось законами жанра». У них получалось порой изображать его как мудрого и просвещённого короля, стремящегося сохранить наследие короны и осуществить необходимые перемены. Иногда — как слабого и неблагоразумного суверена, заложника придворных интриг.
И, может, все бы обошлось — не он первый такой монарх, не он последний — кабы не два «но»: страна с ее социально-экономическими проблемами и народ с его бедами. Не будь ни того, ни другого жил бы он без всякой революции, ел себе ананасы и рябчиков (пишут, правда, Людовик больше предпочитал жареное мясо и пирожные).
«Вот уже два столетия, как каждое поколение историков обращается к Революции, этой колыбели нашей истории, либо чтобы восхищаться ею, либо чтобы ее отвергать, рассматривая ее как бы сквозь призму своих надежд и своей мечты», — писал известный французский историк Альбер Собуль.
Говорят, например, о социальной интерпретации причин (следствие экономической и общественной эволюции, которая привела буржуазию к власти и экономическому господству; спорят о различной роли в этом процессе элит и крестьянства). Атлантическая интерпретация Французской революции рассматривала ее как один из этапов западной или, точнее, атлантической — этой длинной цепочки переворотов от английских колоний в Америке через Швейцарию, Нидерланды, Ирландию… в Европу и испанскую Америку.
Отдельная проблема Людовика XVI — провал «информационной политики». На протяжении правления его мало-помалу пятнала непопулярность королевы Марии-Антуанетты: в оскорбительных листовках король изображался как играющий жалкую роль безвольный муж, находящийся на вторых ролях. То, что уже тогда называлось «общественным мнением», было настроено не более благожелательно, чем двор, и нанесло ему даже более серьёзные удары, «ибо в то время, как порочность Версаля являлась неотъемлемой частью французского придворного общества, свирепость Парижа уничтожила королевский имидж».
Утром в куплете — вечером в карете
Бегство королевской четы в Варенн в 1791 году — важный элемент сложносочиненного пазла Французской революции. На свое место в цепочке событий он встал спустя почти два года после символического старта революции — взятия Бастилии.
Подвоха, точнее, побега королевской семьи ждали. Парижские газеты терзали читателей спойлерами, что «вот-вот уже побежит» (а кто, скажите, не подумал бы об этом в стесненных обстоятельствах — пусть даже огромного дворца). Соревновалась с этой версией только сюжетная линия с похищением: аристократы-контрреволюционеры используют короля, «чтобы идти против своего отечества во главе армии иностранцев и повстанцев».
В итоге, по словам командующего Национальной гвардии Лафайетта, газеты так часто объявляли побег, что никто не поверил, когда он действительно случился.
Не все могут короли
Решившись на побег, «Людовик XVI хочет защитить свою семью и надеется совершить контрреволюцию», — разъясняет современному французу газета LeFigaro.
Русский след побега Бурбонов будет тянуться к баронессе Анне-Христине Корф. Она не станет очно участвовать в побеге семейства, но как у почти русской женщины, будут в ее истории и кони для беглецов, и горящий в огне революции дворец: баронесса Корф предоставит значительные наличные средства, на ее имя и имена приближенных будут выправлены документы королевской семьи и сопровождающих.
Итак, 20 июня. Париж. Тюильри. В десять часов вечера королева Мария-Антуанетта оставила гостиную, чтобы «уложить детей». На самом же деле, впустила через потайную дверь шевалье де Мустье, быстро одела дофина и дочь, после чего вернулась в салон. Мустье вывел детей через потайной ход прямо на площадь Карузель и посадил в фиакр.
В это время, как обычно, во дворец приехал Лафайет — проверять семью. Он беседовал с королем о делах в Париже, — красочно выведено Эдвардом Радзинским в книге «Бегство в Варенн, точно записанное господином Бомарше по показаниям участников — шевалье де Мустье и герцога Шуазеля».
— Вернувшись в свою комнату, королева быстро переоделась в сиреневое платье Розины, которое ей сшила мадам Бертен для постановки «Цирюльника». Надев шляпу с полями и дорожный черный плащ, она вместе с Мустье прошла по потайному ходу на площадь Карузель и… едва не попала под вылетевшую из ворот дворца карету Лафайета, за которой скакал эскорт национальной гвардии!
Позже в фиакр к семье подсел король. В широкополой шляпе и парике дородный Людовик XVI выглядел совершеннейшим дворецким. Из дворца вывели сестру короля принцессу Елизавету и воспитательницу детей мадам де Турзель.
В районе заставы Сен-Мартен беглецы пересели в дорогой экипаж. Эта слишком большая и роскошная карета впоследствии привлечет ненужное внимание.
Во время пути за безопасность четы должен был отвечать маркиз де Буайе — единственный генерал, который согласился отдать своих солдат в распоряжение короля. Его корпус стоял на границе с Люксембургом и состоял в основном из иностранного контингента. Неподалеку от этого города семья предполагала пересечь границу.
На пути следования экипаж должны были поджидать отряды, высланные генералом. Они призваны обеспечить полную безопасность движения до границы. Любой отряд мог легко освободить карету, если ее задержат. Гусарами в Варенне, последнем городе на пути к границе, командовал сын Буайе. Он и должен был доставить карету к своему отцу, после чего сам генерал во главе немецкого полка (на французских солдат полагаться было опасно) эскортирует семью до границы.
Но во время одной из остановок случилось, как выяснится потом, необратимое. Король приоткрыл занавеску. Мустье дал знак немедля ее закрыть. Но было поздно. На площади перед трактиром стояли двое молодых людей и рассматривали прибывшую карету. Один из них, некто Друэ, сын городского почтмейстера.
«Значит, этот толстяк — дворецкий? — усмехаясь, сказал он. — Сдается мне, что этот дворецкий, который прячется за занавеской… очень похож на свое изображение на пятидесятиливровой купюре».
Друэ узнал Людовика XVI и вскоре поднимет тревогу.
Когда карета королевской семьи добралась до Варенна, они почти 40 минут прождали эскадрон гусар. Но никто их так и не встретил. Не приехал и сын маркиза Буайе.
Позже выяснится, что до свободы оставалось фактически ничего — перебраться на другую сторону реки. Но когда подъехали к мосту, он уже оказался перекрыт бревнами и опрокинутыми телегами.
Королевскую семью опередили… Возможность была упущена. Время работало против них.
21 июня 1971 года Бурбоны были арестованы в Варенне.
Возвращение в столицу произойдет через четыре дня, под враждебные каламбуры и другие формы народного презрения. Но прибытие непосредственно в Париж и дворец Тюильри сопроводит мрачная тишина. Парижской толпе запрещено высказываться: «Кто будет приветствовать короля — тот будет бит, кто оскорбит его — будет повешен».
Роль Варенна в истории
Неудачная попытка бегства, расцененная как подтверждение предательства короля, приведет к политическому кризису и будет использована сторонниками установления Республики. Но, конечно, не сразу. Рубить хвост монархии будут по частям, добравшись в итоге и до венценосной головы. Итак, сначала Людовик XVI признает Конституцию, а с ней легитимизирует превращение Франции в конституционную монархию (уже, правда, с республиканским характером).
Чтобы не ставить под вопрос плоды почти двухлетней работы над Конституцией депутаты-конституционалисты даже попытаются выдать бегство короля за похищение.
«Их позиция не нашла поддержки у большинства членов Якобинского клуба, который за последние месяцы заметно полевел. Произошел раскол», — пишет в своей книге «Французская революция: история и мифы» Александр Чудинов.
Следующая редакция Конституции появится довольно скоро — не пройдет и двух лет. В ней не будет и речи о короле. Самого короля к тому времени тоже уже не будет.
«Если бы Людовик XVI принял Революцию, если бы он не пытался бежать в Варенн, тогда, вероятно, последующая история была бы другой. Скорее всего, не было бы войны, не было бы Террора, не было бы Наполеона, и, вполне возможно, Франция получила бы возможность вновь стать нормальной европейской страной. Тогда как после цареубийства Франция более не смогла обрести формулу политической стабильности» — размышляет Патрис Гениф, один из ведущих французских исследователей Революции, Консульства и Империи.
Исторические фантазии на тему «если бы» каждый может развивать по своему, но, вероятно, встретимся мы в точке V: Варенн, в итоге, окажется для Европы не географической, а важной исторической вехой.
Вдова Людовика Капета требует траурное платье
Если жизнь короля и образ жизни королевы вредили репутации семьи, то перед лицом смерти и Людовик XVI, и Мария-Антуанетта будут вести себя стоически. Семья закалялась в процессе испытаний и, пожалуй, ни один исследователь не откажет им в мужестве в самый трагический период французской монархии.
Сначала Людовика XVI попытались лишить имени. К концу 1792 года бывшего короля называли уже Людовиком Капетом, в честь основателя династии.
Гильотинирован 39-летний бывший монарх 21 января 1793 года решением депутатов Национального конвента. Площадь Революции в Париже, где состоялась казнь, ранее носила имя его деда — Людовика XV, а спустя ещё пару лет будет переименована в Площадь Согласия, в знак примирения сословий по окончании революционного террора. Место это действительно окажется удивительно толерантным: здесь в окружении ликующей толпы будут рубить голову Марии-Антуанетте, а потом и её противникам — трибунам революции Дантону и Робеспьеру.
Спустя 100 лет русский журналист и писатель Федор Булгаков обратится к обстоятельствам смерти французского монарха. «Палачи заключили обезглавленный труп и голову короля в ивовый ящик. По распоряжению Конвента — отвергнувшего просьбу одного гражданина о погребении Людовика рядом с телом его отца — «он должен быть отвезен в обычное место, предназначенное для погребений в регионе казни». Этим указывалось на кладбище прихода Св. Магдалины на улице Anjou Saint-Honore. Вырыта была яма установленных размеров — 12 футов глубины и 10 ширины — и в предупреждение культа реликвий приказано было уничтожить кости негашеной известью.
Могила 66-го короля Франции по иронии судьбы оказалась между могилами швейцарцев, умерших за короля 10 августа 1792 года в Тюильри, и парижанами, погибшими во время страшной давки, случившейся во время бракосочетания наследника французского престола с Марией-Антуанеттой.
Пожалуй, это последнее совпадение в судьбе короля с большим числом неудачных совпадений.
«Полночь, все спокойно. Вдова Людовика Капета требует траурное платье», — гласило донесение Коммуны.
В России с любовью
Оценка Французской революции менялась в России с течением времени. Симпатия сменилась разочарованием от кровавых последствий. Но и террор постепенно выветрится, оставив в памяти приятные воспоминания.
Первые впечатления с оговорками стоит признать, как минимум, не враждебными революции. Два князя Голицына еще могли участвовать в штурме Бастилии, а дочь Соймонова, известная впоследствии г-жа Свечина, иллюминовала в Петербурге галерею в доме отца, чтобы отпраздновать взятие Бастилии и освобождение ее узников.
Все закончилось с убийством Людовика XVI и началом политики террора. В феврале 1793 года Екатерина II объявила о разрыве отношений с Францией. Спустя почти два месяца Россию посещает граф д'Артуа, брат казненного короля. Начинается пропаганда против революции в среде провинциального дворянства, купечества и в низах разночинства. Проникновение иностранной литературы на эту тему пытаются остановить цензурой.
Оптимизм современников событий сник.
Николай Карамзин, посетивший Париж в 1790 году и не без симпатии наблюдавший за развитием событий начального, ещё относительно мирного периода Революции, уже через пять лет написал те известные строки, которые Александр Герцен назовет «огненными и полными слез»: «Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушений не узнаю тебя!» — напоминает о трансформации Александр Чудинов.
Такова была реакция на Французскую революцию тех, кто непосредственно пережил ее, для кого она стала личной драмой.
Однако уже их младшие современники, представители следующего поколения, для кого Революция была недавним, но всё же прошлым, относились к ней совершенно иначе. Восприятие её молодыми людьми, оппозиционно настроенными к российской действительности, хорошо выражают известные слова Александра I: «Во Французской революции надо отличать принципы от преступлений».
Будущий победитель армии Наполеона взойдет на российский престол в 1801 году.
Драматург Владислав Озеров в оде «На восшествие императора Александра I на престол Всероссийский» писал:
Теките, быстротечны воды,
Несите в глубину морей
Те слезы, лили что народы
У освященных алтарей…
Стремишься в вечность ты подобно
О, время для Европы злобно!
Начинался новый век великих испытаний.