Диверсификация рынков и национальные интересы

15 мая крупнейшая в мире нефтяная компания «Роснефть», точнее входящая в ее группу Rosneft Vietnam B.V., приступила к бурению эксплуатационных скважин на шельфе близ вьетнамского побережья в Южно-Китайском море. Для справки: Rosneft Vietnam B.V. — это бывшая TNK Vietnam, которую «Роснефть» приобрела в 2013 году, когда поглотила российско-британскую ТНК-BP. Являясь оператором работ, Rosneft Vietnam B.V. владеет 35% акций блока 0.61 бассейна (группы месторождений) Нам Кон Сон, на котором они производятся.

Активизация российских нефтяников в этом непростом регионе, наполненном множеством геополитических рисков, непосредственным образом связана с антироссийскими санкциями Запада. Ибо с их введением закрылись многие совместные проекты, и российская нефтянка оказалась перед набором сложнейших вызовов, главный из которых — необходимость диверсификации рынков ввиду ненадежности европейских партнеров. Целиком и полностью зависимые от Вашингтона, они хоть и сопротивляются, но уступают его давлению, сворачивая с нашей страной экономическое и технологическое сотрудничество.

Но это только один аспект нынешней ситуации. Имеется и другой. От разрабатываемого блока месторождений зависит почти 10% всей вьетнамской электроэнергетики. О том, насколько этот проект критически важен для Ханоя, говорит внимание к нему PetroVietnam — вьетнамской государственной нефтегазовой компании. В марте 2014 года ее вице-президент Нгуен Ву Труонг Сон вместе с президентом «Роснефти» Игорем Сечиным инспектировали поисковую и добычную платформы в той части блока 0.61, где сосредоточены примерно 70% всех его запасов.

Все бы ничего, но два из трех его месторождений — Lan Tai и Lan Do — находятся внутри так называемой девятипунктирной линии, ограничивающей ту часть акватории Южно-Китайского моря, которую считает своей Китай, вступивший с рядом стран региона, в том числе с Вьетнамом, в территориальные споры. Поэтому еще 17 мая, в преддверии начала работ на шельфе, ряд западных информагентств предположили, что Rosneft Vietnam B.V., как и ее материнская компания «Роснефть», могут быть обеспокоены возможной реакцией Пекина.

Такая реакция действительно последовала, причем на весьма высоком уровне официального представителя МИД КНР Лу Кана. Выступая 18 мая на традиционном министерском брифинге, он заявил, что «ни одно государство, организация, компания или частное лицо не может заниматься разведкой или разработкой месторождений нефти и газа в территориальных водах Китая без разрешения Пекина». И призвал «соответствующие стороны» должным образом «уважать суверенитет и юрисдикцию Китая и не делать ничего, что может повлиять на двусторонние отношения, мир и стабильность региона».

В самой «Роснефти» вмешательство в китайские интересы отрицают. По заявлению пресс-службы компании, Rosneft Vietnam B.V. работает хоть и внутри границ, которые Китай использует для определения своих территорий, но на шельфе именно Вьетнама, в его исключительной экономической зоне. И потому это полностью соответствует лицензионным обязательствам.

Весьма осторожную позицию заняли представители российской власти. По словам президентского пресс-секретаря Дмитрия Пескова, «Роснефть» не консультировалась с Кремлем по поводу работ на шельфе в Южно-Китайском море. Месседж компании «с самого верха», следовательно, поступил недвусмысленный: не впутывайте государство, сами кашу заварили, сами и расхлебывайте. Желательно — на уровне бизнеса и ни в коем случае не выше.

И еще один характерный нюанс этой ситуации — информационный. Поскольку комментарий китайского МИД напрямую адресован России — «Роснефть» это компания все-таки государственная (точнее, находящаяся под государственным контролем), что бы ни говорил Песков, то сложилась ситуация, благоприятная для распространения самых многочисленных инсинуаций и «слухов», вплоть до комментариев о том, что «необратимый урон» наносится российско-китайским отношениям.

Кое-кто не преминул этим воспользоваться. Наиболее активно на этой теме принялись спекулировать, разумеется, западные СМИ, готовые использовать (или создать) любой информационный повод для того, чтобы просунуть между Москвой и Пекином «черного кота». Но не отстали и некоторые российские эксперты, которые обратили особое внимание на традиционно «не складывающиеся» отношения «Роснефти» с китайскими партнерами.

Были извлечены, протерты от пыли и вброшены в информационное пространство эпизоды 2004 и 2011 годов, когда «Роснефть» и китайская госкомпания CNPC, а также ее «дочка» «ChinaOil» расходились во мнениях о стоимости контрактов как по поставке российской нефти, так и по ее прокачке по ВСТО (трубопроводной системе «Восточная Сибирь — Тихий океан»). Поскольку всякий раз задетыми оказывались банковские интересы, связанные с кредитованием сделок, поднимался тогда и вопрос о международном арбитраже.

Информационные диверсанты вспомнили даже о том, что акционеры «Роснефти» в лице Glencore и Суверенного фонда Катара (QIA) совсем недавно, в начале мая, отказались от сделки с другой китайской компанией CEFC China Energy. Хотя это, как говорится, «из другой оперы», ибо это компания не государственная, а частная. И делать здесь настолько далеко идущие выводы, скорее всего, не стоит.

В целом же, и это вполне объяснимо, в основе вышедших на поверхность противоречий лежала и лежит не политика, а экономика. Однако продвигая свою повестку в настолько «пограничной» сфере, она то и дело заступает на территорию политики. С одной стороны, понимая, что Россия заинтересована в диверсификации нефте‑ и газотранспортных маршрутов, китайская сторона пытается использовать на переговорах это обстоятельство для снижения цены на импортируемые из России энергоносители.

С другой, отдавая себе отчет в насущной необходимости восточных веток энерготранзита, хотя бы ради того, чтобы «не складывать все яйца в одну корзину», российская сторона, и не только с Китаем, пытается «совместить приятное с полезным»: и перераспределить маршруты с геополитической выгодой, и на этом заработать. То же самое относится и к сфере международного взаимодействия в нефтедобыче. И ту, и другую позиции понять можно, ибо они вполне естественные и рядовые с точки зрения рыночной конкуренции и конкурентной борьбы на глобальных рынках.

До нынешнего эпизода это в целом никак не влияло на двусторонние отношения Российской Федерации и КНР. Они развивались своим ходом, в рамках которого государственное и политическое руководство обеих стран, отдавая должное экономическим связям, все-таки ставило в центр укрепление безопасности в Евразии, основанное на повышении роли в этом евразийских держав и снижении влияния внешних игроков. Особенно тех, у кого по всему миру «национальные интересы» и всюду видится «угроза» этим интересам, которая трактуется в широком контексте нелояльности к американскому лидерству и американской исключительности.

Сейчас, похоже, предпринимается попытка раскачать двусторонние отношения, представив возникшие противоречия как «момент истины», в котором следует «определяться». Хотя на самом деле ничего из этого не следует! Просто надо понимать, что любые спекуляции на эту тему в нынешней обстановке на пользу только США и коллективному Западу, ибо в глобальном треугольнике «Россия-Китай-США» неизменно проигрывает та сторона, против которой объединяются две остальные.

В непростом положении сегодня находятся и Москва, и Пекин: Россию душат санкциями, а Китаю в рамках развязанной против него торговой войны буквально на днях предъявили недвусмысленный ультиматум. Либо фактический отказ от развития в высокотехнологичной сфере путем передачи соответствующих отраслей под контроль, прошу прощения, под финансирование американских банков и корпораций, либо же рынки США для Поднебесной будут закрыты. Разве не видно, что Вашингтон испытывает наши страны на прочность? У кого первым не выдержат нервы — тот и станет «младшим партнером» Америки в обрушении того второго, у кого нервы окажутся крепче. А затем, со всеми отсюда вытекающими последствиями, останется с ней с глазу на глаз.

Но главное: вряд ли случайно, что заочная полемика заинтересованных сторон происходит в канун саммита ШОС в китайском Циндао. Представляется, что это определенный знак к тому, что урегулирование разногласий требует обсуждения, причем закрытого, на более высоком уровне. И это вполне может произойти на полях предстоящего саммита. Как говорится, не впервые.