Дома Советов по-японски. Ранние работы архитектора Кендзо Танге

Не так давно мы давали статью о здании — апофеозе техницизма — капсульной башне «Накагин», авторства архитектора-метаболиста Кисё Курокавы. В материи этой космической станции, дающей убежище жителям Токио от самого Токио, остались запечатлены многие животрепещущие проблемы общества 1970-х. Проблемы, существенно выходящие за рамки вопросов градостроения. Перечислить часть из них? Противоречия между техникой и человеком, разрыв прямых социальных коммуникаций, разрушительная бездна потребления, запланированное устаревание товаров и даже зданий при их растущем качестве, невозможность преобразования среды обитания из-за хаоса свободного рынка… Вот истоки апокалиптического в японской научной фантастике.

Форсированное переформатирование послевоенной Японии вызвало ворох гуманитарных вызовов. Два атомных удара, лавина западной масс-культуры, начало взрывного роста техники и экономики. Несомненно, наложение западной модели на столь непохожую ни на что Японию, в столь сжатый период послевоенных десятилетий — будоражило самих японцев и вызывало научное любопытство на самом Западе. Мало кто пытался как-то структурировать новое. Однако, архитектурное сообщество добровольно вышло навстречу времени. До войны японские филантропы от «новой архитектуры» ещё только учились, но послевоенная история строительства уже не могла мыслиться без них до самого окончания столетия.

Кендзо Танге родился в 1913 году в Имабари, закончил школу в Хиросиме, а затем отучился на архитектурном отделении Токийского университета, закончив его в 1939 году эссе, где сравнил Микелянджело и Ле Корбюзье. В то самое время в парижской мастерской великого швейцарца на ведущих ролях трудился Кунио Маэкава (р. 1905), которого вскоре сменил Дзюндзо Сакакура (р. 1904). Сразу по возвращении Маэкавы из Европы, молодой Танге оказался его подмастерье, но дальше была война. Духу Ямато оставалось недолго, остров и его население ждали перемены, внезапно открывшие и новые строительные возможности. Функционализм 20-х, которым в совершенстве овладели старшие коллеги Танге был с успехом перенесён через войну и одновременно со стремительным приходом новых технологий и государственным заказом, расцвёл пышным цветом в растущих японских городах. Однако, одних хороших проектов было мало. И когда на 8-м конгрессе CIAM в 1951 году молодой Кендзо Танге сделал доклад о городе как о центре общественной жизни, старшие были потеснены.

Удивительно, но функции послевоенных общественных японских построек сущностно перекликаются с отечественными домами советов и дворцами культуры. Сходство касается городских ратуш — муниципалитетов, префектур и так далее. Но всё же сходство скорее функционально-габаритное, чем формальное. В начале 1950-х японские ратуши решались в духе фунционализма, но через несколько лет, доминирование стекла в лёгкой стальной оправе сменилось необработанным бетоном. С конца 1950-х Япония начала выдавать одно бруталистское произведение архитектуры за другим. И если местные функционалистские постройки оказались вполне интернациональны, то природа брутализма Японии обнаружила собственные истоки.

Установление нео-брутализма в Японии имеет совсем непохожую на западные страны, почву. Танге и его старшие коллеги утверждали вещественность зданий, протестуя против японской традиции вечно временного, не желающего покорять природу, растворяющегося в ней сооружения. В то время, как Европа архитектурно покоряла природу уже десятки веков. Японский брутализм противопоставлен псевдо-мистике и многозначительной недосказанности. В то время как на признанной родине брутализма, Британии, никогда не страдавшей эфемерностью сооружений, брутализм был этическим притязанием молодых на флегматичный спад старших, которые ушли от подлинной архитектуры в безликость коммерческих стилизаций под старину. Однако, как в случае Японии, так и в случае Британии, за грубым железобетоном стояли идеи достойной организации пространств, особенно, общественных.

Как старшие мастера, так и присоединившийся к ним Кендзо Танге умудрились пропустить собственное архитектурное творчество через тысячелетние истоки. В 1956 году Танге выдал сочинение под названием «Творчество в современной архитектуре и японская архитектурная традиция». Здесь он обобщил две главные святыни Японии, которые ему дали детально осмотреть, в том числе и с вертолёта — храм Исё и дворец Кацура. Публикация, которая позже выросла до книги, написанной в соавторстве с великим Гропиусом и фотографом Исимото, во всех деталях, с общеисторическими комментариями и анализом, анализировала растворённую в природе, всегда готовую к возобновлению архитектуру, напрочь лишённую вещественности. Выводом труда можно считать «Традиции питают творческий процесс, но в конечном счёте от них не должно оставаться и следа» (цитата К. Танге).

После 1945 года в Японию пришла новая строительная техника, окончательно рухнул феодализм. Настало время демократизации японских городов и как следствие — шанс дать городам площади, столь свойственные Греции и, например, Италии, но прежде невозможные у японцев. Площади и новые здания должны быть запустить процесс коммуникации населения, которое прежде канализировалось в банях и на узких улочках вокруг феодальных дворцов. Необработанный бетон показывал, что наконец, Япония может строить «вечные» вещи, предельно плотно пользуясь современной техникой и материалами и даже вполне сейсмоустойчиво, не боясь землетрясений. И традиция в этом «новом» участвовала поистине тонко, что вполне доказывают дошедшие до нас здания муниципалитетов (ратуши), мемориальные залы, образовательные и спортивные сооружения и, в редких случаях — жилые комплексы.

Прилагаемая к статье галерея показывает и рассказывает о мемориальном комплексе Мира в Хиросиме и об административных зданиях, построенных бригадой Танге в период 1950-х годов.