Кони. Суд услуг не оказывает

Анатолий Федорович Кони получил известность в России и за рубежом не только как юрист, судья, член Госсовета и прекрасный оратор, но и как литератор и общественный деятель. Впрочем, по настоящему прославился он и в России, и за рубежом после того, как вопреки воле государя под его председательством суд присяжных оправдал революционерку Веру Засулич, которую обвиняли в покушении на убийство петербургского градоначальника Федора Трепова.

Анатолий Кони родился 9 февраля 1844 года в петербургской семье писателя и историка театра Федора Алексеевича Кони. Образование получил в немецкой Анненшуле и во второй петербургской гимназии, затем поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, но очень быстро был отчислен: вуз закрыли из-за студенческих беспорядков.

Кони был крайне увлечен либеральными идеями и судебной реформой при Александре II, поэтому в 1862 году поступил на юридический факультет Московского университета. Уже через три года он вышел оттуда со степенью кандидата права. На службу отправился в военное министерство, но очень быстро покинул его: Кони тянуло в судебную палату, он даже был готов трудиться на должности помощника секретаря, хотя это и означало существенное понижение зарплаты.

Получив богатый опыт по внедрению реформы в Харькове, Казани и Москве, к 1871 году Анатолий Кони уже был назначен прокурором санкт-петербургского окружного суда. Пройдет время, и Кони станет более скептичен и к правительственной власти, и к судебной системе в России, однако уставам третьей ветви власти он никогда не изменял. При этом он был очень живым обвинителем, быстро прославился как оратор и собирал полные залы на процессах со своим участием. Кони не забывал о личности подсудимого, и на посту прокурора, и в кресле судьи его всегда интересовали мотивы преступления не меньше, чем его обстоятельства, а порой и более. Кони считал необходимым расширить преподавание уголовного права в сторону подробного исследования и установления нравственных начал, «которым должно принадлежать видное и законное влияние в деле отправления уголовного правосудия». На каждом этапе процесса возникают вопросы, которые можно разрешить лишь на основе non scripta, sed nata lex — «не писанного, а естественного закона».

«Нравственным началам, как мне кажется, принадлежит в будущем первенствующая роль в исследовании условий и обстановки уголовного процесса», — был убежден юрист.

В круге света

Безусловно, знакомства, которых искал Анатолий Кони, люди, которыми себя окружал, отношения, которые он поддерживал, одновременно влияли на его взгляды, а также показывали уже сформировавшееся мироощущение. В Петербурге он был в кругу композитора Карла Давыдова и его жены Александры, они посещали выставки в Академии художеств, в домашнем кругу они спорили об искусстве, слушали игру братьев Рубинштейнов. Дружил Кони и с известным инженером-путейцем Александром Ераковым, строившим гранитный мост через Обводный канал. Дочерей Еракова воспитывала Анна Буткевич, сестра Некрасова. Сам Ераков и Некрасов были близкими друзьями, и в итоге Кони постоянно встречался со знаменитым поэтом и даже читал его произведения в рукописях. На даче Ераковых в Ораниенбауме Кони встречался с Салтыковым-Щедриным, Плещеевым и Унковским.

Если верить самому Кони, то он подсказал Николаю Некрасову идею для одной из глав поэмы «Кому на Руси жить хорошо». Летом 1873 года 29-летний прокурор очень ждал продолжения произведения, и посетовал на это Некрасову, когда они вместе возвращались от Еракова из Ораниенбаума. Некрасов поведал, что совсем замучился: задумал эпизод из крепостных времен, «чтобы за сердце взял», но не может остановиться ни на чём конкретном — всё кажется мелким, сложно собрать материал.

Тогда Кони вспомнил, как в годы студенчества слышал в Рязанской губернии от сторожа историю о послушном кучере и его жестоком хозяине, пожилом помещике, отправившем сына кучера в солдаты просто за то, что им приглянулась одна и та же девушка. На склоне лет у жестокого помещика ноги отнялись, тогда кучер завез его в овраг и на его глазах повесился на вожжах. Убивать не стал — чтобы грех на душу не брать.

Некрасов выслушал рассказ и молчал всю дорогу. Отвез Кони домой на Фурштатскую, а затем сообщил, что историей воспользуется. Уже через год Кони получил от Некрасова корректуру главы «О Якове верном — холопе примерном». Просил сообщить, «так ли?». Еще через месяц ему уже прислали персональный оттиск стихов.

Преследовать без дискриминации

Одним из заметных дел на заре карьеры Анатолия Кони стала борьба с азартными играми в столице империи. Прибег он к помощи начальника уголовного сыска Ивана Путилина. Путилин ему нравился, потому что себя и полицию не распускал, напротив его фотокарточки уже спустя много лет Кони приписал «Большой плут… хитрый, умница».

Весной 1874 года появилась информация, будто где-то в городе играют в рулетку. Путилину понадобилась неделя, чтобы доложить Кони: играют в доме штаб-ротмистра Колемина, причем суммы там немаленькие, а посетители с хозяином не знакомы, есть крупье и размен денег — то есть по всем признакам выходил игорный дом. «Рассчитывать на содействие общей полиции нельзя», — подчеркивал Путилин. Он был убежден, что кое-кто из полицейских получает взятки, а другие струсят, потому что не донесли раньше, хоть и знали об игре.

Чтобы не спугнуть Колемина и его клиентов, Кони решил действовать быстро и скрытно. Понимая высокий статус гостей этого «казино», начальству докладывать не стал. Около 23:00 пригласил к себе товарища прокурора и местного судебного следователя, дал им план квартиры Колемина, нарисованный Путилиным, объяснил задачу. Те внезапно нагрянули к штаб-ротмистру вместе с жандармами. Гости, сидевшие за рулеткой, бросились врассыпную, но жандармы их схватили. Среди них оказались титулованные особы, и даже нашелся один дипломат. Однако гражданского крупье схватить не удалось, то есть дело могло быть не подсудно Окружному суду.

«Тем не менее я решился пойти навстречу опасности и утром послал в собственные руки военного министра, Дмитрия Алексеевича Милютина, письмо с подробным изложением всех обстоятельств привлечения Колемина. Результат был совершенно неожиданный. Случилось так, что Милютин в это же утро ехал с докладом к императору Александру II. Он доложил о существе упадавшего на Колемина обвинения и о крайней неблаговидности появления на скамье подсудимых гвардейского офицера, устроившего себе такой постыдный заработок. Государь приказал считать Колемина уволенным от службы с того дня, вечером которого у него был обнаружен игорный дом», — писал Кони.

Но просто увольнение «задним числом» и минимальный штраф показались Кони вовсе не достаточным наказанием для человека, который каждый день был в состоянии выиграть по 50 тыс. рублей. Поэтому Кони применил к нему статью 512 полицейского устава, по которому «вещи, приобретенные преступлением, возвращаются тем, у кого они взяты, а если хозяев не окажется, то вещи продаются и вырученная сумма поступает на улучшение мест заключения». Петербургское общество было взбудоражено, слухи о золотых монетах на зеленом сукне разлетелись по городу, кое-кто обвинял прокурора в нарушении «священной неприкосновенности домашнего очага».

Но Кони довел дело до суда и во всей красе продемонстрировал свое ораторское искусство 30 апреля 1874 года. «Кто поручится, что к господину Колемину не являлись бы играть люди, живущие изо дня в день с очень ограниченными средствами, люди семейные, которые искали бы случая забыться пред игорным столом от забот о семействе и о мелочных хозяйственных расчетах, и что, входя в этот гостеприимный, хлебосольный дом для развлечения, они не выходили бы из него, чтобы внести в свои семьи отчаяние нищеты и разорения?» — провозгласил он. Кони говорил о зле рулетки, возбуждающей самые низменные страсти в человеке. «Если преследовать притоны с азартными играми у людей низшего сословия, то на каком основании оставлять их процветать между людьми высшего сословия?» — задался он вопросом в зале заседаний.

Царь останется без услуги

Анатолий Кони в своей работе демонстрировал, что можно и служить охране правовых интересов со стороны государства, и не забывать о личности подсудимого. Кони пытался, выражаясь его собственными словами, «отличить преступление от несчастия».

После нескольких лет работы прокурором в Петербургском окружном суде его сделали вице-директором департамента министерства юстиции. Уже в 1877 году Анатолий Кони стал председателем Санкт-Петербургского окружного суда.

Не прошло и года, как ему пришлось рассматривать одно из самых громких дел поколения. 24 января 1878 года Вера Засулич попыталась убить выстрелами из пистолета петербургского градоначальника Федора Трепова. Так она отреагировала на инцидент, когда Трепов приказал высечь розгами народника, студента, который не снял при нём шапки, тем самым нарушив запрет на телесные наказания. Дело передали суду присяжных. Министр юстиции граф Пален и император Александр II, очень заинтересованный в исходе, требовали гарантий, что Засулич будет осуждена. Однако общество восприняло поступок революционерки как политическую акцию против самодержавия и явно ей сочувствовало.

Кони даже пригласили на аудиенцию к императору, но разговора по существу дела, на который рассчитывал судья, не состоялось. «Государь, которому назвал меня Хрептович, остановился против, оперся с усталым видом левою рукою, отогнутою несколько назад, на саблю и спросил меня, где я служил прежде… сказал в неопределенных выражениях, устремив на меня на минуту тусклый взгляд, что надеется, что я и впредь буду служить так же успешно и хорошо…» — вспоминал Кони.

Ему было понятно, что от него ждут обвинительного приговора во что бы то ни стало. Уже на следующий день Кони пригласили к Палену, где последний потребовал от судьи поручиться за такой исход. Кони ответил, что ручаться не смог бы даже в том случае, если бы дело было у него, а не у присяжных, так как пока не выслушал следствия и не знает всех обстоятельств.

Министр объявил, что доложит государю. «Всё, за что я могу ручаться, это соблюдение по делу полного беспристрастия и всех гарантий правосудия», — подчеркнул Кони. Палена такой ответ не удовлетворил. «Правосудие, беспристрастие!» — с иронией повторил он. После чего заметил, что по такому «проклятому делу правительство вправе ждать от суда» и от Кони лично «особых услуг».

«Граф, позвольте вам напомнить слова Дагассо королю: «Ваше величество, суд постановляет приговоры, а не оказывает услуг», — ответил ему Кони.

Засулич действительно оправдали, она сумела уехать в эмиграцию. Александр II был в бешенстве. Кони оказался в опале. Его переводили с места на место, его подчиненных лишали премий, а самого Кони отстраняли от участия в ответственных комиссиях. «Хвост» дела Засулич тянулся за ним вплоть до конца XIX века. Тем не менее его таланты были крайне востребованы государством, и спустя почти десять лет, в начале 1885 года, он получил высшую прокурорскую должность — обер-прокурора уголовного кассационного департамента Правительствующего сената. Вероятно, пост достался ему потому, что Александру III объяснили, как легко можно убрать обер-прокурора со своего места, в отличие от несменяемых судей.

Контакты с литературным миром были по-прежнему крепки. Летом 1887 года в Ясной Поляне он познакомился со Львом Толстым, впоследствии они часто встречались, и по воспоминаниям Кони об одном из дел Толстой сочинил роман «Воскресение».

Веселонравная добродетель

К концу века Кони всё чаще болел и «левел» во взглядах, что не осталось незамеченным консервативными кругами высшего общества. В июне 1891 года по его личной просьбе Кони освободили от обязанностей обер-прокурора уголовно-кассационного департамента Сената и назначили сенатором. По этому случаю сатирик Виктор Буренин разразился эпиграммой:

«В Сенат коня Калигула привёл,

Стоит он убранный и в бархате, и в злате.

Но я скажу: у нас — такой же произвол:

В газетах я прочел, что Кони есть в Сенате».

Но Кони сочинил собственное четверостишие в ответ:

«Я не люблю таких ироний,

Как люди непомерно злы!

Ведь то прогресс, что нынче Кони,

Где раньше были лишь ослы…».

В 1906 году Столыпин три дня подряд уговаривал Анатолия Кони стать министром юстиции, но тот не поддался, не чувствовал в себе сил. Однако после смены власти свою деятельность не оставил.

Корней Чуковский писал, что, когда познакомился с Кони, тот был почетным академиком, сенатором, и в его кругу самым именитым сановником. На конвертах к нему непременно следовало выводить «его высокопревосходительству». Но пришла революция 1917 года, и всё это тут же ушло от него, он сделался «как и все».

«И замечательно: ему и в голову не пришло пожалеть о своем благоденственном прошлом, обидеться на революцию, лишившую его всех званий, орденов и чинов. Правительство предоставило ему право уехать за границу; он отказался. Семидесятитрехлетний старик, согбенный дугою, с больными ногами, он взял свои костыльки и пошел, ковыляя, по улицам, в самые дальние концы Петрограда — читать лекции красногвардейцам, курсантам, рабочим в нетопленных, промозглых помещениях, которые носили громкое название клубов. Из-за гражданской войны и блокады эти клубы были так ограничены в средствах, что за двухчасовую лекцию вознаграждали его — да и то не всегда! — ржавой селедкой или микроскопическим ломтиком заплесневелого хлеба», — писал Чуковский.

Однако он предостерегает от появляющегося в воображении образа «елейного праведника», с которым у Анатолия Кони не было на самом деле ничего общего. Такая порода людей представлялась Чуковскому «утомительно скучной», а Анатолия Кони к скучным персонам уж точно нельзя было отнести. Добродетель его была совершенно иной, утверждают современники.

«Анатолий Фёдорович — виртуоз добродетели. У других эта богиня скучна и банальна, а у Кони она увлекательна, остроумна и соблазнительна, как порок», — писал о Кони его друг, адвокат, князь Александр Урусов.

У Кони было «несколько неожиданных свойств, которые как будто совсем не пристали суровому судье, исправителю нравов, пекущемуся об искоренении пороков», и первым из них оказалось «веселонравие».

"Не помню случая, даже в годы его стариковских болезней, чтобы, придя к нему, я не услыхал от него забавной истории о каком-нибудь житейском гротеске. Он был переполнен юмором, совершенно исключавшим какое бы то ни было ханжество», — писал Корней Чуковский.