Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству»
Крепостное дворянство
Между вольностью дворян и отменой крепостного права всего 100 лет — и каких! Эпоха дворцовых переворотов, расширение империи, война и мир, перекроенный на Венском конгрессе. Вместе с общеевропейскими процессами внутреннюю трансформацию проходило и само дворянское сословие: от крепостнического мышления до либерального брожения в умах декабристов.
Детство
«Не хочу учиться, хочу жениться!» — пожалуй, таковы могли быть первые слова российского дворянства.
Консолидированное сословие с особыми правами, обязанностями, ролью в управлении страной народилось при Петре I. До него царские служилые люди были все же другой, в социальном и правовом плане, общностью.
Государь-абсолютист Петр I укрепил, централизовал власть. Приступил к модернизации страны. Прорубать евроокно сподручнее с опорой на бюрократический аппарат — постоянный, исполнительный, профессиональный. Служба своему сюзерену была обязательной в феодально-сословных странах. Российский император сделал ее неизбежной для всех дворян. Попутно с «закрепощением» на службе, заставив их учиться — для большего КПД.
Тем, кто противился, было установлено наказание в виде налогов и… невозможности вступать в брак. Так что «не хочу учиться — хочу жениться» — не шутка, а суровая правда жизни начала XVIII века. По завершении учебы выдавались специальные документы, «а без таких свидетельствованных писем жениться им не допускать и венечных памятей не давать».
По первой высший класс наречён был именно шляхетством. «Сословие, образованное Петром Великим из царских чиновных людей, названо польским-немецким словом, — пишет профессор государственного права в Императорском Университете Св. Владимира Александр Романович-Славатинский. — Сначала наименование применяется к рядовым чиновным людям — дворянам и детям боярским, а о царедворцах говорится отдельно… Название целого сословия дворянством устанавливается уже во второй половине 18-го столетия».
Термин «гражданская служба» впервые появляется в указе 1714 года, дополнявшем указ «О единонаследии». До того это были так — «временные дела да посылки». За солидное занятие и вовсе признавалась только военная служба.
Гарантированное трудоустройство радовало далеко не всех службообязанных. В работе «Дворянство в России. От начала XVIII до отмены крепостного права» мы встречаем множество примеров отношения сословия к своему положению как крепостному, кабальному. Автор сочинения — живший в XIX веке юрист Романович-Славатинский — и сам еще придерживался схожей точки зрения. Расширение прав в екатерининскую эпоху он приветствует словами «во первый раз в нашем обществе появляется лицо, а не холоп». Хотя сама императрица удивлялась такому подходу дворянства: «Разве вы были крепостные и вас продавали доныне?»
Скорее, здесь уместно говорить не о подобии тягловой повинности, но о признаке абсолютистской власти. Главное лицо — самодержец. Даже не первый среди равных, а помазанник Божий, носитель сакральной власти. Остальные — его подданные. И естественно, никто тому же Петру I (или, вернее, особенно Петру I) слова поперёк сказать не дерзнул бы. Все больше с подобострастием: «Ваше Императорское Величество…» Мало того, привилегированные сословия свой статус и финансовые привилегии получили не «за красивый герб», а по итогам «общественно-трудового договора» — взамен несения службы на императора во благо Отечества.
Как писал граф Михаил Воронцов Елизавете Петровне: «Мы все верные ваши рабы без милости и награждения вашего императорского величества прожить не можем. И я не единого дома фамилии в государстве не знаю, который бы собственно без награждения монаршеских щедрот себя содержал».
Дворяне учились, служили, выслуживались и сидели по домам. Так как даже если кому и хотелось в зарубежный вояж — отбыть разрешалось только для окончания обучения с непременным после того возвращением на родину. Из «горящих путевок», пожалуй, только война и Великое посольство.
Специализированной сословной повинностью являлось раболепное исполнение императорской воли — например, идти туда, куда послали. По такой «концепции» строилась и Северная столица.
«Петр Великий объявил 1000 шляхетских домов, что по окончании шведской войны они будут переведены в Санкт-Петербург». Были составлены списки вынужденных переселенцев. Строительство велось по разнарядке: требования к зданиям определялись числом крестьянских дворов. Но вот незадача — отсутствие бурного энтузиазма у переезжающих. Для большей мотивации постановили: «ежели чей дом не будет отделан, у тех отписать в казну половину их деревень».
Дворян по табели считали: в 1722 году была обнародована «Табель о рангах», которая окончательно определила преимущество чина перед породой (родовитостью). «И свела в одну общественную группу людей знатного происхождения, богатого состояния и потомство мелких, небогатых чиновников и офицеров». Вся государственная служба разделялась на воинскую, статскую и придворную, и в каждом таком разряде установлялась лестница из 14 ступеней.
Даже места при богослужениях и придворных церемониях отныне обуславливались рангом. Статус мужей определял статус их жен. Тем же основаниям соответствовал наряд, экипаж и даже число служителей. Иностранный наблюдатель говорил о тех временах: «В России нет джентльменов, но есть майоры, капитаны, асессоры и регистраторы».
Дитя с отменным аппетитом
Расширение прав дворянства как господствующего сословия привело к усилению крепостного гнёта.
Менялся «долг в обмен на продовольствие». В результате сложились такие зависимые сословия: привилегированное, зависимое от воли государя и несущее службу, и крестьянство, обеспечивающее нужды дворянства.
Альтернативных возможностей получения финансовых благ сжатыми темпами тогда, собственно, не было. Эффективность ведения сельского хозяйства в нравы не вошла, то же с предпринимательством. Ресурсы умножались не интенсивно, а экстенсивно. Ключевой индикатор богатства — не финансовые активы, а количество крепостных и земель. Введённое до того денежное содержание дворянину-«бюджетнику» широко жить не позволяло. Приходилось выбирать военную карьеру или «служить на гражданке», добиваясь расположения первого лица и «премирования». Так, екатерининский приближенный князь Григорий Потемкин лишь за два года получил 37 тысяч душ — целый уездный город.
«Владение крепостными людьми начало терять государственный характер и приобретать характер гражданский» — выведено в книге «Дворянство в России. От начала XVIII до отмены крепостного права», — «Петр Великий, при котором прекратилась поместная раздача и началось пожалование населенных имений, жалует уже не чети пашни и копны сенокоса, но крестьянские дворы. При преемниках, с установлений ревизий и подушной подати, жалуются уже крестьянские души…
Дворянство еще не пользуется свободой от телесных наказаний. Не только не имеет участия в местном суде и управлении, но даже… владение крепостными людьми только начинает к нему приурочиваться».
«Приурочивались» крестьяне постепенно, становясь со временем бонусом к землям и имениям привилегированного сословия. Изначально же владение это обусловливалось государственной службой,
Отрочество
Шляхетство, объединившись в своего рода группу или корпорацию, подрастало и трансформировалось. Внешне — отгородившись забором из образа жизни, нравов и прав — оно обособляется от прочего мира, «начинает относиться к народу как высшая каста к низшей». Трансформации внутри приведут к будущему его переименованию и расслоению на дворянство высшее (аристократию), среднее и низшее.
Вскоре у нового класса начинают резаться зубки. Сосредоточив в своих руках землю, имея в своём распоряжении труд крестьян, дворянство почувствовало себя крупной общественной и политической силой, нo уже не столько служилой, сколько землевладельческой. Оно начинает стремиться к освобождению себя от обязательной службы государству, но при сохранении всех тех прав, какими правительство думало обеспечить трудоспособность шляхетства.
Смирение или же бартер, молчаливый саботаж — способов «откосить» от государевой службы до введения «увольнительной» было изобретено предостаточно. О таких примерах писал первый экономист-теоретик, современник Петра I родом из крестьян Иван Посошков, автор «Книги о скудости и богатстве (опубликована только в 1842-ом)»: «…В Устрицом стану есть дворянин, уже состарился, а на службе ни на какой и одною ногой не бывал. Одних дарами угобзить, а кого дарами угобзить не может, то притворить себе тяжкую болезнь, или возложит на себя юродство, и в озере по бороде попустит…» А дворянин Тимирязев из Алексеевского уезда под своим именем отправил на службу человека своего.
Известно и о других распространенных приемах: запись в купечество, поступление в дворовые к помещикам, переход из одного города в другой, «чтобы только утаить свое дворянское звание», и «отсрочка» по причине учебы («так, например, в 1715 году в Славяно-латинскую академию для этой цели записалось 180, по другому источнику — 280 человек»).
Отлынивали от службы также и царедворцы. «Для бедных дворян, конечно, труднее было съехать со службы, чем для богатых» — как подметил Посошков, все правители дворянского чина людям своего уровня помогали и не смели им и слова воспретительного сказать, «и власть имут и дерзновение только над самыми маломочными людьми».
Сменив молочные зубы на коренные, дворянство заговаривает о необходимости сократить срок службы, отрывающей от дома и хозяйства. Происходит это не сразу — только после смерти Петра Великого.
Шаг за шагом, но процесс пошел. При Анне Иоанновне срок обязательной службы был ограничен 25 годами.
При Елизавете Петровне для комфортной службы и ускорения карьеры развивается еще прежде появившийся обычай записывать детей 2−3 лет в полки, в которых их последовательно производили в субалтерные чины, пока, с достижением совершеннолетия и получением крупного чина, они не поступали на действительную полковую службу.
В 1762 году высшее сословие получает официальную свободу от службы. И поступает в первый класс — привилегированный.
Екатерина II в своих Записках так писала о событиях того утра, 17 января 1762 года: «По прошествии трех недель по кончине Государыни я пошла к телу для панихиды. Идучи чрез переднюю, нашла тут князя Михаила Дашкова плачущего и вне себя от радости, и, прибежав ко мне, говорил: «Государь достоин, дабы ему воздвигнуть статую золотую; он всему дворянству дал вольность», и с тем едет в Сенат, чтоб там объявить. Я ему сказала: «Разве вы были крепостные и вас продавали доныне?» В чем же эта вольность?.. Воронцов и генерал-прокурор думали великое дело делать, доложа Государю, дабы дать волю дворянству, а в самом деле выпросили не что иное, кроме того, чтоб всяк был волен служить и не служить… У всех дворян велика была радость о данном дозволении служить или не служить, и на тот час совершенно позабыли, что предки их службою приобрели почести и имение, которым пользуются».
Вольность
Соизволение Петра III о даровании вольности дворянам было объявлено в Сенате 17 января 1762 года. Спустя почти месяц, 18 февраля, появляется сам документ «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» (традиционное краткое название — Манифест о вольности дворянству):
«Благородные мысли, — говорилось в Манифесте, — вкоренили в сердцах истинных России патриотов беспредельную к Нам верность и любовь, великое усердие и отменную в службе Нашей ревность, а потому и не находим Мы той необходимости в принуждении к службе, какая до сего времени потребна была».
Дворяне освобождались от обязательной службы. Состоящие в чине могли выходить в отставку на определенных условиях. Переходящие в отставку «от всех дел» или из военной службы в статскую — повышались одним рангом при определенной выслуге (год и три года, соответственно). Зарубежный вояж теперь стал возможен для вышедших в отставку. Дозволено было даже служить другим монархам «с таковым обязательством, что когда нужда востребует, то б находящиеся дворяне вне государства нашего явились в свое Отечество… со всевозможною скоростью волю нашу исполнить под штрафом секвестра его имения».
Дворяне приняли Манифест Петра III с восторгом. Сенат в полном своем составе отправился к императору с просьбой о разрешении соорудить ему золотую статую. Московское дворянство просило у сенаторов дозволении «для принесения нижайшего и рабского всеподданнейшего своего его величеству благодарения». Были сочинены оды, например, «в знак благодарности за беспримерное и милосердное пожалование вольностью российских дворян».
Очевидец Болотов в своих Записках пишет: «Все вспрыгались почти от радости и, благодаря государя, благословили ту минуту, в которую угодно было ему подписать указ сей… До сего времени всероссийское дворянство было связано по рукам и ногам; оно обязано было всеминуемо служить; и детей их…»
Интересно характеризует журнал «Живописец» воззрения уездного дворянства: «…Да, черт ли это слыхал, прости Господи, какая же это вольность? Дали вольность, а ничего нельзя с этою вольностью сделать; нельзя у соседа и земли отнять… Нынче только и воли, что можно выйти из службы, да ехать за море. А из службы тогда хоть и нельзя было выйти, да были на это лекари: отнесешь им в бумажке барашка, да судье другому, так и оставят за болезнями».
А автор кто?
Почему элиты хотели вольностей — понять можно. Почему Петр III, нуждавшийся в их лояльности, пошел на это — тоже можно объяснить. В теории. Но вот сослаться на источники при этом сложнее: так как никто при составлении документа «подсвечник не держал», существует множество версий о причинах принятия документа, авторах идеи и составителях самого текста.
По словам историка Михаила Киселева, загадочность Манифеста объясняется тем, что до сих пор не обнаружены подготовительные черновые материалы, достоверно связанные с его созданием.
Этот вопрос изучали Георгий Вернадский, Николай Рубинштейн, Сергей Польский. Есть мнение, что вольность дворянства служить или нет обсуждалась еще в конце царствования Елизаветы Петровны, а не стала озарением Петра III или его приближенных. Но, мол, тогда противником вольностей мог выступить фаворит императрицы Иван Шувалов.
Автором и оформителем прожекта часто называют графа Романа Воронцова — главу Уложенной комиссии, где еще при живой дщери Петра обсуждалась глава о дворянах и их преимуществе части III проекта Уложения. Граф, будучи отцом фаворитки императора Елизаветы, при воцарении Петра III активно участвовал в разработке документа. Был пожалован в генерал-аншефы. Интересно, что дочерью Воронцова была и Екатерина Дашкова — сподвижница Екатерины II и представитель противоположного политического лагеря.
Другая версия происхождения Манифеста приписывает идею самому Петру III. Учитель, а впоследствии библиотекарь вел. кн. Петра Федоровича Якоб Штелин в своих записках сообщал: «Самое замечательное дело, которое совершил он (Петр III) в первые дни правления, есть уничтожение Тайной канцелярии и дарование русскому дворянству свободы служить или не служить, выезжать из государства и проч. Об этих двух главных предметах и о веротерпимости часто говорил он, будучи великим князем».
От момента объявления воли Петра III в Сенате до подписания официально оформленного документа прошел почти месяц.
В итоговой версии оказались не только вольности, но и фактически ограничения — сохранение некоторых элементов обязательной службы для дворянства. В частности, право монарха призвать дворянина обратно на службу; запрет военнослужащим покидать службу во время военной кампании и за три месяца до нее; оставление при Сенате и онаго конторе в губерниях по несколько человек из отставных дворян; условие, что дворяне из нижних чинов меньше обер-офицера могли получить отставку только по прошествии 12 лет службы; контроль, с 12-летнего возраста, образования дворянских детей и введение обязательного образования для тех из них, за кем не более тысячи душ крестьян — (обучать их предполагалось в Шляхетском кадетском корпусе).
Кроме того, Манифест о вольности дворянству содержал весьма интересное и назидательное завершение: «Мы надеемся, что все благородное российское дворянство… побуждены будут не удаляться… Ибо все те, кои никакой и нигде службы не имели… тех мы, яко суще нерадивых о добре общем, презирать и уничтожать, всем нашим верноподданным и истинным сынам Отечества повелеваем…»
Ложка ограничений вольностей праздника не испортила, но осадочек, как говорится, остался. О том пишет австрийский дипломат Мерси Аржанто: «Всеобщая радость русского дворянства по поводу дарованных в будущем льгот сильно уменьшилась от тех затруднений, которые встретились при потребовавшемся подробном разъяснении главного манифеста».
Муж и жена, а вольность одна
Екатерине II от поверженного супруга достался резонансный, но неоднозначный документ. В самом начале правления о манифесте как будто подзабыли. Но осенью 1762 года Екатерина Алексеевна написала графу Никите Панину: «Я запамятовала давеча Вам сказать, что не много роптания меж дворянства о неконфирмации их вольности и надлежит о том не позабыть приступ сделать». Опустив подробности деятельности созданной комиссии, мнения историков о том саботировались или же выполнялись при Екатерине положения манифеста 1762 года («реализовались в практике Сената и делопроизводстве Герольдмейстерской конторы») можно заключить, что юридический документ, который точно подтверждал курс на вольность и расширил права дворянства, появился только в 1785 году.
«Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» свела воедино и закрепила все его привилегии, предоставив существенные льготы в сравнении с другими.
«Во первый раз в нашем обществе появляется лицо, а не холоп — человек, которого без суда нельзя подвергнуть никакому наказанию, которого и суд не может подвергнуть наказанию телесному; которого без суда нельзя лишить имущества», — пишет Романович-Славатинский.
Личные преимущества дворянства перед другими сословиями, кроме, собственно, подтверждения свободы от обязательной службы, включали: свободу от телесных наказаний, в том числе для дворян низших чинов, от уплаты податей и постоя войск, право поземельной собственности и другие имущественные права, право на занятие промыслами и некоторыми торговыми операциями, защиту дворянского достоинства и отмену конфискации дворянских имений. Впервые предоставлялось право организации дворянских собраний в губерниях и уездах. Но важнейшим личным правом дворянства — дворянским по преимуществу — было владение крепостными.
«Императрица окончательно доделывает сословие, превращает его в привилегированное и благородное, которому на правах полной частной собственности принадлежат крепостные крестьяне».
«Если хочешь быть красивым — поступай в гусары» (К. Прутков)
Справедливости ради нужно отметить, что государственная служба фактически, а не юридически, так и осталась обязательной. И дело не только в идеях дворянского служения или амбициях, что манили в золотую клетку государевой службы.
Официальной позицией «партии и правительства» свобода от обязанностей не поощрялась. Екатерина II, прочитав в показаниях арестованного Новикова, что, прослужив всего шесть лет, он вышел в отставку 24 лет от роду поручиком, раздраженно писала: «Можно сказать, что нигде не служил, и в отставку пошел молодой человек, следовательно, не исполнил долгу служением ни государю, ни государству». Так что не все отправлялись в свои имения «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов». Аппарат работал. Система исправно воспроизводилась.
Самой престижной считалась военная карьера. Гражданской службой благородные поначалу брезговали. Ситуацию долгое время ничто не могло переломить. «На 20 каких-нибудь премьер‑ и секунд-майоров, капитанов, вахмистров, сержантов, капралов и солдат, едва-едва встретится один титулярный советник или коллежский асессор». Как писал культуролог Юрий Лотман, военное поприще и в пушкинское время представлялось настолько естественным для дворянина, что отсутствие этой черты в биографии должно было иметь какое-либо специальное объяснение, например, болезнь или физический недостаток. Большинство штатских чиновников или не служащих дворян имели в своей биографии хотя бы краткий период, когда они носили военный мундир. Достаточно обратить внимание на окружение Александра Пушкина, чтобы убедиться — лишь единицы никогда не носили формы.
Как на гражданской, так и на военной службе (где людям неблагородных сословий с переменным успехом возможно было делать карьеру) дворяне пользовались преимуществами. В конце XVIII века прослуживший три года дворянин мог получить чин, для которого недворянину нужно было «тянуть солдатскую лямку» 12 лет при отменных способностях, заслугах и при том будучи «небезобразным». Рядовыми, до производства в унтер-офицерский чин, дворяне должны были служить три месяца, а недворяне могли быть представлены в унтер-офицеры только через четыре года службы.
Трудный возраст
Внешне вполне сформировавшееся сословие продолжает внутренние поиски себя, своей идентичности. Наступает «трудный» переходный возраст. Взгляды дворянства порой расходятся с точкой зрения «старших»: «Петр III освободил от обязательной службы, Павел I считал нужным возвратиться к ней; Екатерина II освободила от телесных наказаний, Павел I начал подвергать им; Федор Иоаннович даровал крепостных крестьян, Александр II отнял их…»
Но в XIX веке начались еще и внутренние ценностные брожения в головах, салонах и на площадях.
Удовлетворив базовые материальные потребности, читавшие либеральных авторов, что называется, в оригинале, элиты менялись содержательно. Далеко не все, медленно (возможно, слишком осторожно и медленно), но думали смелее, по моде столетия. Наступающий девятнадцатый век стал временем социальной, правовой, интеллектуальной, институциональной, экономической перестройки в рамках всего европейского континента. Начинают формироваться основные институты современного общества: гражданское общество, социальная защищенность и социальное равенство, демократия и массовая культура.
От своих прадедов поколение рубежа
Появлялось время и тренд на общественные занятия и творчество. Развивалась поэзия и литература на русском языке. «Они подымают и звание людей пера. Несмотря на военный дух правительственной системы императора Николая (I), мирные занятия гражданского чиновника начинают пользоваться большим почетом в обществе, и люди пера начинают даже брать верх над людьми меча».
«…Взгляд на гражданскую службу как на профессию весьма почтенную переменяется только теми дворянскими поколениями, которые прошли через университеты.
Эти дворянские университетские поколения, enfants terribles своего сословия, вносят в него протест против привилегии, требования уравнения в правах общественных классов».
Не пытаясь ужать крайне обширный и дискуссионный вопрос о причинах и симптомах фатальных событий, приведем цитату того же Романовича-Славатинского: «Дворянство в настоящее время переживает свой кризис». Вывод этот, напомню, содержится в книге 1870 года!
Вслед ему летит тогда еще риторический вопрос: «В чем будет заключаться это новое положение дворянства?» Но сам же находит ответ: «…Жизнь ответит на этот вопрос и разрешит его сообразно своим роковым требованиям».
Автор этих строк уже не увидит, как почти через полвека русский бунт освобожденного крестьянства окончательно сметёт вольное дворянство с исторического пути.
Революция
отшвырнула
тех, кто
рушащееся
оплакивал тысячью родов,
ибо знает:
новый грядет архитектор —
это мы,
иллюминаторы завтрашних городов.
Мы идём
нерушимо,
бодро.
Эй, двадцатилетние!
Взываем к вам.
(В. Маяковский).