Анти-Вавилон: как сохранить жизнеутверждающие начала в нашем обществе

Традиционные общества сейчас повсюду в мире испытывают сильнейшее давление со стороны господствующей идеологии, нацеленной на построение общества универсального.

Можно сказать, что в строгом смысле слова традиционных обществ в мире почти не осталось. Рамки понимания «традиционности» сильно сдвинулись. К традиционным обществам, например, относят современную Россию, хотя бы уже потому, что в ней сохраняются элементы подобного социального устройства. Тенденция эта не новая, традиционные общества ломались и прежде, можно сказать — с самого начала времен. В 11 главе книги Бытия уже сказано, что построением универсального общества с едиными правилами, единым физическим центром управления, языком люди были озабочены изначально.

Однако из повествования о смешении языков в Вавилоне можно сделать вывод, что универсальное общество уже тогда, сразу же, оказалось не способным соответствовать задачам гармоничного развития, оттого вышло нежизнеспособным, исключив из своих кодексов жизнеутверждающие начала, поставив лишь ложные цели и задачи. И далее можно прочесть и понять, отчего отдельные семьи — и позже — целый народ, водимые Богом, все время избегают смешения себя с универсальным обществом, начиная с того, что совершают из него исход, а далее веками всячески уклоняясь от навязывания себе извне законов и правил. Да, попытки создать единый идейный центр управления, «город и башню», предпринимались на протяжении всей истории человечества. Но всякий раз подобные конструкции оказывались мертвыми в своей сердцевине, гнилыми, «колоссами на глиняных ногах». Они всякий раз терпели крах, рассыпаясь под неспешным прорастанием сквозь их фундамент жизнеутверждающих начал.

Христианство на заре своей истории пустило корни в самом центре такого универсального общества, находящегося притом на пике своего развития. Это оставило на историческом христианстве неизбежный отпечаток, богословские формулировки которого, с одной стороны, страдали стремлением придать универсальный и «вечный» характер всему, что они определяли. С другой, имели чрезмерный уклон в морализаторство «на злобу дня», что характеризует очевидное желание остановить развращение народов — и, в первую очередь, элит — возвращением их в русло традиционной морали. Здесь весьма характерной представляется деятельность Иоанна Златоуста, богословие которого сводилось во многом к бичеванию испорченных нравов большей части правящей верхушки.

Будучи богословом поверхностным, Писания для которого были лишь поводом вставить поучение нравственного характера, даже никак прямо не связанное с комментированным отрывком, с притягиванием за уши библейских слов к своим наставлениям, Златоуст сделался для всех последующих поколений богословов эталоном, по лекалам которого следует вести свою просветительскую деятельность. Однако, как кажется, во многом именно благодаря Златоусту христианство вернуло империи традиционный уклад, создало свод нравственных правил, ничем особо не отличимый от правил любого традиционного общества. Несмотря на то, что условия для этого были на тот момент не очень благоприятными, ибо еще во времена апостола Павла находилось немало людей, которые понимали провозглашенную Христом свободу от Закона как вседозволенность.

Основной «философской» характеристикой традиционного общества по-прежнему, пожалуй, остается вопрос о «свободе личности» и рамках общественно допустимого и общественно порицаемого. Рамки этого, как мы уже говорили, сдвигаются, но по-прежнему в основе остается определение места элитам, хоть это кажется порою неочевидным. Общество работает на благо элит или элиты работают на благо общества — так стоит вопрос. Причем тут элиты? А при том, что о «свободе личности» вопрос хоть и философский, но понятно, что реализация данной свободы в перспективе для общества расположена строго по вертикали.

Не ограниченная ответственностью личность может выкаблучиваться на вершине социальной лестницы гораздо больше, чем личность, обнаруживающая себя на нижней ступени. По этой же причине остатки «общечеловеческих норм» (нельзя воровать, нельзя убивать) ложатся больше «гнетом» на «свободную личность», находящуюся ниже. При том, что прочие нормы оказываются совершенно стерты, и из-за этого «гнет» выглядит неубедительным. При развращенных элитах общество сатанеет. Рыба гниет с головы, но голова, в сущности, и так не особо съедобна.

Традиционное общество и характеризуется тем, что кладет предел вседозволенности и общественное благо ставит выше интересов индивида. Эти характеристики, пожалуй, следует считать достаточными, чтобы обладающее ими общество относилось к разряду традиционных, поскольку прочие характеристики уже давно, как замечено, почти повсюду отсутствуют. Традиционные общества имеют — как, впрочем, любое человеческое изделие — свои изъяны, один из которых заключается в постоянном выборе дилеммы: как сохранить в социуме достаточную свободу, необходимую для реализации личности (без чего невозможно развитие общества), и не свалиться во вседозволенность?

Дилемма, Христом разрешенная, не очень укладывалась в головах на всем протяжении христианского периода цивилизации. Обычно выбор падал на ограничение свобод. И с этим надо что-то делать во благо, опять же, социума. Однако всё же традиционные общества несли всегда в себе жизнеутверждающий мотив, переживали любые империи, навязывавшие всем свои законы и правила, главное из которых сводилось к легализации вседозволенности сильных, и поднимались на новую ступень развития.

Религии во многом остаются очагами сопротивления «Вавилону», обществу выстроенных исключительно эгоистичных отношений, даже когда «Вавилон» наступает в псевдо-духовной обертке под видом защиты традиции, с оружием и насилием, на деле же являясь ее еще большим разрушителем. Традиционным религиям время понять, что времени у них не так уж и много. Эгоизм — это сущий ад, и не надо помогать ему, пассивно наблюдая за его строительством. И демонстрировать несговорчивость, которой в мире и так хватает.

Так что пора бы перестать гавкаться и распиливать Бога (в христианском дискурсе «распинать Христа»), поняв, что Бог, в конце концов — не одеяло, которое нужно на себя перетягивать, что в мире множество вопросов, которые не решить порознь, что куда важнее сохранить в обществах, на которые они пока еще имеют влияние, ответственность не только лишь за себя, но и за окружающих и за последующие, грядущие поколения.