Варшава на пути к мятежу
Французские добровольцы попытались перенести революцию в Савойю. В конце августа волнения вспыхнули в Саксонии, на улицах Лейпцига и Дрездена начались бои. Власти восстановили порядок с большим трудом. Почти одновременно с этими событиями началась революция и в Бельгии, принадлежавшей с 1815 года Нидерландскому королевству. Еще 22 августа король посетил Брюссель, чтобы открыть выставку достижений Бельгии в день своего рождения. Обстановка уже была напряженной. В едином королевстве франкофоны чувствовали себя угнетенными, свое представительство в государственных органах и едином парламенте — недостаточным и т.п. Сказывалось и противостояние между католиками и протестантами. 23 августа в Брюсселе началось восстание, которое королевские войска оказались не в состоянии подавить. В начале сентября оно охватило практически крупные франкоязычные центры Нидерландов.
Во второй половине сентября небольшие голландские гарнизоны удерживали Антверпен (1,5 тыс. чел.), Намюр (3 тыс. чел.), Льеж (2 тыс. чел.), кроме того 3,5 тыс. прусских солдат находились в Люксембурге. Со своей стороны, восставшие получали помощь (не со стороны государства) из Франции.
«Банды французов, — докладывал 16 (28) сентября 1830 г. в Петербург посланник в Нидерландах, — ежедневно переходят границы, направляясь на указанный им сборный пункт в Брюсселе».
Это также вызывало подозрения в России. 29 сентября принц Оранский с 10-тысячной армией подошел к Брюсселю. Оставалась небольшая возможность для переговоров и уступок со стороны очевидно сильнейшей стороны,
Появление французских добровольцев и их действия только усилили опасения, и далеко не только в России, возможного в будущем присоединения франкоязычной Бельгии к Франции, что значительно усилило бы это государство. Крепости, построенные в Бельгии для защиты от повторения французской агрессии под контролем держав-победительниц над Наполеоном и частично на их средства, рассматривались как средство обороны не только Голландии, но и всей северной Германии и ни в коем случае не должны были перейти во французские руки. Собственных же сил для их удержания у Бельгии было недостаточно. Определенное значение для Петербурга имел и тот факт, что сестра Николая — Анна Павловна была женой наследника нидерландского престола — принца Вильгельма Оранского. Бельгийская революция резко усложнила картину европейских противоречий. Возникали новые очаги напряженности, а тем временем одна из Великих Держав отказывалась изменения в государственном устройстве другой. Мысль о признании нового французского правительства по-прежнему вызывала у императора «крайнее отвращение». В конце концов, доводы дипломатов возобладали.
16 (28) сентября 1830 г. Нессельроде подал доклад о необходимости признания нового режима во Франции. Отказ, по мнению вице-канцлера, мог привести только к одному — международной изоляции России и, как следствие — к росту напряженности в Европе и осложнению ситуации на Балканах и в Турции. Николай I высказал свое мнение следующими словами:
«Я покоряюсь Вашим доводам, но я беру Небо в свидетели, что я это делаю и сделал против моей совести и что это стоит мне самых тяжких усилий, которые когда-либо мне приходилось выносить. Это я констатирую»
Посланец нового короля был хорошо принят в Петербурге, однако по сути дела это ничего не изменило. Только 18 (30) сентября император дал ответ на личное письмо Луи-Филиппа, обратившись к нему «Государь».
"Происшедшее в Париже — несчастье для Франции, как и для всей Европы. — отмечал Николай I. — Принимаясь за решение предложенной Вам трудной задачи, Ваше Величество почувствовали надобность внушить доверие иностранным державам. Вы, так сказать, приняли на себя обязательство дать Европе гарантии мира и общественного порядка. Европа ожидает этих гарантий. Их можно снискать только в укреплении охранительной власти во Франции, в соблюдении ее правительством существующих договоров и внутреннего спокойствия соседних государств, наконец, в успехе усилий, которые Ваше Величество приложите к тому, чтобы остановить стремительный поток, грозящий затопить все и вся».
С вручением этого письма в начале октября 1830 г. Россия, после Англии, Пруссии и Австрии, окончательно признала новый порядок во Франции, но при этом — только de facto. В обращении императора к новому королю вместо слов «Государь, брат мой» поначалу использовалось вежливое и несколько самоуничижительное «Ваше Величество» (обычно так обращались подданные к коронованным особам, но не монархи друг к другу), а затем была использована формула «великий и дорогой друг». Луи-Филипп поначалу был весьма удивлен тем, что Николай I отказался ответить на его дружественное обращение так, как это сделали все остальные монархи Европы, и, в ответ на разъяснения Поццо ди Борго о невозможности полноценного признания новой династии, воскликнул:
«Господи! Это не я сверг с престола Карла X, он сам захотел его потерять, несмотря на предупреждения и советы во Франции и во всей Европе!».
Тем не менее, король французов смирился и принял верительную грамоту русского посла с имевшимся в ней вежливо-оскорбительным полупризнанием. Кризис в отношениях с Францией был преодолен, хотя русско-французские отношения после этих событий серьезно ухудшились.
Главной проблемой для императора по-прежнему оставалось нарушение законного порядка вещей в Европе. 20 сентября (2 октября) 1830 г. король Нидерландов и Великий Герцог Люксембургский Вильгельм I обратился к Николаю I с письмом, в котором извещал о бесплодности принятых им для «восстановления спокойствия» мер. Король указывал на опасность нарушения решений Венского конгресса относительно Нидерландов и разрушения Венской системы впоследствии, и поэтому просил помощи:
«При этом положении вещей, плачевном как с точки зрения ущерба, наносимого благосостоянию моих верноподданных, так и в виду осложнений, угрожающих спокойствию Европы, мое посольство в С.-Петербурге будет иметь честь представить Министерству иностранных дел Вашего Императорского Величества отчет о положении Бельгии, в котором я счел своею обязанностью просить у моих союзников военного содействия. Льщу себя надеждой, что Вашему Императорского Величеству угодно будет благосклонно принять это сообщение, а также мою просьбу и не отказать во внимании, вызываемом силою обстоятельств, повидимому требующих весьма быстрых решений. Я думаю, что не заблуждаюсь, полагая, что вопрос, о котором идет речь, касается не только моих собственных владений, но и всей Европы. Если я совершенно не скрываю от себя тех трудностей, которые, принимая во внимание Францию, может создать военное содействие, то и Ваше Императорское Величество, смею думать, разделит, вероятно мое мнение, что предоставленное самому себе восстание в моем королевстве явится не менее серьезной опасностью, что оно парализует назначение Нидерландов в Европейской системе и что присутствие союзных войск на территории Нидерландов можно согласовать с сохранением общего мира».
Русская дипломатия еще до этого обращения начала подготовку соглашения между Австрией, Пруссией, Великобританией и Россией о совместных действиях в случае перехода французскими войсками бельгийской границы. В августе Берлин для переговоров был отправлен Дибич, в Вену — гр. Орлов. 30 сентября (12 октября) Николай I дал соответствующее распоряжение Нессельроде, добавив при этом, что он готов выставить 150-тысячную армию. Письмо короля Нидерландов пришло в Петербург 3 (15) октября 1830 г. вместе с обращением наследника престола принца Оранского, который также просил об интервенции. Император, основываясь на решениях Парижского и Аахенского конгрессов, передавших Бельгию под власть Оранского дома, принял решение о немедленной подготовке русских войск к походу. Оказание помощи в ответ на призыв дружественного России монарха было для Николая I делом чести. По его приказу на западной границе в кратчайшие сроки должна была быть сосредоточена 60-тысячная армия для того, чтобы в случае необходимости поддержать выступление английских и прусских войск. Николай I был настроен весьма решительно и поначалу был даже готов выступить и в одиночку, вне зависимости от позиции Берлина и Лондона. 5 (17) октября последовал рескрипт управляющему Военным министерством генералу графу А.И. Чернышеву о начале подготовки к походу в Империи и Царстве Польском. При этом император приказал не делать тайны из военных приготовлений, надеясь, что эта демонстрация может способствовать предотвращению войны. 6 (18) октября соответствующее распоряжение было направлено в Варшаву Великому Князю Константину Павловичу.
«Не Бельгию, — отметил он на полях доклада Нессельроде от 8(20) октября 1830 г., — желаю я там побороть, но всеобщую революцию, которая постепенно и скорее чем думают, угрожает нам самим, если увидят, что мы трепещем перед нею».
В отличие от революции в Париже, ответственность за которую, по мнению Николая I, несла королевская власть, в Брюсселе открыто торжествовал принцип революционного насилия над законом. Император предложил странам-участницам договоров 1814 и 1815 гг. подавить это восстание, чтобы остановить распространение революции в Европе. Петербургский кабинет некоторое время еще надеялся на то, что естественный ход событий заставит его союзников действовать энергичнее. О принятых в России военных мерах были немедленно извещены Берлин и Вена. Однако предложения русского императора не встретили поддержки в Вене и Берлине, где хотели избежать развития кризиса в войну с Францией. Что касается Англии, то она решительно отказывалась идти на обострение обстановки в Бельгии или вокруг нее.
Нессельроде энергично настаивал на том, что Россия ни в коем случае не должна действовать изолированно, без учета мнения и позиции, занятой ее Австрией и Пруссией. Он старался убедить императора, что торопливость в вопросе о военном выступлении может привести к негативным для престижа Империи последствиям.
«Если бы мы стали действовать, — докладывал монарху его вице-канцлер 11 (23) октября 1830 г., — не зная намерений наших союзников, то могли бы не раз оказаться перед необходимостью менять свои собственные решения. Географическое положение России дает кабинету Вашего Величества благоприятную позицию, позволяющую следить за событиями и обязывающаю принимать в них прямое участие лишь постольку, поскольку это будет сочтено необходимым с точки зрения его консервативной по преимуществу политики, и именно на сохранение этой в равной степени достойной и сильной линии поведения направлены наши заботы и наши усилия».
13(25) октября император ответил на просьбу Вильгельма I: «Интересы всех правительств и мир всей Европы затрагиваются событиями в Бельгии. Проникнутый этими убеждениями, я готов выполнить в согласии с моими союзниками взятые на себя обязательства во всем их объеме и в части, касающейся меня, я не поколеблюсь ответить на призыв Вашего Величества: уже отдан приказ, чтобы были собраны войска. Однако, Ваше Величество сами считали подобающим мудрой политике отправить это обращение также и другим союзным дворам, которые, подобно мне, солидарны в этих важных обстоятельствах, и некоторые из них имеют даже большие возможности применить быстрые и решительные меры против разоряющих Ваше государство бедствий. Только совместно с этими Дворами я буду в состоянии оказать полезное посредничество в интересах мира и общественного порядка и помочь усилиям Вашего Величества. Всякое изолированное выступление с моей стороны не только не достигнет намеченной цели, но возможно нанесет реальный ущерб».
Кроме Нессельроде, против вмешательства в бельгийские дела выступал и Константин Павлович. Наместник Царства Польского возражал и против подготовки к военному выступлению в русской Польше, и, кроме того, обращал внимание своего брата на явное нежелание австрийцев и пруссаков втягиваться в войну в Нидерландах. Тем временем восставшие бельгийцы постепенно расширяли подконтрольную им территорию. 15 (27) октября они взяли Амстердам. 7-тысячный голландский гарнизон не смог удержать город и укрылся в его цитадели. 19 (31) октября Николай I известил Вильгельма I, что при оказании ему помощи не может допустить, чтобы «наша интервенция привела к всеобщей войне». Для последнего требовалось сотрудничество со стороны Великобритании, и император предлагал подождать результата попыток ее правительства добиться решения вопроса дипломатическими средствами. 23 октября (4 ноября) 1830 г. последовало подписание представителями пяти Великих Держав в Лондоне протокола конференции, собранной по просьбе короля Вильгельма I. Документом предусматривалось создание Нидерландского королевства в границах 1814 г., и отвод бельгийских и голландских войск за эти границы. Т.о., была найдена правовая основа для решения бельгийского вопроса на основе международного соглашения, однако само решение еще оставалось под вопросом.
30 октября (10 ноября) Временное правительство Бельгии открыло в Брюсселе заседания «Собрания представителей нации», которое подтвердило его полномочия и окончательно санкционировало разрыв с Нидерландами. Новое государство практически завершило процесс своего создания. Вслед за этим принц Оранский выступил за признание Бельгии со стороны Гааги, что вызвало недовольство со стороны Николая I. Император предпочитал, чтобы король Нидерландов не торопится в этом вопросе. По-прежнему не решенным оставался вопрос о границах между Бельгией и Нидерландами. Демаркационная линия с самого начала вызывала недовольство как в Брюсселе, так и в Гааге, и гарантий того, что вслед за отводом войск не начнется конфликт из-за спорных территорий не было. Прежде всего, речь шла об Антверпене, контролирующем выход к морю из устья Шельды — эту крепость по-прежнему удерживал голландский гарнизон, поддерживавший связь с внешним миром через морской отряд голландского флота. Со своей стороны, бельгийцы претендовали на район Маастрихта, заселенный франко-говорящими католиками. Лишь в конце ноября 1830 г. Вильгельм I принял условия перемирия, предложенные Державами в Лондоне, и лишь 20 января 1831 г. был подписан протокол Лондонской конференции, определявший основные принципы раздела территории между Бельгией и Голландией и основные начала, на которых будет устроено будущее бельгийское государство: вечный нейтралитет и территориальная целостность, гарантированные пятью Великими Державами.
Вплоть до конца 1830 г. Николай I все еще опасался, и, как показали события лета 1831 г. — не без оснований — возможности вмешательства в бельгийские дела Франции или новых неожиданностей со стороны революции. Правительство Луи-Филиппа было слабо, часть оппозиции во главе с республиканцами требовала присоединения Бельгии, в этой стране существовало тогда течение в пользу такого решения вопроса. Продолжалась подготовка к возможному выступлению армии Царства Польского и 1-й русской армии, дислоцированной в Польше. Готовность России к войне, по мнению ее монарха, по прежнему оставалась лучшим способом ее предупреждения. 1(13) ноября 1830 г. он известил пребывающего в Берлине фельдмаршала Дибича, который был отправлен туда с целью соглашения с Пруссией на случай начала военных действий, что военные приготовления идут весьма успешно, и что в середине декабря 1830 г. к походу будут готовы польская армия, I, II, Литовский и Гренадерский корпуса и резервная артиллерия. По приказу императора, информация об этом была помещена в газетах, «…чтобы доказать якобинцам всех стран, что их не боятся, что везде стоят под ружьем.» Эти действия воодушевили берлинский двор, король убедился, что не останется в одиночестве.
Между тем, положение русской армии было в 1830 г. не блестящим. За этот год эпидемия холеры и другие болезни вырвали из ее рядов 110 058 чел., общая убыль войск, вместе с уволенными по выслуге лет, отправленными в отставку по состоянию здоровья и т.п. составила 141 301 чел. Из-за холеры в сентябре 1830 г. пришлось приостановить объявленный летом сбор рекрутов в Костромской, Курской и Слободско-Украинской губерниях, в ноябре — в Московской. 9 (21) ноября Чернышев сообщил Дибичу о небольшой корректировке — готовность к выступлению войск переносилась на 1 (13) января 1831 г. Это было связано с тем, что военные приготовления в Царстве Польском были отложены до возвращения фельдмаршала из Берлина в Варшаву. Через несколько дней это подтвердил император — движение войск к границе должно было начаться уже в конце декабря. Отсрочка полностью устраивала русский МИД, не видевший никакой возможности для вооруженного вмешательства в бельгийский вопрос. Нессельроде в это время надеялся добиться на Лондонской конференции по Бельгии восстановления Четверного союза и внешнеполитической изоляции Франции.
Дальнейшие события показали, что ожидания императора, как и расчеты его Военного министра были ошибочными.