Dyns
Александр Невзоров

Цинизм — это искусство называть вещи своими именами.

А. Невзоров

Хамить — легко и приятно. Особенно изящно. Приближаясь к изящной словесности. Но позволено не каждому, а то мало ли. Особенно в нашей стране. Лучше, если есть неприкосновенность, охрана, хотя бы деньги. Поэтому будем подчёркнуто вежливы. Наконец-то появилась книга, которая сразу всё про всё объясняет: с лёгкостью решаются «вечные проблемы философии», не говоря уже о теологии, богоискательстве и прочей сущей ерунде (вроде классической литературы, этики и эстетики), развенчиваются мифы о каком-то жалком патриотизме, с которым шли умирать, да и вообще всё написано прекрасным языком с грациозным цинизмом, умом, который особо не привёл к горю от ума, а напротив —привел к успеху; главное кроткими ритмичными фразами, чтобы даже и читатели «Сноба» всё понимали легко и с удовольствием. Отхлёбывали свой кофе. Почёсывали бумажник. Делали пометки в стильные блокноты. Чувствуя себя умными, современными, свободными людьми. От предрассудков, да и вообще… Образованными.

Конечно, «книга» сейчас понятие условное. При желании любой может зайти на авторский сайт, чтобы почитать километры распечаток лекций, интервью, передач. Посмотреть фото и видео. Было бы желание. Книга — просто ещё одна форма напомнить о себе.

Чтобы всерьёз спорить с автором желательно быть ему соразмерным, хотя бы в смысле харизмы, заявленности в медиапространстве, таланте и прочее. Или быть «идеологическим» противником: «истинно верующим», «патриотичным», каким-то ещё… Я с трудом могу соответствовать этим критериям. Нельзя не признать, что есть люди, которые готовы бросаться в гущу событий, а есть, которые способны только в лучшем случае сидеть в библиотеке. Или на диване. Я из последних. Я не пассионарий.

Мне кажется, что главное в этой книге — это возможность оценить концентрированный «журнализм», который доходит до предельно допустимой концентрации. Пиратский стиль чертовски заразителен и ничем не грозит автору, но непростителен эпигонам и завистникам. Нужно быть близко знакомым с латынью, масонами, бандитами, коммунистами, олигархами, историками и нейрофизиологами. Входить в тайные круги. И всё — приключение. Всё — разоблачение. Борьба не на жизнь, а на смерть, и сразу против всего. Против чего именно, не так важно, главное против большинства, против течения, против ветра, против усреднённости, серости, толоконных лбов. Поиски учителя, отца, традиции — для того, чтобы позже свергнуть. Ну, и так далее. И в этом есть толика секрета. А если ещё признаваться умеренно в своих грехах и сдержанно гордиться «цинизмом», то вообще в пору говорить о герое нашего времени, Базарове наших дней… Собственно, смутные времена требуют смутных героев.

Разумеется, это великолепное чтение с точки зрения истории публицистики. На Западе, впрочем, «рационализм», «скептицизм» давно стали приметами Оксбриджей — там это выдержано и отполировано веками. Любая кафедральная беседа в краснокирпичном университете требует своего атеиста и скептика. Это хороший тон. У нас до сих пор всё с русским задором и размахом. Топором. Книга и автор сочувствует университетской культуре. И, скорее всего, если и будет где-то приветственно встречена, то в рассадниках вольнодумства. И (как это и происходит) в эмигрантских кругах. Там-то знают всё про Россию. Бога. Историю. Свободы.

Okras
Александр Невзоров

В детстве, в условном «кружке журналистики» во дворце (уже культуры, а не пионеров) — я очень хотел стать журналистом — ведущая, пожилая редактор провинциальной газеты, часто приводила нам в пример Александра Глебовича Невзорова в разговоре о журналистской этике. Не только с хорошей стороны. Помнится, что я был на стороне журналиста, мол, в духе того, что, ну, ведь он «звезда», «яркая личность», «герой». Ему можно. Редактор горько улыбалась в ответ. Сама безвестная журналистка. Так и исчезнувшая в редакционных «моргах» среди подшивок старых газет. Писала этичные и никому не нужные статьи. Про мэра. Которого чуть позже посадили.

Что такое харизма? Где проходят грани между дозволенным? И кто что дозволяет? Совесть? И кто кого и как покупает? Что такое идеология? Власть? Мораль? Религия? Общество? Кто на кого работает? Что такое эволюция? Как эволюция вселенной и человека, так и эволюция отдельно взятого творческого человека, который встречает огонь, воду и много медных труб и золотых монет. Обо всём этом можно задуматься, читая эту книжку. И — конечно — стиль. Жест. Красивые платки и носки. Правильные знаки препинания. Неподражаемость. Роскошь презрения к ценностям плебса. Позволим себе цитату:

«Строго говоря, прекрасное понятие «родина» является чистым надувательством. Никакой «родины» ни у кого никогда не существовало. Была лишь последовательность режимов, которые распоряжались населением к своему собственному благу. Чтобы жить «долго и счастливо», режимы ткали нужную им мифологию и пропитывали её ядом патриотической романтики. Этой паутиной и обволакивалось поколение за поколением»

Вот так просто и ясно. Ни у кого никогда. То есть не у меня. А-ни-у-кого-никогда. Да здравствуют прозекторские. Там всё честно. Последняя правда — врача-патологоанатома. Там нет уже лозунгов и молитв. А те, кто совершал подвиги во имя, просто ошибались. Так ли это отличается от собственно политической пропаганды просто с обратным знаком? Думаю, что нет. Так ли атеизм такого разлива отличается от слепой веры? Каждый решает сам. Но что-то печальное есть в том, что «право имеющие» с любых трибун и кафедр говорят примерно одинаково, хотя, казалось бы, разные вещи. Творчество автора прекрасно представлено и на бумаге, и в сети. Для желающих приобщиться, причаститься по рыночным ценам и бесплатно — всегда есть такая возможность. Для желающих оскорбиться — вдвойне. В конце концов, без этой книги и её автора было бы гораздо скучней.

Это ещё что. Я немного дружу с журналистом и скептиком из Индии, который разоблачил чудо в католическом монастыре. Оказалось, что слёзы Пресвятой Девы были связаны с протеканием воды. Против него впервые в истории Индии был использован закон о богохульстве. Он предпочёл сбежать из страны. В Индии таких часто убивают до сих пор. Я был у него в небольшой квартире на окраине Хельсинки. Среди десятка его книг. Он угощал меня рисом с нестерпимо острым перцем. Шёл дождь за большим прозрачным окном. А потом мы отправились в университет на такси.