Америка, которую мы потеряли

«КАК ЗЕЛЕНА БЫЛА МОЯ ДОЛИНА» /

HOW GREEN WAS MY VALLEY

1941 год — ещё одна вершина в истории Голливуда, но совершенно особая. От вершины 1939 года её отличает исполненный трагизма раскол.

Серьёзное кино разделяется. Оно разделяется на фильмы прорывные, где творческое сознание рвётся за установленные границы и вглядывается во мрак, и фильмы охранительные, где творческое сознание обращено к нравственным скрепам и строительству американского мира.

Эта вторая категория потрясающе интересна. Это фильмы, которые ошеломляют современного зрителя. Они вызывают в его душе такие переживания, что он начинает презирать себя за увлечение Тарантино, а потом изливает свои чувства в социальных сетях, крича об Америке, которую мы потеряли.

«Сержант Йорк» Говарда Хоукса — это звенящее сказание о герое. Деревенский парень хотел застрелить обидчика, но молния ударила прямо в его ружьё. Элвин Йорк осознал, что ходит под Богом, и поклялся никогда не направлять оружие на человека. Призывная комиссия этого не одобрила. Америка воевала, а у Йорка был дар стрелка. Офицер объяснил парню, что он идёт воевать за народное правительство и свободное общество, которое должны защищать свободные граждане. Призывника отпустили в отпуск, чтобы он поразмыслил над сказанным. Читая историю США, он убеждался в правоте офицера. Парень отправился воевать и совершил невиданный подвиг — в первом же бою убил десятки врагов и больше сотни захватил в плен. Йорк стал легендой. Родной штат подарил герою землю, о которой он грезил, и дом, куда его за руку привела любимая девушка.

«Лисички» Уильяма Уайлера — это обличение алчности. Это история нравственного падения семьи Хаббардов — сестры и двух братьев, уподобившихся библейским лисичкам, грызущим корни винограда, чтобы добраться до ягод. Идея покупки хлопковой фабрики воодушевила родню. Бизнес, если грабить рабочих, сулил огромные прибыли. Ради них Хаббарды готовы были обманывать, красть, лицемерить, а центральная фигура истории — типичная южанка Регина, напоминающая Скарлетт О’Хару, — пошла дальше всех — угробила мужа, нежелающего иметь дело с мерзавцами.

«Дьявол и Дэниэл Уэбстэр» Уильяма Дитэрле — это пример того, как из слабенького рассказа можно сделать блестящий фильм. Дьявол купил душу фермера, дав ему семь лет счастья, и по истечении срока явился за своей собственностью. Бедняк, ставший богачом-кровопийцей, бросился к единственному человеку, способному противостоять нечисти — отцу народа и хранителю единого и неделимого государства Дэниэлю Уэбстэру.

Мастерски сделанный фильм в финальной сцене взлетает на уровень гениальности. Становится понятно, зачем его создавали. Уэбстэр потребовал у беса суда — с любым составом присяжных. И бес согласился с условием — в случае проигрыша адвокат отправится в преисподнюю. Вслед за своим подзащитным. В качестве присяжных дьявол вывел из ада таких ребят, что фермер схватился за голову. Это были отборные негодяи, предатели и душегубы. Да ещё судья оказался не краше. Но Дэниэл Уэбстэр не зря слыл великим оратором. Он произнёс такую речь, что подонки трагически осознали, как бес их надул. Как он сыграл на их стремлении бунтовать против своей участи и искать лучшей доли, как он бросил им горсть монет и обрёк на вечные муки, как он отнял у них великое счастье обновления, превращения в свободного человека, живущего в свободной стране, в полновластного хозяина своей судьбы и души. Он был так убедителен, что присяжные признали договор недействительным. «Дьявол и Дэниэл Уэбстэр» — это фильм, который формировал американскую идентичность. Он вколачивал в сознание: Америку и американцев создали свобода, гражданственность, солидарность и равноправие. Зрители должны были затвердить это, как «Отче наш», и осознать себя особым единым народом.

И наконец, фильм-триумфатор 1941 года — «Как зелена была моя долина» Джона Форда — поэма о глубоких, здоровых корнях Америки, о лежащей за океаном прародине и живущих в памяти образах давно ушедших людей.

История была рассказана очевидным американцем, с мучительной ностальгией вспоминающим своё детство в Южном Уэлльсе, свою семью, живущую в какой-то чарующей, торжественной простоте. Морганы жили, как все, как их предки, не хватая звёзд с неба и не требуя лишнего. Их кормила шахта, где за честный труд давали честную плату. Но что-то стало меняться в мире. Зло неизвестной природы проникло в долину, разрушая привычный порядок и ожесточая сердца. Владелец шахты урезал зарплаты. Отец семейства решил перетерпеть. Но старшие сыновья возмутились. Сильные, гордые, правильные, они присоединились к протесту, который только ухудшил дела. Ничего сыновья не добились в старой и доброй Англии и отправились искать счастья в свободный мир, лежащий за океаном. Младший Морган тогда впервые ощутил боль утраты. А потом были другие потери: гибель брата, а затем и отца, расставание с любимой сестрой, отданной за сына угольного барона, и отъезд из посёлка добрейшего молодого викария. Влюблённого в его сестру и любимого ей. Все эти воспоминания слились для рассказчика в одно великое чувство — благодарности за подаренную любовь.

Картина Форда стала пятикратным «оскароносцем». Она была признана лучшей, несмотря на жесточайшую конкуренцию — целый букет шедевров.

Это был очень своевременный фильм, поскольку перехватывал у коммунистов тему социальной несправедливости и борьбы за права. Он говорил: наше искусство не скрывает проблем. Давайте использовать наши свободы во благо — чтобы залечить раны и не дать повториться трагедии тридцатых годов. Не надо поднимать красное знамя и разрушать всё «до основания». Мы не старушка Европа, и наш мир исправим. Уже идут реформы, и жизнь улучшается. Наше знамя — это здоровый консерватизм.

Охранительное американское кино убеждало: равняйтесь на Йорка, презирайте таких, как Хаббарды, гоните прочь бесов и гордитесь своими предками — будьте достойными людьми, и тогда вновь зазеленеют долины.

Историк, изучающий «Золотой век Голливуда», неизбежно спрашивает себя: так что же произошло? Как случилось, что через считанные годы великий консервативный бастион пал и началось совершенно другое кино? Почему не зазеленели долины? И если историк сам не продал дьяволу душу, он предъявляет ответы.