pixabay.com
Книга

«Литературная критика неуловимо, неумышленно, в силу обстоятельств, в силу развития общества и прессы превратилась в простую (часто неглупую, всегда торопливую) информацию о новостях литературы.«

Кундера, «Нарушенные завещания».

Невыносимая тяжесть рецензирования пала на мои плечи. Счастливая до какой-то степени. Сложнее всего писать про того, кто интересен. Или был интересен в юности. Я перелистал все романы, прочитал все интервью, но в итоге стал ещё менее уверен. Я даже послушал видео двух литературных обозревателей на фоне красивых книжных полок. Оба говорили про этот роман довольно уверенно. Причём один — даже чужой текст, который был для него специально написан… Я же, увы, (признаюсь) не знал, как правильно ставить ударение в фамилии классика. Право слово, читатель. Я дал себе слово не слишком выбиваться за оплачиваемый лимит текста в 5500 знаков с пробелами, чтобы не утруждать ваши глаза. Особо поскольку сам роман имеет одно бесспорное преимущество — читается в один присест. Вам быстрей прочитать его, чем тексты о нём. Это одно из самых коротких произведений в изощрённой романной форме в истории её существования, огранённое с изяществом, с каким нужно гранить стекляшку, чтобы она превратилась в бриллиант. И никто не догадался…

Проза Кундеры уникальна. Кажется. Внутри неё прячется часто анекдот, «смешная» история, которая окаймлена философскими отступлениями и наступлениями на неокрепший ум читателя. В некотором смысле перед нами редчайший опыт пересадки эссеистики в тело прозы. Сами темы важные для Кундеры важны любому порядочному диссиденту, то есть интеллектуалу, то есть хорошему человеку. Личность и общество. Художник и власть. Пан и пропал. Волкодав и людоед. Единоличник и колхоз. Проституция и эмиграция. Восток и? (правильно!) Благословенный цивилизованный запад. С великой культурой. При этом — почти все романы писателя вращаются и вокруг метафизики отношений тела и духа (не случайно писатель так любит врачей и лечебницы в том числе)… Конечно, и секс тут как тут. И там, как там. И вот тут тоже… Есть здесь и тема мочеиспускания уже с ранних романов («смешные любови»). Есть она и в последнем романе. Это должно быть смешно. У большого политического деятеля проблемы с мочеиспусканием. Ха-ха-ха! Правозащитники, спецслужбы, самосожжение! Борьба с диктатурой. Доблестное раблезианство. Даёшь права человека! Право на ик и пук. Как обычно, славянин, решивший стать европейцем, делает это стократно более выражено, чем сам европеец. В данном случае — успешно и престижно. Редчайший случай, когда писатель вливается в литературу на чужом языке, и становится почти образцом стиля. Подобные судьбы можно пересчитать по пальцам.

Нас (умных людей) увлекает и постоянная игра с повествованием, с самой природой истории, с даром рассказчика, мы можем видеть, как смысл рождается и исчезает на наших глазах. Многоярусное письмо (с обилием скобок и точек с запятой); более того, комментарий к собственному сочинению, смена горизонтов и точек зрения. Вообще, какие прекрасные слова: «неспешность», «бессмертие», «подлинность», «бытие», «неведение», «прощание». Просто заслушаешься. Можно татуировать на грудь аспиранткам-филологам. Вот это жизнь! А если ещё и дымящиеся шкварки с золотистым луком и нежным пюре. А трюфели! А преподавание в университете, а премии? Я бы вот мечтал об этом. Есть мандарины в мансардах, гулять по улочками чудесных городков, а в старости играть в петанк и есть устриц. Быть умеренно левым, но встроенным в систему. Поиздеваться и над теми, и над другими. Быть выше. Вообще Кундера — учебник по борьбе с клише. Ирония сразу придаёт всему объём и многозначительность (когда мнимую, когда подлинную, хотя «подлинность» в ироническом мире — вещь загадочная и таинственная, тут можно вспомнить, что слово «подлинность» в русском восходит к пытке кнутом, длинником). При этом неприятие русских танков, да и вообще всего русского (вроде души) — не всегда скрывается:

«Когда я жил еще в Праге, там ходил анекдот о русской душе. Чех с ошеломляющей быстротой соблазняет русскую женщину. После совокупления русская говорит ему с бесконечным презрением: «Моим телом ты овладел. Но душой моей не овладеешь никогда!»

Анекдоты про Гёте и Хемингуэя тоже идут в дело. Вообще, оказывается, что автор легко вкладывает свои слова и мысли в комиксы из жизни других. Будь-то великий писатель или «отец народов». Отношения с фигурами власти (прежде всего культурной и интеллектуальной, но и политической), вообще — одна из главных тем прозы Кундеры. Бунтаря по призванию и возможности.

Интонация все знающего и все понимающего, проходящего сквозь коробки домов и черепные коробки рассказчика — мила многим. Приятно немного ощутить себя мировым духом. Знатоком замысла Творца и тайн человечества. Так возникает многозначительность. Иногда в ранних романах кажется, что чувство стиля изменяет писателю (с кем посмело?), и тогда перед нами возникают гусарские шутки вроде: «Как‑то раз она явилась к нему, утирая платком глаза и шмыгая носом. Он спросил, что случилось? Она объяснила ему, что вчера умер в России один большой человек. Некий Жданов, Арбузов или Мастурбов. Судя по количеству пролитых слез, смерть Мастурбова потрясла ее больше смерти собственного отца». Хотя, возможно, чувство стиля изменило ему с переводчиком. Мастурбова я так и не нашёл в анналах Интернета. Возможно, это реальная личность. Хотя Дрочев нашёлся. Известный спортсмен, кстати говоря. Регистры меняются очень быстро: от смерти в нужниках автор воспаряет к философским обобщениям: «Всю свою жизнь я глубоко, яростно ненавижу тех, кто хочет найти в произведении искусства позицию (политическую, философскую, религиозную и т. д.) вместо того, чтобы искать в нем намерение познать, понять, уловить тот или иной момент реальности».

Тексты Кундеры провокативны. Они вынуждают думать. Жалеть. Иногда героев, иногда, что недостаточно образован, чтобы спорить. Одной из самых интересных особенностей техники романиста является монтаж истории на уровне образов, зачастую это история, скорее дыхания образов, чем горизонтального сюжета. Сам автор пишет про один из романов: «Как же соединены эти семь коротких независимых композиций, если в них совсем нет сквозного действия? Единственное, что держит их вместе и делает из них роман, это общность тем». Общность тем. Разве это не прелестно? Держит. Без всяких сквозных действий.

Много лет назад, когда я ещё был студентом, а никакого ЕГ* (*единый государственный экзамен, разрешённый в России) ещё не было — я был сильно и ответно влюблён в девушку, которая переписывалась с Кундерой. Уже тогда я хотел стать таким же писателем, как Кундера. Кумиром. Гениальным. Умным. Изящным. Ироничным. Свободным. Я даже родился с ним в один день ради этого. Но пока я преуспел только в том, что количество орфографических ошибок и опечаток стало равняться числу слов в предложении. Предложении бессмертия, надо полагать. Нобелевские, впрочем, последнее время дают тем русским писательницам, кто лучше рассказывает антисоветские анекдоты и открывает глаза. А маэстро Кундере приходиться довольствоваться шкварками. И пытаться писать весело. Поскольку грустить гораздо проще. И страшней.

А писать о книгах невыносимо. Лучше их читать. Или писать.