Это удивительно, но «таинствами» Церковь называет формальные ритуальные действия, которые она не то, чтобы объяснить внятно не могла, но просто вычитала про них в книгах, взяв как есть, говоря иначе — изведя необходимость их совершения, как и всю таинственность, из написанного, и порешив, что просто «так положено» получать таинственный продукт.

k4k4.ru
Если Христа апостол Иоанн Богослов назвал Словом, то и истинная пища, которую Он дает – понимание слова

Вообще-то этот обычно называется магией, но Церковь это слово не любит и всякую прочую магию старается изобличить, говоря, что принципиальное отличие тут в том, что имеем дело с подлинным чудом. Богословствуют по поводу таинств «максимально близко к тексту», то есть тоже просто уперевшись в буквы. Таинственность в итоге вся вышла книжническая, как отклик на вычитанные в книге и интерпретированные под «указания» как и что делать события, чтобы вышло то и это при совершении тех или иных манипуляций. Церковь просто снимала с Писания кальку, своим непрерывным опытом никак не участвуя в создании своих тайнодействий. Написано, что надо помазать больного маслом и «молитва веры исцелит болящего» (Иак 5: 14,15) — мажут. Больной лежит как лежал, и поди тут разбери, то ли молитва не та, то ли с маслом что не так. Вроде что делать надо написано, а результат весь в рамках статистики выздоровлений без всяких молитв с пресвитерами. Или, например, еще написано «креститься водой и духом». С водой все понятно, алгоритм несложный, окунуть можно, ну, а дух заменить миропомазанием. Заменять много чего научились, чтобы обойтись без членовредительства. После «воды и духа» человек считается крещенным, то есть считается, что какие-то изменения с ним произошли, которые ему позволяют теперь участвовать в других таинствах и мероприятиях.

Про изменения тоже в книге прочесть можно — написано, что должен по идее сойти Святой Дух. Оговаривается, конечно, что у крещаемого еще и «настрой» должен быть жить по христиански, что значит иметь решимость ходить в церковь каждый день или как можно чаще, и тогда возможно удастся и Духа увидеть. Но формальность кроет любой настрой, поэтому Дух предпочитает оставаться невидимым, но все равно сходит, потому что все делается правильно, как написано. Естественно, имеется также объяснение, что прежде формальности стоит все же тот самый «человеческий выбор», согласие во всем этом участвовать и повышенная ответственность самой Церкви за то что она делает перед Богом. И еще, что истинность тайнодействий подтверждается свидетельствами и чудесами. Однако что свидетельства, что чудеса тоже берутся из книг, только позже написанных кем-то, а те свидетельства, которые могут предъявить современники, больше похожи на описание своего хорошего настроения, чем на какой-то подлинный духовный опыт. «Ответственность» же и «выбор» — и вовсе вещи, которые под сам алгоритм манипуляций не подпадают, топчутся как-то стыдливо в сторонке, ожидая когда в их сторону кивнут, вспомнив ненароком — вон, мол, они. Все в сборе. Одним словом формальность и книжничество из всего таинственного выпирают совершенно не прикрыто и обычно только они одни и видны, и только вокруг них одних все разговоры и вертятся.

Это буквальное прочтение священных текстов в очередной раз не срабатывает, когда разговор заходит относительно Евхаристии. Читают много, но не видят главного слова. О оно тут — «истинно». «Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие», вот, пожалуйста, таинство. Между тем «истинность» — это лишь характеристика чего-то настоящего, подлинного, хотя на физические свойства подлинного даже не намекает (например, «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь»), и по поводу этого истинного верующие люди чего только не придумывают. Версий множество и все основаны на глубоком понимании догматического богословия. Вкратце такие. В дарах евхаристии под видом хлеба и вина может содержаться: а) вся Троица вместе (согласно утверждению что Бог не разделяем), б) Божественная Энергия Нетварного Света (аскеты любят эту версию), в) человеческие Христовы кусочки плоти и капли крови (согласно Златоусту), г) одна только ипостась (или «личность») Христа (мнение, как ни странно, при всей бестолковости разделяемое весьма многими, потому что звучит одновременно таинственно и почти нейтрально), д) просто «природа Бога», е) Христос весь целиком (мнение достаточно распространенное), ж) Святой Дух по меньшей мере (согласно слов совершительной молитвы).

Поскольку почти каждый православный считай, что законченный богослов, то все эти «богословские мнения» на столь благочестивую тему, имеют право на существование. И оспариваются они поныне на православных форумах (а раньше это делалось на Александрийском базаре, да и на любом рынке, пока всем не надоело), но поскольку каждое же имеет серьезный контраргумент, то в результате дальнейшего изучения вопроса «в глубину» картинка вырисовывается довольно диковатая. В итоге выяснения «природы» получаемых даров заканчиваются ровно тем, с чего начинались — что они «истинные». Обычно на эту тему настойчиво рекомендуется не думать, как и про Троицу, чтобы не спалить разум, но все равно некоторые думают, и додумываются иногда до того, что разум и вправду пригорает. Выразить же единое мнение невозможно, потому что Церковь сама не знает, наставая лишь, что получаемое «истинно», и это единственное, в чем все твердо уверены. Потому что об этом, опять же, написано. Стоит такое слово. Вот слово и мусолится, наполняемое самым различным контекстом, кому какой нравится.

Однако если бы церковь изначально остановилась на Евхаристии как на мирном, бескровном жертвоприношении по образу заменяющей демонстрацию своего усердия и своей верности сторонними средствами, жестокими в своей привычной бездумной механичности, жертвы Авраамовой, по сути избавляющей учеников Христа от всяких ритуальных жертв, то не было бы того страстного, затаенного желания весьма многих образованных церковных людей сделать литургическое богослужение понятным. Оно было бы и так понятным, если бы истину искали там, где положено. Но, как мы говорили ранее, Церковь с самого начала потянуло поговорить о природах, и в этих своих интеллектуальных исследованиях она завязла окончательно еще в эпоху Соборов, так и не выдав ожидаемых внятных формулировок. Если бы вся эта божественная физика (да и пусть бы) оставалась штукой непонятной, то слово «таинство» хоть и смотрелось бы отголоском примитивных языческих религий, нагоняющих туману вокруг своих мистерий, но сохраняло бы определенную и очень отчетливую дистанцию между человеческим разумом, и тем, что он силится понять. Ну раз непонятно, то и ладно, брось думать. Но святые отцы понаопределяли клочками различных деталей этой неземной физики, дав повод невежеству разгуляться на эту тему, и в конце концов стало ясно, что со всем этим сделать уже ничего нельзя. Кругом сплошная непонятная, но при этом «истинная» божественная физика, с которой надо научится соприкасаться, чтобы спастись, вырваться из физики падшей.

Удивительным образом историческое христианство заново соорудило в качестве вероучения сплав из сухой, к тому же полуграмотной книжности, из которой начерпала своего «непознаваемого», рассказов просветленных о том, как они к этой непознаваемости научились прикасаться и что при этом чувствовали. Чувствование, самочувствие — вот что озаботило христиан в доставшейся от соборов богословской традиции. И от евхаристии люди ждут всегда того же самого — «почувствовать». И хотя многие священники скажут, что это не так, ожидать чувств даже и не рекомендуется, есть в этом есть доля лукавства, потому что благочестивые рассказы в продаваемых прямо тут в церковной лавке брошюрках пестрят именно свидетельствами того, как кто-то именно почувствовал и почувствовал крепко. Не надо обманываться, все ждут именно свидетельств и свидетельств, испытанных лично на себе, а не на Варваре Степановне, когда она вздумала причаститься на день Ангела, а после рассказывала, как хорошо ей стало сразу. Чувствование и есть главное, чего затаенно ждут. Служители, правда, поспешат добавить, что для того, чтобы сподобиться такого, нужно еще два условия: хорошенько подготовится (а рамок и пределов этого «хорошенько» не существует), и чтобы Бог еще захотел, а захочет ли Он или пожелает еще подольше «испытать веру» — это вопрос к Нему. То есть, как мы говорили ранее, методики нету, все это напоминает скорее «божественную лотерею», где даже мизерный выигрыш тебе просто издалека показывают, и человек до конца не уверен, вправду ли он хоть что-то почувствовал, связано ли это с его хождением в Церковь. Потому что чувства имеют свойство налетать неожиданно при благоприятном стечении настроения, места, времени, а иногда настрой на них просто моделируется созданием соответствующей среды, атмосферы. В чем Церковь злостные атеисты и упрекают — что вся ее «благодать» создается искусственно и имеет эффект психотерапевтический, который тотчас исчезает, когда у подсвечника добрая старушка велит со своей свечкой убираться подальше, потому что она его только что отчистила.

Возвращаясь к Таинству Евхаристии, повторим, что ничего этого не было бы, если бы Церковь так усердно в своей истории не поощряла бы духовный эгоизм. «Жертва вечерняя» в Сионской Горнице возвещала, как, впрочем, и все Христово учение, свободу от условностей. В данном случае, от последней условности — быть привязанным к Богу жертвоприношениями с одновременной боязнью недоплатить и желанием формально расплатиться. Если Христа апостол Иоанн Богослов назвал Словом, то и истинная пища, которую Он дает — понимание слова. Понимание, а не пересказ торжественным тоном с последующими своими интерпретациями. А вот с этим у Церкви постоянно проблемы. Понимание — самая слабая ее сторона. Пусть бы даже «таинственному» была отведена своя зона, но Церковь наделала своих таинственных зон на тех участках, где поставленные задачи требовали решительных действий и отчетливого понимания их смысла. Это и натолкало в Церковь людей, которым до смысла никакого дела нет, они там верховодят. Выбраться из этой трясины будет очень и очень сложно.