Мероприятие было приурочено к 99-летию возвращения в Россию Владимира Ленина и обнародования им знаменитых «Апрельских тезисов», в которых излагались ленинская программа переустройства России, а также контуры будущего плана захвата большевиками власти в стране.

Исаак Бродский. В. И. Ленин и манифестация. 1919

Круглый стол «Ленин и революция» стал первым в череде запланированных журналом «Историк» дискуссий о событиях 1917 года, проводимых в преддверии столетнего юбилея революции.

Открывая работу круглого стола, главный редактор журнала «Историк» Владимир Рудаков подчеркнул, что фигура Ленина является одной из ключевых в русской истории XX века: «Осмысление Ленина — это и есть осмысление феномена политического радикализма, того, какую цену радикальные силы готовы платить за революционные изменения государства и общества, и того, к каким социальным издержкам могут приводить такие эксперименты. Всё это — очень актуальная тема. Особенно для сегодняшнего дня», — заключил Рудаков.

Участники круглого стола заслушали доклады по первой из вынесенных на обсуждение тем — «Апрельские тезисы» Ленина и технологии захвата власти большевиками».

Хотя не всем присутствующим пришлось по вкусу словосочетание «технология захвата власти», все сошлись на том, что в быстро менявшейся революционной обстановке Ленин проявил себя блестящим тактиком, чутким к переменчивой политической конъюнктуре и при этом сумевшим точно нащупать те важнейшие вопросы, решение которых открывало ему путь к власти. Это были вопросы о войне и земле.

Причём при решении аграрного вопроса вождь большевиков руководствовался эсеровской программой, понимая, что именно она отвечает интересам широких слоёв крестьянства.

Д.и.н., обозреватель журнала «Историк» Олег Назаров выделил ряд важнейших событий 1917 года, которым в историографии уделяется мало внимания. Особое внимание он остановил на подписанной 23 декабря 1917 года Францией и Великобританией тайной конвенции о разделе юга России на сферы интересов. В английскую «сферу действий» вошли Кавказ, казачьи области Дона и Кубани, Средняя Азия, а во французскую — Украина, Бессарабия и Крым. Таким образом, сделал вывод Назаров, уже к концу 1917 года официальные Лондон и Париж сошлись на том, что отныне будут рассматривать Россию не в качестве союзника по Антанте, а как территорию для реализации своих интервенционистских замыслов.

Одна из главных тем развернувшейся дискуссии была связана с тем, что следовало бы считать политическим приоритетом для партии большевиков. «Революция для России или Россия для (мировой) революции?» — так сформулировал проблему профессор Алексей Лубков. По его мнению, большевики были однозначно за второй вариант ответа, и отсюда вытекает их специфический взгляд и на право наций на самоопределение, и на то, на каких принципах в будущем (в конце 1922 года) они станут создавать СССР.

По мнению, д.и.н., главного научного сотрудника Института российской истории РАН Владимира Булдакова, Ленину не удалось реализовать в полной мере план переустройства страны, намеченный в «Апрельских тезисах».Однако вождь большевиков сумел использовать в своих интересах любые просчёты Временного правительства. Об альтернативах 1917 года профессор Булдаков говорил как о «трагедии конкурирующих невозможностей».

Во многом согласны с этой его позицией были и другие докладчики — д.и.н., профессор Московского педагогического государственного университета Дмитрий Чуракови к.и.н., доцент Санкт-Петербургского государственного лесотехнического университета Евгений Козлов.

Хотя этот вывод в прениях оспорил д.и.н., профессор Санкт-Петербургского национального исследовательского университета информационных технологий, механики и оптикиВладимир Калашников, который привёл целый ряд примеров, когда решения Николая II и других политических деятелей того времени напрямую предопределили последующий ход дальнейших событий.

Итоги круглого стола подвёл Владимир Рудаков: «Сегодня мы живем в то время, когда мы можем посмотреть на эту фигуру более объективно. Потому что осмысление Ленина — это и осмысление не только России начала ХХ-го века, но и того феномена, который всегда есть в российской истории — феномена политического радикализма. В каком направлении эти силы могут повести общество, какую цену они готовы заплатить за те изменения, на которых они настаивают, где находится грань между политической утопией и реалиями, должно ли общество безучастно наблюдать за тем, как сторонники радикальных утопических новаций в корне меняют страну? Эти вопросы за прошедшие после Революций 1917 года сто лет не потеряли своей остроты, и поэтому на разных этапах истории мы вновь и вновь к ним возвращаемся. Здесь совершенно правильно говорили коллеги, что мы должны извлекать уроки истории. Мне кажется, что в определенном смысле, из ленинского периода, в данном случае, периода начала XX-го века, мы определенные уроки все-таки извлекли. Потому что, ценности актуального государства, ценности патриотизма, ценности человеческой личности, ценности человеческой жизни и человеческой свободы, и другие (тут я скажу слово из ленинского лексикона) буржуазные ценности, которые он отвергал, для нас являются именно ценностями. Мы дорожим государством, страной, свободой, большинство наших граждан не готово жертвовать ими ценностями ни при каких условиях. Это дает надежду на то, что политическое наследие, тот багаж опыта, который Ленин нам оставил, мы все-таки использовали не впустую.»