21 февраля 1916 г. началась Верденская мясорубка. Падение бельгийских и русских крепостей убедило французское командование в бесполезности этого рода укреплений. Жоффр убедил французское правительство «деклассировать» крепость Верден, откуда выводились на фронт войска и орудия. Его форты превращались в склады боеприпасов. История повторилась через шесть месяцев. 25 февраля 1916 года, через четыре дня после начала германского наступления, принципиально важная позиция под городом — форт Дуамон — был захвачен 7-й ротой доблестного 24-го бранденбургского полка без единого выстрела.

funphoto.ua / Андрей Иванов
Закат

Из состава бывшего гарнизона на нем оставалось лишь 23 артиллериста и одна действующая орудийная башня. Войска, недавно введенные в крепость, в неразберихе не справились с обороной. Только форт Во, который три месяца оборонялся в тесном контакте с действующими войсками, пал под ударами германской армии 7 июня. К началу марта под городом шли ожесточеннейшие бои. Несмотря на первоначальные успехи, сокрушительного удара у немцев не получилось. В начале марта французы для обороны Вердена сформировали новую 2-ю армию. Шла ускоренная переброска подкреплений по шоссе Бар-ле-Дюк — Верден. По этому 65-километровому пути, получившему название Via Sacra и «дорога в рай», с 22 февраля по 7 марта было переброшено 190 000 человек, 22 500 тонн боеприпасов, 2500 тонн других грузов. В марте 1916 года по шоссе проходило около 6 000 машин в сутки, то есть 4 машины в минуту. Началось невиданной силы встречное сражение. Немцам необходимо было или до конца использовать фактор первоначального успеха, или отказаться от планов по овладению Верденом. Время работало на союзников, и с 22 по 30 марта 1916 года германское командование приостанавливает наступление. Причиной этого была начавшаяся на русском фронте операция у озера Нарочь.

Эрих фон Фалькенгайн вспоминал: «Еще неожиданнее, чем отсутствие отвлекающих операций на западе (во время боев под Верденом — А.О.), явилось начало такой операции — и в очень большом размере — в северной части Восточного фронта во вторую половину марта. Здесь, с прекращением боев перед Двинском в ноябре 1915 г., в общем было спокойно. Но 18 марта русские на участке озеро Дрисвяты — Поставы и по обеим берегам озера Нароч повели атаку с очень большими силами и при большом расходе снарядов». Безусловно, немцы ожидали какой-то активизации русского фронта, с начала марта, по свидетельству Людендорфа, командование Восточного фронта получало информацию о готовящемся русском наступлении на виленском направлении. Однако его масштабы — незадолго до начала наступления в планшете убитого русского офицера был найден приказ генерала А. Е. Эверта, гласивший о начале изгнания противника из пределов империи — и сроки были неприятным сюрпризом для германцев.

«Вся кампания 1916 года, — вспоминал генерал В. М. Драгомиров, — была доказательством шаблонного и поверхностного строя мысли русского командования… Достаточно отметить тот вред, который могут принести делу люди, хотя, может быть работоспособные, почтенные и могущие принести пользу в других отраслях военной, но только не полководческой деятельности. Интересно отметить при этом и заблуждения общественного мнения, судившего таких людей по признакам, менее всего применимым для оценки полководческой деятельности. И до такой степени заблуждение это было велико, что бьющие в глаза факты военных неудач, обусловленных ненадлежащим военным управлением, не изменили настроения общественного мнения».

Эти слова, справедливые для большей части кампании, лучше всего подходят для ее начала — Нарочской операции и той роли, которую сыграли в ее подготовке Ставка и Военное министерство. Император и генерал Алексеев с самого начала боев под Верденом внимательно следили за событиями — по приказу Наштаверха была изготовлена подробная карта крепости и ее окрестностей, на которую наносились все изменения в обстановке. При определении направления главного удара весенне-летнего наступления 1916 года Алексеев в принципе был за юго-западное направление, но все же согласился с переносом его на северо-запад, в район озера Нарочь, время же, выбранное для удара, опасно совпадавшее с началом весенней распутицы, объяснялось в Ставке необходимостью поддержки союзников. Было ли это единственной причиной? Первоначально наступление на русском фронте союзниками предполагалось начать 15 июня, как отвлекающее, а на французском — 1 июля.

26 января 1916 года к Алексееву обратился командующий Западным фронтом генерал Эверт. Он обратил внимание начальника штаба Ставки на данные разведки. Отсутствие новых германских подразделений на русском фронте и вывод значительной части германских частей указывало, по мнению Эверта, на Францию как на цель будущего наступления противника. Генерал опасался, что немцы специально затягивают его сроки с тем, чтобы дождаться оттепели, которая сократит шансы русского наступления на успех. Тем не менее единственный вывод, который предлагался Эвертом, сводился к тому, что ни в коем случае нельзя допустить разгрома французской армии: «Мы обязаны начать наступление тотчас, как только определится германское наступление на французов, не теряя времени, со всей энергией и стремительностью». Французский союз по-прежнему оказывал чрезвычайно важное влияние на русскую стратегию. «В своих решениях она (то есть Россия — А.О.) должна была… руководствоваться не столько обстановкой у себя на фронте, сколько общей пользой… — так сформулировал основной принцип подхода к общему делу союзников ген. Данилов. — Россия осознавала трудность положения французов и горела желанием честно исполнить свои обязательства перед ними».

Эта традиция продолжилась и при Алексееве. 5 (18) февраля 1916 года он сделал доклад императору, в Ставке знали, что было принято решение провести совместное наступление с союзниками в марте — апреле того же года. По имевшейся в штабе информации наиболее боеспособная часть германской армии в России находилась на Северном фронте. 9 (22) февраля Алексеев повторил свои опасения в письме к Жилинскому. Среди направлений возможного германского удара он назвал Северный или Юго-Западный фронты, на французском ожидал лишь демонстрации. Между тем битва за Верден уже началась. Единственным разумным способом обороны Алексеев считал наступление, при фронте протяженностью 1200 км и слабой насыщенности его артиллерией, особенно тяжелой, выбора не было. Когда масштаб Верденской операции стал окончательно ясен, то сроки начала русского наступления были сжаты.

11(24) февраля, то есть через три дня после начала наступления на Верден, в Могилеве было собрано совещание, в котором принимали участие, кроме императора и Алексеева, генерал-квартирмейстер Ставки, четверо командующих фронтами, три начальника штаба фронтов, военный министр, начальник морского штаба и главный интендант. «Заседание началось с доклада ген. Алексеева, — вспоминал Поливанов, — в котором он изложил, что в настоящую пору, после пополнения армий, мы находимся сильнее находящегося против нас неприятеля, а потому является возможным предпринять частичное наступление с целью отодвинуть германцев от занимаемых ими позиций. Направлением этого наступления избирается направление на Вилькомир; силы для наступления — около четырех корпусов, причем надо достигнуть того, чтобы эти четыре корпуса действовали как объединенная по идее кулака могучая ударная группа, обильно снабженная артиллерийскими средствами и имеющая свой заблаговременный тыл. Время для начала операции — конец февраля, то есть до начала весеннего таяния снега. Роль Северного фронта при этом остается прежняя — преграждение путей к наиболее чувствительному пункту — столице».

Бывший Главнокомандующий Северным фронтом ген. П. А. Плеве (10 (23) февраля 1916 г. он был отставлен по состоянию здоровья с благосклонным Высочайшим рескриптом и назначением членом Государственного Совета) подверг жесткой критике действия 7-й армии Щербачева во время наступления на Стрыпе. Фактически под вопрос была поставлена компетентность главнокомандующего Юго-Западным фронтом Н. И. Иванова. К тому же к этому времени стало ясно, что предложенный ранее союзникам план Алексеева о совместном наступлении из Галиции и Салоник в направлении на Будапешт англичанами и французами был отвергнут. Было принято решение основной удар нанести на стыке Северного и Западного фронтов в общем направлении на Вильно. Каждый фронт был обязан выделить значительные резервы: Северный — не меньше 3 корпусов, Западный — до 10, 4 из которых переходили в распоряжение Ставки, Юго-Западный — 3 корпуса и гвардейский отряд.

28 февраля (5 марта) 1916 года циркулярной телеграммой Алексеев обязал командующих фронтами закончить предварительные работы по подготовке атаки к 5 (18) марта. Предварительным сроком начала наступления было названо 23 марта. Это было своевременное решение. 3 марта 1916 года генерал По передал Алексееву письмо от генерала Жоффра, в котором он настоятельно просил ускорить подготовку к переходу русской армии в наступление. Жоффр считал, что дальнейшее давление немцев на Верден возможно только лишь при условии снятия подкреплений с других фронтов, и приводил в качестве подтверждения своей позиции тот факт, что две дивизии, 1-я и 3-я Гвардейские, по данным французской разведки, уже были сняты с русского фронта. При этом Жоффр отнюдь не просил перейти в наступление любой ценой без тщательной подготовки атаки. 6 марта Алексеев ответным письмом информировал Жоффра о принятом на совещании в Ставке решении.

Двумя днями раньше Начальник Штаба Ставки подвел итоги спорам и принятым решениям в письме к генералу Жилинскому. «Вырабатывать план наступления в июле, — писал Алексеев, — значит не принимать вовсе во внимание противника, его волю, его деятельный характер, безусловную необходимость для него поспешать наносить удары союзникам и стремиться к скорейшему окончанию войны. Поэтому, как только состояние дорог позволит широкие мероприятия, противник упредит нас атакой. На 1200-верстном нашем фронте найдутся всегда слабые места, которые легко прорвать. Бедность находящейся ныне в нашем распоряжении железнодорожной сети, слабая провозоспособность лишает нас возможности быстро сосредотачивать к угрожаемым участкам сильные резервы, подобно французам, и вообще в широких размерах изменять группировку наших сил. Полагаю, план наступления в июле останется навсегда неосуществимым, ибо противник разрушит его, упредив атакой. Для нас более или менее критический период на Двине наступит в марте: Рижский залив очистится ото льда недели на три раньше Моонзунда, германский флот будет в это время хозяйничать без всякого противодействия нашего флота. Совокупная операция германского флота и сухопутной армии против Риги и Рижского побережья вероятна, что заставляет нас теперь усиливать войска Северного фронта и этим связывать и наши дальнейшие планы действий. Наиболее выгодным было бы атаковать противника теперь же: морозы поддерживают дороги, на нашей стороне пока существенное превосходство сил, противник прикован к французскому фронту. Можно рассчитывать, что погода поддержит дороги весь февраль и начало марта».

Таким образом, Ставка в лице Алексеева явно недооценила масштаб Верденского сражения, по-прежнему ожидая повторения на своем европейском фронте событий весны и лета прошедшего года. Успеть сосредоточиться и нанести удар до весенней распутицы — на этом, собственно, и строился весь расчет генерала. Подтверждалась отвлекающая роль Северного фронта и пассивная — Юго-Западного. Главная идея Наштаверха заключалась в организации комбинированного удара в район Свенцяны — Вилькомира. Что особенно важно, он не предвидел серьезных изменений и для будущего весеннего наступления — речь шла только о варьировании района сосредоточения. Впрочем, судя по духу этого письма, Алексеев не особенно верил тогда в то, что весной-летом 1916 года русской армии вообще удастся перейти к масштабному наступлению. Тем не менее подготовка к атаке под Нарочью продолжалась. Для обеспечения прорыва тяжелой артиллерией из эвакуированных в Можайск крепостных орудий было собрано 56 орудий калибром 4,2 дюйма и 128 орудий калибром 6 дюймов. Эта артиллерия должна была составить материальную часть для 7 новых артиллерийских бригад.

С начала января по середину марта 1915 года численность 2-й армии, наносившей главный удар, выросла более чем в два раза, со 170.384 штыков и 8.037 сабель до 355.989 штыков и 16.943 сабель. В армию, в состав которой входило 4 армейских корпуса, было переброшено еще 4 корпуса пехоты, из них 2 сибирских (I и III) и кавалерийский корпус. Армия имела 605 легких и 168 тяжелых орудий, кроме того, ей были переданы почти все вновь сформированные дивизионы тяжелой артиллерии, всего 114 орудий. Обеспечение русских войск тяжелой артиллерией несколько улучшилось, но все же оно уступало масштабам войны на Западе, не были еще полностью преодолены и последствия кризиса вооружения. Тяжелая артиллерия была представлена калибрами 4,2, 4,8 и 6 дюймов. Штаб фронта при определении нормы снарядов исходил не из количества, необходимого для разрушения укреплений противника, а из того, сколько будет находиться в бою та или иная часть. Это в том числе предполагало переброску значительной части снарядов к тяжелым орудиям исключительно на основной участок наступления.

Такое распределение боеприпасов привело позже к большим потерям на тех участках фронта, где проводились отвлекающие удары. Запасы для тяжелой артиллерии были невелики. На совещании в Могилеве было отмечено, что Западный фронт по-прежнему испытывает нужду в тяжелой артиллерии и снарядам к ней. Если для 3-дюймовой пушки средний дневной расход составлял 200 снарядов, то для 4,2-дюймовой — 50 снарядов, 4,8-дюймовой гаубицы — 100 снарядов и для 6-дюймового орудия — 50 снарядов. На Западном фронте не хватало до существующих норм и около 40 млн винтовочных патронов, на Северном — около 39 тыс. винтовок японского производства и 16 млн патронов к ним, которые передавались из Юго-Западного фронта. Тем не менее было достигнуто существенное превосходство над немцами, в том числе и в тяжелой артиллерии. 10-я германская армия имела в своем составе 73.775 штыков, 8.200 сабель, 576 легких и 144 тяжелых орудия. Ввиду того, что сроки наступления были сокращены, перед русскими войсками в Курляндии появился новый противник — весенняя непогода.

16 марта Алексеев от имени Верховного главнокомандующего отправил директиву командующим фронтам. В ней указывались ближайшие и общие цели будущего наступления. 2-я армия должна была обойти справа и слева озеро Нарочь и сконцентрироваться у Свенцян. 5-я армия должна была наступать своим правым флангом из Якобштадтского предмостья и объединиться со 2-й в районе Повежа. 12-я армия на нижней Западной Двине, Двинская группа 5-й армии и 1-я армия наносили отвлекающие удары. При прорыве фронта со стороны Северного фронта планировался прорыв кавалерии в направлении на Шавли для дезорганизации тыла противника. Северный фронт, наносивший главный удар из Якобштадта на Поневеж, и Западный фронт, который должен был прорваться на Свенцяны — Вилькомир, по плану наступали по сходящимся направлениям. В результате сочетания главного и трех вспомогательных ударов русская армия должна была выйти на линию Митава — Бауск — Вилькомир — Вильна — Делятичи.

«Предпринятая ими во второй половине марта атака, — писал о русском наступлении Гофман, — была проведена в большом масштабе и с таким расходом снарядов, какого мы до сих пор на восточном фронте не знавали. Приходится думать поэтому, что предприятие это было задумано не только как попытка прорыва в рамках большого контрнаступления Антанты 1916 года, только начатое в качестве контрнаступления, по-видимому, несколько раньше, чем это предполагалось. Не будь этого побуждения, русские не начали бы наступления в марте, когда в той местности еще царит столь известное бездорожье. Под таким бездорожьем в России понимают время таяния колоссальных масс снега, на целые недели прерывающее всякое сообщение, кроме как по шоссейным дорогам, сеть которых в России очень редка». Гинденбург считал наиболее вероятными направлениями русского удара Двинск, Ригу и Сморгонь. Логика фельдмаршала была проста — туда вели лучшие железные дороги. Но, к его удивлению, разведка стала доносить о подготовке наступления в районе озера Нарочь и Постав: «Сначала я не поверил, что русские действительно выберут для большого удара точку, которая лежит далеко от их лучших железных дорог и далее, разместят свои массы на столь малом пространстве и предоставят подчиненным командирам так мало возможности для маневра из-за условий местности. Произошедшие события показали мне наступление невозможного».

Без особой необходимости на такие меры пойти было невозможно. Как мне представляется, одной поддержкой союзников они не могут быть объяснены. О масштабах замыслов Алексеева можно судить по наброскам по карте, Восточной Пруссии, Бранденбурга и Силезии, на которой была нанесена схема последовательного наступления от Кенигсберга, который должен был быть блокирован, до линии Одер — Нейссе, условно пролегавшей между Штеттином и Франкуфртом-на-Одере. Главный удар наносился силами 2-й русской армии под командованием ген. А. Ф. Рагозы в районе озера Нарочь. Наступление должно было начаться с небольшого плацдарма, обстреливаемого перекрестным огнем германской артиллерией. Солдаты сначала называли этот выступ «Долиной смерти», потом у него появилось другое название — «Долина Добра и Зла». Напротив находился большой холм, занятый германцами, получивший у русских солдат название «нос Фердинанда». Его конфигурация напоминала часть лица болгарского царя, в котором явно проявилось его родство с Бурбонами.

Это был самый укрепленный участок немецкой обороны. «Здесь было четыре ряда проволочных заграждений, поставленных на железных кольях, ввинченных в землю, — вспоминал офицер, штурмовавший «нос», — причем фланги этой позиции упирались в озера Нарочь и Вишневское. На этих озерах у них (то есть. немцев — А.О.) были моторные лодки с пулеметами». Плюсом выбранного участка было то, что у немцев не было проведено к нему железной дороги (она только строилась), и в случае прорыва быстрая переброска резервов на этот участок исключалась. Людендорф считал, что сомкнуть линию фронта в случае прорыва немецким войскам не удастся, и опасался, что единственным выходом из положения будет отступление вплоть до Ковно. При этом масштабы реальных русских планов несколько преувеличивались.

«План русских заключался в том, — отмечал начальник штаба германского Восточного фронта, — чтобы отрезать в направлении на Ковну наше северное крыло и одновременно поколебать его атаками в других пунктах. Последующими ударами оно должно было быть отброшено к берегу моря севернее Немана. План был задуман широко. Отрыв нашего крыла должен был начаться производством двух атак: в озерном дефиле и от Постав к Свенцянам, которые и должны были прорвать наш фронт на означенном участке. Район атаки был обширен и хорошо выбран». Людендорфу вторил и Гофман: «Участок для наступления был хорошо выбран: главный удар последовал, с одной стороны, между озерами Вишнев и Нарочь, с другой стороны, у Поставов. Двойной напор должен был охватить и опрокинуть 21-й германский корпус и таким путем осуществить широкий прорыв на Вильна — Ковна». Неудивительно, что при подобной оценке потенциальной опасности, которую несло русское наступление, немецкое командование решило приостановить наступление на Верден.

Выбранный Ставкой участок наступления имел и свои весьма серьезные недостатки. Он изобиловал лесами, болотами, мелкими озерами и реками, между которыми лежали дефиле, превращающиеся с оттепелью в месиво грязи, глубина которой иногда доходила до оси колес гужевого транспорта. Преобладали грунтовые дороги, также весьма труднопроходимые в это время года. Немецкая оборона была неплохо подготовлена, она состояла из нескольких линий окопов глубиной до 2 километров, прикрытых одной-двумя полосами заграждений, состоявших большей частью из рогаток и кольев. Даже в случае, если бы прорыв фронта противника состоялся, использовать кавалерию для его развития было бы практически невозможно. Выбор участка наступления, таким образом, трудно назвать удачным. Он, очевидно, был вызван идеями стратегии сокрушения. В штабе Н. В. Рузского люди, подобные Бонч-Бруевичу и близкие Поливанову, являлись твердыми сторонниками прусско-германской модели ведения войны.

Примерно такие же ошибки были совершены английским командованием во время наступления на Пашендель в 1917 году. Характерно, что и оно было начато примерно в такой же болотистой местности и примерно в то же время. Идея наступления, гарантированного от обхода с фланга морем, была слишком привлекательной. Командующий 5-й армией Северного фронта генерал В. И. Гурко 5 (18) марта 1916 года просил отложить наступление своей армии на три дня. Алексеев был недоволен. Генерал Эверт, командующий Западным фронтом, в который входили 1-я, 2-я, 3-я, 4-я и 10-я армии, требовал от своих подчиненных более согласованного действия. На участках прорыва удалось сосредоточить значительные силы тяжелой артиллерии. Везде, у Якобштадта на левом берегу Западной Двины (5-я армия), у Богушинского леса в районе Крево наблюдалась одна и та же картина. Сначала стояли сильные морозы, земля промерзла на глубину до полутора метров, окопаться глубже, чем два штыка лопаты, было невозможно. Потом погода резко изменились. Наступила оттепель. Замерзшую землю сменила непролазная грязь.

С 14 марта 1916 года русские батареи, ставшие на позиции, начали пристрелку своих орудий. Она продолжалась 15, 16, 17 марта. Это достаточно ясно указывало на намерения русской стороны. «Кажется, готовится наступление русских на нашем фронте», — отметил в своем дневнике 14 марта Гофман. Cразу же после начала пристрелки по данным русской разведки на угрожаемый участок началась переброска подкреплений, не прекращавшаяся до конца марта. Командующий фронтом генерал Людендорф срочно прервал свое пребывание в Берлине, где он находился по случаю свадьбы офицера его штаба ротмистра принца Иоахима Прусского, и вернулся в штаб фронта в Ковно. 18 марта в 8 часов утра началась артиллерийская подготовка, которая продолжалась до 16:00. По общему мнению ведущих немецких военных Восточного фронта, ее масштабы были беспрецедентны для условий русско-германского фронта. Неожиданным оказалось и то, что основным участком наступления стала теснина между озерами Вишнев и Нарочь.

Мощность артиллерийского огня поражала и готовившуюся к атаке русскую пехоту. Однако она была неравномерной, так как достигалась за счет концентрации на одном участке сэкономленных снарядов. По окончании артиллерийской подготовки 2-я армия, разделенная на 3 группы, начала атаку германских позиций. На ее правом фланге действовала группа генерала М. М. Плешкова, командира I Сибирского корпуса. В нее, кроме того, входили XXVII Армейский и VII Кавалерийский корпуса. На правом фланге — группа командира V Армейского корпуса генерала П. С. Балуева, в который входили еще и XXXVI Армейский и III Сибирский корпуса. В центре наступала группа командира IV Сибирского корпуса генерала Л.-О. О. Сирелиуса, поддержанная XXIV Армейским корпусом. Наиболее мощным огонь русской артиллерии был на фронте группы генерала Плешкова, на двухкилометровом участке наступления I Сибирского корпуса, менее значительным — на фронте группы Балуева, и слабым на фронте группы Сирелиуса. Таким образом, основной удар наносился на правом фланге, в обход Нарочи, хотя лучшие части — сибирские корпуса были равномерно распределены по всем трем группам.

«С 18 по 21 марта и затем еще раз 26-го длились пехотные атаки, — вспоминал Гофман, — веденные, как всегда, смело, настойчиво, несмотря на тяжелые потери». В первый день наступления на главном направлении был занят участок размерами приблизительно 2 километра в глубину и 4 километра в длину. Атаковавший Смоленский полк потерял ¾ состава, из 37 офицеров в строю осталось 5. 7 (20) марта Ставка сообщила об успехе в наступлении между озерами Нарочь и Вишнев, где была захвачена «часть окопов противника». На этом участке был опрокинут Баденский резервный пехотный полк. Успех давался весьма дорогой ценой. I Армейский корпус потерял 50 офицеров и свыше 5600 рядовых, I Сибирский корпус — 33 офицера и свыше 3000 рядовых, потери XXXVI Армейского корпуса 19 офицеров и 2030 рядовых. Всего же 2-я армия потеряла в этот день 183 офицера и 15.139 солдат ранеными и убитыми.

Таким образом, немецкие данные на 19 марта — на участке прорыва они насчитали 9.270 тел павших русских солдат — можно считать близкими к верным. Это дает основание верить и цифре их собственных потерь, которые были весьма малы — около 560 человек. На следующий день наступила резкая оттепель, и, несмотря на это, атаки возобновились по всему фронту. Лед трескался, и образовавшиеся полыньи в низинах были настолько глубокими, что пехотинцы проваливались в них до пояса. Пулеметные точки противника не были подавлены, заграждения не разрушены. «Люди добирались до проволочной сети, — вспоминал участник боев, — но пройти через нее не могли. Тогда под сильным ружейным, пулемётным и артиллерийским огнем они ложились и окапывались, чтобы рвать эту проволоку ночью, а раненые отползали назад. Но днем было тепло, а ночью были морозы. Шинели солдат, мокрые от дневных дождей и от грязи, на ночь примерзали к земле, и иногда раненые лежали по 2−3 дня…»

С огромными потерями I Сибирский корпус овладел первой линией окопов, которую оставил — позиции были открыты с тыла, и их невозможно было удержать. Неудивительно, что потери атаковавших, по немецким оценкам, возросли до 50−60.000 человек. Эти данные не были преувеличенными. С 18 по 21 марта только группа генерала Плешкова во 2-й армии потеряла около 30.000 человек. Массовые атаки поколебали немецкий фронт, но они не смогли надломить его. Перегруппировавшись, русские войска вновь пошли в наступление. «Вчера русские произвели еще одну яростную атаку, — Записал в своем дневнике 22 марта 1916 года Гофман. — К сожалению, одна из наших дивизий была отброшена назад. Два полка дрогнули и, конечно, жестоко пострадали. Как и можно было предположить, это была одна из западных дивизий — Баденская резервная. Русские, конечно, с удвоенной силой набросятся на точку, в которой они добились успеха. Мы сразу же послали одну из наших хороших дивизий в прорыв. Другая хорошая дивизия прибывает по железной дороге сегодня — во всяком случае, первая ее часть. Лично я не чувствую какого-либо беспокойства по поводу сражения. Тем не менее именно эти маленькие провалы так особенно действуют на нервы».

Очевидно, именно на участке баденцев была взята большая часть пленных за время боев 5−8 (18−21) марта у Нарочи: 18 офицеров и 1255 нижних чинов. У Постав эти цифры были гораздо меньше — 2 офицера и 180 нижних чинов. Общее количество трофеев было также незначительным (18 пулеметов, 26 полевых бомбометов, 10 ручных бомбометов, 2 миномета, 150-мм мортира, 4 прожектора, 637 винтовок и тому подобное) и свидетельствовало о том, что взять удалось лишь первую линию обороны противника. Этим успехом, сопровождавшимся большими потерями для русских войск, их достижения, несмотря на решительность атак, были ограничены. 21 марта было поворотным для всей Нарочской операции днем, и старшие начальники Гофмана отнюдь не были так же спокойны, как он.

«С 18 по 21 марта положение 10-й армии было критическим, — отмечал Людендорф. — Русские обладали огромным численным превосходством. 21 марта русские одержали в озерной теснине успех, который был для нас очень болезненным, западнее Постав их атака была лишь с трудом отражена». Судя по всему, Ставка еще надеялась на успех, но ее сообщения о ходе сражения у Нарочи стали менее конкретны. 9 (21) марта в них говорилось уже о том, что «бой развивается успешно для наших войск». Все зависело от того, удастся ли развить наметившийся успех в крупный прорыв германского фронта. Для ликвидации кризиса немцы, по данным русского Главнокомандования, были вынуждены стягивать все возможные резервы — в промежутке между озерами действовало свыше 4 дивизий. Бои приобрели особенно ожесточенный характер.

Особенно удачно действовал V Армейский корпус. Судя по всему, неожиданным для германской пехоты было использование в ночь перед наступлением химических снарядов. Их было выпущено около 7.000. По оценкам немцев, на участке прорыва против 19 германских батальонов действовало 128 русских. Это количество было несколько преувеличено, но главное это то, что русские батальоны понесли большие потери. В трех полках 1-й Сибирской дивизии оставалось в строю 262, 514 и 600 солдат и только в четвертом, стоявшем в резерве, — 2.100. В I Армейском корпусе в атаку пошло уже только 5.560 человек. В ряде случаев с трудом захваченную первую линию обороны не удалось удержать в том числе и потому, что окопы были заполнены водой — сказывалась оттепель. Бойцы вынуждены были находиться рядом с ними, и несли большие потери от артиллерийско-пулеметного огня немцев. После этого следовала контратака, и ослабленные части отступали, а к вечеру холодало, и значительная часть раненых, которых не успели убрать из зон обстрела, замерзали. Из атаки в I Армейском вернулось только 1050 человек. 22 марта бои, затруднявшиеся идущим весь день дождем, продолжились, а в ночь с 22 на 23 небо прояснилось и ударил мороз. Это сказалось на боеспособности частей, мокрая одежда не спасала от холода, в окопах появились замерзшие и переохлажденные.