Москва, 9 января, 2004, 16:15 — ИА Регнум. Как ранее сообщалось, 26 декабря Конституционный Суд РФ принял решение по делу о проверке конституционности отдельных положений статьи 118 Уголовно-исполнительного кодекса РФ в связи с жалобой Шенгелая Зазы Ревазовича. Предметом рассмотрения КС стали некоторые положения Уголовно-исправительного кодекса РФ, на основании которых до сих пор осужденным, помещенным решением администрации исправительного учреждения в ШИЗО (штрафной изолятор временного содержания) или ПКТ (помещение камерного типа), запрещались встречи с адвокатами.

Согласно разъяснению, данному КС, данная практика признана противоречащей Конституции. В решении КС, в частности, говорится: "То обстоятельство, что осужденный, отбывающий наказание в виде лишения свободы и, тем более, водворенный в штрафной изолятор или переведенный в помещение камерного типа, находится в подчиненном, зависимом от администрации исполняющего наказание учреждения положении и ограничен в правомочиях лично защищать свои права и законные интересы, предопределяет особую значимость безотлагательного обеспечения ему права пригласить для оказания юридической помощи адвоката (защитника) и реальной возможности воспользоваться ею".

Данное решение Конституционного Суда имеет особое значение, учитывая тот факт, что в российских тюрьмах нередко отмечаются случаи, когда осужденные, оказавшиеся в условиях, когда к ним не могут иметь доступа защитники, подвергаются пыткам. В частности так называемая Елецкая крытая тюрьма (г. Елец, Липецкая область) в течение многих лет известна как "пыточная". З.Шенгелая, находясь там в 1999 г., за отказ дать подписку о сотрудничестве с администрацией тюрьмы, был помещен в ШИЗО, где в течение трех дней подвергался пытке "распятием", т.е. подвешиванием за руки на оконной решетке. Его адвокату Надежде Пономаревой тогда не позволили встретиться с ним, однако следы пыток она видела на теле своего подзащитного после его освобождения из ШИЗО.

Решение Конституционного Суда прокомментировал для ИА REGNUM директор Центра содействия реформе уголовного правосудия, бывший политзаключенный Валерий Абрамкин, участвовавший в судебном заседании в качестве представителя Комиссии по правам человека при Президенте РФ.

На первом заседании Конституционного Суда 15 декабря были изложены три точки зрения по рассматриваемому вопросу. Адвокат Надежда Пономарева, представитель заявителя - бывшего заключенного Елецкой тюрьмы Зазы Шенгелая, предлагала признать часть первую и пункт "г" части 2 статьи 118 Уголовно-исполнительного кодекса противоречащими Конституции (части 1 статей 45 и 48 и части 3 статьи 50), а также статье 89 того же кодекса.

Доктор юридических наук Елена Виноградова, представитель второй стороны - Совета Федерации как государственного органа, участвовавшего в принятии УИК РФ, утверждала, что сами по себе оспариваемые положения кодекса не противоречат Конституции РФ и поэтому не нуждаются в изменениях. По ее мнению, Конституции противоречит только правоприменительная практика.

Этим двум, довольно близким, по сути и по предлагаемым решениям- последствиям, точкам зрения было противопоставлено официальное заключение Генеральной прокуратуры, представленное Олегом Лысягиным. Согласно этому заключению, ни законодательство, ни правоприменительная практика Конституции не противоречат и права заключенных не нарушают; более того, принятие предложения заявителя, приведет к нарушению конституционных прав других граждан (ч. 1 ст. 55), поскольку создает опасность "умаления... прав и свобод других граждан", например, адвоката или другого лица, согласившегося оказать юридическую помощь заключенному. По логике Генпрокуратуры, если в исправительных учреждениях содержатся преступники, то в ШИЗО и ПКТ попадают заведомые злодеи, которые могут захватить посетителя в заложники, а потом использовать его, к примеру, для совершения террористического акта. Кроме того, прокуратура, по словам Лысягина, и без всяких адвокатов и правозащитников способна предупреждать возможные нарушения прав осужденных, и оперативно принимать меры по каждому факту беззакония. Прокуроры имеют право беспрепятственного доступа (в любое время суток) в колонии и тюрьмы. Они, как правило, немедленно откликаются на обращения заключенных, тем более, водворенных в ШИЗО и ПКТ. Прокурор имеет право немедленно освободить заключенного из ШИЗО. Адвокат же, в лучшем случае, может обратиться к той же прокуратуре или в суд. А судебные процедуры долгие.

Выступление Лысягина было бы странным и для начинающего юриста. Я давно знаю Олега Борисовича. Мы кардинально расходимся с ним во многих концептуальных вещах. Но работать с профессиональным и компетентным прокурором, всегда полезнее и продуктивнее, чем с каким-нибудь оголтелым правозащитником. Просто, таковы условия игры, которые мы принимаем вместе с должностью. Лысягин - человек казенный из структуры, где существуют довольно жесткие правила субординации. Он должен был представлять точку зрения Генеральной прокуратуры или своего начальника. Видимо, была еще установка - напомнить, что пока прокуратура - самый эффективный институт в деле защиты прав человека. Это и в самом деле так, если говорить о возможностях, а не о реальной практике. О том, насколько неповоротлив и нетороплив, мягко говоря, суд, все и так прекрасно знают. В том же Конституционном Суде рассмотрения простейшего (с правовой точки зрения) дела по жалобе Шенгелая пришлось дожидаться более трех лет. К примеру, в Зубово-Полянском районном суде, который обслуживает колонии Дубравинского управления ("Мордовские лагеря"), в очереди на рассмотрение вопроса об условно-досрочном освобождении в зависшем состоянии постоянно находится 800-1200 дел. Если заключенный обратится туда с жалобой на незаконное водворение в ШИЗО (такая возможность недавно появилась), ему придется ждать несколько месяцев или лет. А прокурор, как уже говорилось, может освободить арестанта из ШИЗО немедленно, и дело может завести уголовное против сотрудников. Так же быстро решаются дела в порядке ведомственного контроля, по жалобе, скажем, в областное управление УИН.

Но, все-таки, отстаивать в Конституционном Суде такую заведомо проигрышную позицию, даже с точки зрения ведомственных интересов самой прокуратуры - было, на первый взгляд, глупо. Зачем они это сделали? - не знаю. Может быть, это часть какой-то сложной многоходовой интриги, которую раскручивается где-то на самом верху. Прокуратура сейчас в конфронтации с Минюстом, к примеру. Возможно, из-за этого представитель ГУИН, полностью поддержал доводы жалобы Шенгелая, хотя года два назад в официальном письме, они согласны были с Генпрокуратурой.

Я это к тому, что надо быть довольно компетентным и информированным человеком для того, чтобы разобраться, что скрывается за теми или иными деталями действа, вроде заседания КС, Верховного Суда, встречи с Президентом и т.п. Компетентным, не столько в формальных вещах (законы и т.п.), сколько в технологиях-обыкновениях функционеров (групп функционеров), государственного механизма и даже в нашей традиционной культуре. В России эта культура влияет на реальные (в том числе и политические) вещи несравнимо в большей степени, чем формальное право и какие-нибудь демонстрируемые для публики "фокусы".

Для Вячеслава Селиверстова - представителя федерального Уполномоченного по правам человека, Пономаревой, меня (возможно, и других участников заседания), выступление Лысягина было просто подарком. Селиверстов, к примеру, получил возможность сказать о нарушениях прав человека, происходящих при полном бездействии (попустительстве) прокуратуры, и выявленных сотрудниками аппарата Уполномоченного по правам человека и т.п. Надежда Пономарева получила дополнительную возможность вернуться к сегодняшним пыткам в Елецкой тюрьме (соответствующие документы были переданы судьям и журналистам). О том, что Липецкая областная прокуратура, куда обращалась Пономарева с собранными фактами (пытки, самоубийства, случаи гибели заключенных и т.п.), по существу, ничего не сделала для прекращения произвола и наказания виновных: ни по одному из случаев не было заведено уголовного или дисциплинарного дела. Я в своем выступлении смог рассказать о четвертьвековой истории борьбы правозащитников против пыток именно в Елецкой тюрьме. О том, что первые сведения о пытках в Елецкой крытой были получены от участника и, не будет преувеличением сказать, героя правозащитного движения - Кирилла Подрабинека, который оказался в "елецкой пыточной" в 1978 году. За информацию о "пресс-камерах" Кирилл "заработал" еще три года лагерей строгого режима и туберкулез. Рассказал и о более поздних (90-е годы) случаях пыток, подтвержденных судебными решениями.

Как-то неожиданно, заседание Конституционного суда развернулось в некое историческое пространство, где открываются истинные злодеяния и называются реальные, а не "процедурные" или "назначенные" злодеи. Под реальными злодеями я имею в виду не конкретных тюремщиков или заключенных, а "архитекторов" такого дьявольского гулаговского изобретения, как пресс-камеры. Я сильно надеюсь, что Елецкая крытая, как и Белый Лебедь (пресс-тюрьма в Соликамске), когда-нибудь станут привычными символами системы истребления людей, системы изничтожения из душ людей всего человеческого и святого, нравственных принципов, совести. Это не для соблюдения прав заключенных требуется, это - необходимое условие достойного будущего для наших детей и внуков...

Вы полагаете, что, представленные вами суду свидетельства пыток имели влияние на его решение?

На это решение - вряд ли. Тут любые выступления, любых участников уже не могли существенно повлиять на окончательное решение КС. В имеющихся правовых рамках, суд мог положить в основу либо предложение заявителя, либо предложения представителя Совета Федерации. Я уже сказал, что оба варианта, по существу, довольно близки.

Но заседание 15 декабря, не выходя за рамки права, попало в пространство правды. И вот это, возможно, окажет влияние на будущие решения Конституционного Суда. Судьи, которые способны почувствовать такое "непроцедурное расширение", духовно пережить его и осмыслить, имеют шанс стать, как у нас говорят, "праведными судьями". Я имел возможность наблюдать подобные трансформации в первый период становления судов присяжных в 1993-94 гг. в 9 регионах. Судьи, которые вели процессы с присяжными, потом уже не могли стать "казенными" в обычных процессах. Они не могли "обрабатывать людей, как бревна", по выражению Сергея Пашина - судьи Мосгорсуда в отставке. У меня тогда появилась такая пословица: "на людях, и судьи - люди"...

Сведения о пытках и пресс-камерах впервые прозвучали в зале Конституционного Суда?

Мне трудно ответить на этот вопрос, я довольно редко в этом зале бываю. Могу только заметить, что значение для будущего нашей судебной системы (и для нас) имеют не сами факты, а способность представителей судейского сословия и юридического сообщества, вообще, выходить за пределы "казенного правосудия", "процедурных" технологий и возрастать не столько профессионально, сколько духовно. Без этого любому специалисту, функционеру не избежать профессиональной деформации. А для судейской или адвокатской профессии такие деформации губительны - и для них самих, и для правосудия.

Окажет ли решение Конституционного Суда влияние на предотвращение пыток?

Конечно, допуском адвокатов в ШИЗО и ПКТ полностью проблему не решить, но смягчить ее остроту можно. По крайней мере, тюремщики будут еще кого-то бояться, помимо прокуроров и правозащитников. Вряд ли те из них, кто склонен к таким методам управления заключенными, полностью откажутся от пыток, но, зная о возможности огласки через адвоката, некоторые задумаются.

Как теперь должен сработать механизм доведения решения Конституционного Суда до сведения всех, кого оно касается?

Решение Конституционного Суда вступает в силу немедленно после его провозглашения и в течение двух недель должно быть доведено до сведения сторон, а также заинтересованных организаций и федеральных ведомств, включая Генеральную прокуратуру и Министерство юстиции.

В Минюсте (точнее, в ГУИНе) решения Конституционного Суда преобразуются в некие инструкции, рекомендации и прочее. В подобных случаях инструкции, основанные на решениях Конституционного Суда, рассылаются по учреждениям ГУИН в течение нескольких месяцев.

Что касается прокуратуры, то те прокуроры, которые работают в колониях и СИЗО, решений Конституционного Суда не пропускают. Обычно они очень тщательно (хотя и функционально) изучают вновь выходящие законодательные акты и инструкции. По Закону "О прокуратуре", прокурор несет ответственность (по меньшей мере, должностную) в случае, если он не отреагирует на нарушение законности в той сфере, за которой он надзирает.

В исправительных учреждениях ведутся самые разнообразные регистрационные журналы, в ШИЗО и ПКТ - отдельные. Там должны фиксироваться жалобы заключенных, посещения различных должностных лиц, вывод заключенного на беседы, свидания и т.п. Прокуроры все эти регистрационные журналы просматривают, заносят туда свои замечания - без этого, как бы непонятно, что делает прокурор, реагирует ли он вообще на возможные нарушения. Поэтому, наверное, будут они следить и за тем, чтобы не повторились случаи, подобные тому, который произошел в октябре 1999 г. в Елецкой тюрьме и стал предметом разбирательства для Конституционного Суда. Я думаю, теперь, если у адвоката есть все необходимые документы (ордер консультации, удостоверение и т.п.) препятствий для встречи с подзащитным не будет.

А осужденные? Они ведь тоже должны узнать о том, что они получили право при любых обстоятельствах требовать встречи с адвокатом.

Они слушают радиопередачу "Облака", читают многотиражки, издаваемые территориальными управлениями, получают литературу от правозащитных организаций. Кроме того, информация такого рода передается из уст в уста, хотя и не без путаницы, конечно. Правда, на малолетке, да и на общем режиме, от формальной информационной работы и правового просвещения, особого толка нет. Там заключенные живут в каком-то мифологизированном пространстве. Перевод этих групп заключенных не то, что в правовое, а хотя бы в пространство конкретных образцов и примеров действия, требует особых технологий, учитывающих особенности возраста, степень включенности в культуру. А это определяется не уровнем знаний и школьным образованием, а тем социальным опытом, который ребенок успел получить. С детдомовцами и лишенными хоть какого-то семейного или родственного окружения - дела почти безнадежные.

Будет ли решение Конституционного Суда иметь какие-либо последствия по части внесения изменений в Уголовно-исполнительный кодекс?

Да, на основании решения Конституционного Суда в УИК необходимо внести некоторые изменения, чтобы нормативно разделить разные типы свиданий: с родными и близкими, со священнослужителями, с адвокатами. Сейчас готовятся новые поправки в УК, которые должны исправить несколько грубых технических ошибок, возникших в результате того, что недавно (16 декабря) вступившие в силу федеральные законы принимались в очень большой спешке. Видимо, в этот пакет поправок можно будет внести и те изменения, о которых мы говорим.