Санкт-Петербург, 15 сентября, 2015, 12:59 — ИА Регнум. В одной прекрасной земле правили король и королева. Они были красивы, богаты, окружены верными подданными, но бездетны. Королева была готова пожертвовать кем угодно, включая себя и собственного супруга. «Новая жизнь взамен требует чьей-то смерти. В мире должно быть равновесие», — говорит безутешной паре непонятно как проникший во дворец долговязый мужчина в черном. Супруги соглашаются. В другой прекрасной земле король, которому опротивели всевозможные плотские утехи, влюбляется в обладательницу нежнейшего голоса, на поверку — морщинистую старуху с лицом, как печеное яблоко. У правителя третьей, и тоже прекрасной, земли подрастала очаровательная, музыкально одаренная дочь. Однако все отцовское внимание доставалось не ей, а — обычной блохе, однажды пойманной и при любовном уходе выращенной до размеров, скажем, новорожденного слоненка.

Кадр из к/ф «Страшные сказки»

Барочные сказочные истории Джамбаттиста Базиле опубликовала сестра писателя, уже после его смерти. «Сказка сказок, или Забавы для малых ребят» считается первым сводом европейских фольклорных произведений, литературно обработанных и пригодных для чтения, прежде всего, взрослыми. Шарль Перро переработал некоторые базилевские сюжеты (всего их было 49), убрав или смягчив кровавые и членовредительские подробности, и адаптировал для детей. Братья Гримм перевели «Сказку сказок» на немецкий, сохранив жуткости и ужасы сказочной реальности эпохи барокко. Собрание Базиле опосредованно использовали Карло Гоцци, Людвиг Тик и Ханс-Кристиан Андерсен. Для тех, кто хоть немного знаком с немецкими и датскими текстами, жестокость итальянских историй навряд ли окажется неожиданной. Достаточно вспомнить «Золушку»: старшие сестры, желая заполучить главные призовые — туфельку и принца, оттяпывают себе на ногах кто пальцы, кто пятки. А в андерсоновских «Девочке, которая наступила на хлеб» и «Красных туфельках» одну героиню отправляют на дно болота, где она увлекательно проводит время в окружении мерзопакостных существ, а второй топорик отрубает ноги.

В определенном смысле Гарроне реабилитирует даже не собственно сказки, а их первооснову — устные народные истории, порой мрачные, свирепые, фривольные. В его фильме нет галантных принцев и нежных принцесс, великодушных героев и добродушных великанов, благородных королей и королев. Здесь почти нет и положенных, согласно сказочному регламенту, чудес. Волшебный мир, созданный фантазией режиссера (в прошлом, кстати, художника), населен чудовищами — не по форме, а по сути. Одна так истово желает сделать свою мечту явью, что готова на всё и даже больше. Другого влечет восхитительная внешность, а что кроется за фасадом — ему безразлично. Третий намерен держать слово, во что бы то ни стало, даже если родной дочери от этого будет нестерпимо больно. Обитают же герои в замках удивительной архитектуры, окруженных живописными лесами или холмами. Камера оператора Питера Сушицки движется плавно и вкрадчиво, замирая на месте и давая возможность рассмотреть детали прекрасного, то поднимается ввысь или забирается в узкие ущелья, а то бродит по морскому дну или скользит вдоль отвесной горной стены.

Фильм можно было бы посвятить памяти швейцарского психиатра Карла Густава Юнга и Владимира Проппа, автора монографии «Исторические корни волшебной сказки». Не буквально, конечно, но весьма точно на экране обретают плоть и кровь и оживают архетипы и идеи, некогда описанные и озвученные. Впрочем, знание трудов Юнга и Проппа не обязательно. Достаточно даже давнего знакомства с самими сказками. Все истории и персонажи легко узнаваемы, что в данном случае принципиально. Остается лишь следить за тем, как Гарроне исследует темные стороны человеческого сознания и души. И это важно. Реалистичность «Страшных сказок» завораживает не меньше, чем придуманное для нее визуальное обрамление.