Отношение к браку в Церкви более чем двусмысленное (о чем мы начали говорить в предыдущей статье «Почему Церковь о разводе заговорила больше, чем о браке»). С одной стороны, множество слов, которых не вычеркнуть, в древних, почитаемых книгах Ветхого и Нового Заветов заставляют относиться к браку по меньшей мере с уважением. По другую же сторону стоят самые лютые аскеты, которые еще на заре нацедили столько комаров на эту тему, что от уважения оставили лишь ошметки «снисхождения к человеческой природе во избежание блуда».

parcer.izumex.ru
Венчальные короны.

Надо отдать должное, Церковь тогда сразу почти сумела защититься от этих фанатиков хрустального благочестия, внеся бракосочетание в список мистерий, самых почитаемых своих священнодействий, но осадок небрежного отношения к браку все равно остался. Что там в таинстве «невидимо происходит», по обычаю как следует не расписали. Что-то происходит «истинное», но что именно — никто все равно не видит. Фактом остается лишь то, что после этого можно вроде непорицаемо заниматься сексом. А это, вообще-то, положа руку на сердце, не самое лучшее, чем может заниматься благочестивый христианин. И логика тут очень простая, можно пояснить на примере. Как-то в одном известном монастыре случилось мне наблюдать следующую картину. Молодой человек, видимо, настолько утомился не только стоять, но даже и сидеть на бесконечной службе, что закинул ногу на ногу, и так, спиной облокотившись о стену, дожидался, когда все это кончится. Проходивший мимо монах сразу отыскал духовную контраверзу такому расслабленному состоянию и устыдил мальца следующими словами: «Покажите мне хотя бы одну икону, где святой сидит, закинув ногу на ногу!»

Вот именно примерно по такой причине — что нет ни одной иконы, где святые занимались бы сексом, — к сексу отношение у церкви прохладное. Все, исполнение чего не можно помыслить у святых, — все это в той или иной мере плохо. Секс и святость несовместимы, а христианин должен быть свят или в правильной терминологии — обожиться, чего совсем невозможно, пока ты регулярно занят этим неприглядным делом. В церковной терминологии секс называется «супружеские обязанности», и такое его название явно сбивает с толку, правильнее было бы считать это супружеским правом, потому что все брошюры на эту тему так и говорят — есть, мол, несколько дней в году, когда можно пользоваться, но не забывать, что лучше еще реже и исключительно с мыслями о чадородии.

Документ «О церковном браке», проект которого подготавливает Московская патриархия, тоже о сексе ничего не говорит. И, наверное, правильно делает, о сексе и так все говорят и думают, так что пусть хоть документ будет избавлен от этого. Но хуже всего, что он ничего не говорит о Таинстве. Не о том, что там «невидимо происходит», это, понятное дело, никому не ведомо, а о том, зачем это делается, кроме расчета на то, что супруги будут ходить в церковь и воспитывать детей тоже ходить в церковь. Будущим супругам между тем неплохо бы знать, зачем их венчают. Знать не то, что их венчают «правильно», а зачем. Кроме, конечно, легального занятия сексом.

У церковных вождей вообще очень плохо с объяснением причин, по которым у людей должна возникать нужда в тех или иных священнодействиях. Обычно валят все на «вечные ценности». Само словосочетание должно привлекать, и значения оно хоть и не имеет, но даже реклама у какого-то банка такая была, чем-то надежным от этих слов веет. Еще валят на предков. Проверенный способ. Но объяснений внятных нет, есть только вот такие слоганы. Объяснения дают иногда на местах приходские священники, обычно заковыристо излагая версию о том, что брачующихся внесли в реестр на небесах и они теперь под наблюдением.

Но раз уж Церковь занята хоть каким бумаготворчеством, могла бы она выпустить бумагу, объясняющую, зачем она совершает бракосочетание и обзывает его именно священнодействием, каких плодов она ждет от новой семьи, какой результат будет соответствовать тому, что священнодействие состоялось. Довольно странно читать документ, где подробно расписано, над кем священнодействие совершать нельзя, как его можно аннулировать, однако ни слова о том, что вообще само священнодействие представляет. Бумага настолько формальная, что сквозь изобилие слов проглядывает одна единственная мысль — что это всего лишь церковный дубликат государственной регистрации и впрямь внесение в какой-то невидимый реестр, происходящий путем совершения магических действий. Если брак сам по себе понятен, понятен и государственный контроль над браком, то зачем это делает церковь, объявляя священнодействием, — совсем не ясно.

В те времена, когда Христос «запрещал» разводы, разводы эти были совсем не тем, чем являются они теперь. Это была по сути операция как с товаром — сдача человека в комиссионку. Слова «Бог сочетал, человек не разлучает», означали по сути природный (естественный, Божий), а не товарный, «человеческий», характер исконно положенных супружеских отношений. Следовало бы, наверное, раскрыть эту тему, разъяснить, как товарные отношения в современным мире начинают себя проявлять в семье, что делать следует для того, чтобы они семью со временем не обрушили. Именно для этого, надо полагать, Церковь решилась в свое время стряхнуть с брака бремя «человеческого», эгоистичного и священнодействием восстановить отношения альтруистические. Такое преображение ума, «метанойя», должно бы не просто констатироваться (а обряд, хоть его назови «таинством», не может механически совершить это преображение), но в первую очередь подготавливаться и в случае очевидной понимаемой готовности благословляться. В современном мире товаром таким являются имущество, доход, даже дети, все это делится, отбирается, отсуживается. Отношение к человеку как к внешнему источнику благополучия, ресурсу — оно же никуда не делось, лишь сменило формы.

В массе церковных учений можно обнаружить не только груды мусора формалистики, но и проблески здравого понимания человеческой природы, того, что эгоистическая, «греховная» надстройка в человеке ведет себя очень агрессивно и никогда, ни на миг не прекращает свою работу. Два любых отдельно взятых человека являются друг для друга потенциально дискомфортными, лишь в краткий период молодости этот дискомфорт заслоняется комфортом природной близости. Но это, естественно, ненадолго. У молодой пары, по сути, очень немного времени, чтобы вывести свои отношения на качественно новый уровень. И если этого не произойдет, товарные отношения непременно вернутся, супруги начнут отбирать друг у друга детей, имущество, доход, а «победит» тот, у кого лучше «защита».

То, что прежде христианам было интуитивно понятным, нынче упокоилось под многослойной толщей формалистики, стало неочевидным. Церковь разучилась совсем распознавать признаки потребительских отношений и вовремя их купировать. «Руководствуясь словами, сказанными» — Христом, апостолами, пророками, какую где цитату удастся подобрать — которых она совсем уже и не понимает, Церковь давно уже совершает какие-либо свои действия, только озираясь на свои же бумаги, руководствуясь исключительно положениями о том, что уже написано на тему «запрещено» и «нельзя», каждые сто лет переписывая их заново, теряя при переписывании остатки смысла, который там когда-то содержался, в пользу констатирования плачевности ситуации.

Венчание прежде фиксировало волевое согласие утверждения уже в семье того, что получено при крещении, то есть при свободном выборе христианского образа жизни. Весь вопрос, как всегда, сводится к этому образу: что это такое и как он выглядит по мнению нынешних христиан. Церковь сделала все, чтобы он выглядел следующим образом: христианин тот, кто ходит в храм. Исходя из этого, она только и совершает все свои действия. Считая, что раз «ходит», то все остальное срастется, возможно, само собою. «Хождение» является обязательным, непременным условием индексации в человеке христианина. Ходит сам, стоит и уговаривает других ходить и стоять. Из двух вариантов — злобный, склочный дурак, но «ходит», и отзывчивый, чуткий, жертвенный человек, но «не ходит» — Церковь своим признает первого, а у второго будет выявлена «гигантская, чудовищная гордыня», что приравняет его чуть ли не к сатане. И бракосочетание у Церкви помещено в том же ряду, что «ходить» и «принимать участие», а разъяснение того, зачем все это делается, — совершенно лишняя трата усилий.

Церковь должна бы не только совершать красивый «старинный» обряд, как понимают почти все венчание, а приложить все силы для разъяснения того, что священнодействие, если уж это так называется, будет работать и помогать только там, где эгоизму положен конец. И это очевидно. В преодолении «греховной разрозненности» и состоит конечная цель человека, выбравшего Евангелие своим ориентиром.