White House

США на Ближнем Востоке используют тактику ранжирования угроз. Долгие годы главной проблемой региона считалась израильско-палестинское урегулирование. После событий 11 сентября 2001 года была объявлена борьба с «Аль-Каидой», сопряженная с появлением американцев и их союзников в Афганистане, а в 2003 году — и в Ираке. Потом ключом к решению всех проблем в регионе называлась ядерная программа в Иране, которая квалифицировалась как угроза для Израиля и арабских стран. В сентябре 2011 года в Северной Африке и на Ближнем Востоке был запущен проект так называемой арабской весны. Французская левацкая газета Libération оценила его как «возможность освобождения от «террористического кошмара» посредством «свержения тиранов», которые через «насилие и экстремизм, угнетение и отчаяние почти полностью подавили дух народов этого региона». Почти все западные политики и СМИ декларировали «скорый переход арабских стран к гражданскому обществу, при котором формирующаяся «личность» должна привести к появлению «гражданина», а так называемые «старые режимы» объявлялись «препятствием на пути модернизации арабского мира».

Мало кто обращал внимание на то, что речь шла о свержении в регионе авторитарных, но все же светских режимов; опальные с точки зрения Запада «арабские диктатуры» (Хусейн в Ираке, Каддафи в Ливии, Бен Али в Тунисе, Мубарак в Египте, Асад в Сирии), по выражению французской Le Monde, «долгое годы выступали в роли эффективных громоотводов», которые защищали и Европу от ближневосточных исламистских радикалов. Никого тогда не настораживал факт смены базовой характеристики в региональной подсистеме международных отношений, чем решила воспользоваться Турция, член НАТО, позиционировавшая себя «единственной демократией в регионе», которая может стать «образцом для других», модели демократической, светской, плюралистической структуры. По мере развития «арабской весны» Анкара пыталась заполнить геополитический вакуум, возникающий по периметрам её границ. Внешне это делалось с учетом устремлений политической и части военной элиты к интеграции в Евросоюз, демократизации государственного управления. Однако за «демократизацией» скрывались устремления так называемых умеренных турецких исламистских сил, которые взяли на вооружение доктрину имперского мышления — неоосманизм, предполагающий отказ от идейно-политического наследия Мустафы Кемаля Ататюрка, основателя Турецкой Республики.

Ататюрк считал, что строительство «новой Турции» возможно на абсолютно иных принципах, через формирование надэтнической идентичности, «вовлечение» и «включение» в сферу своего влияния территорий бывшей Османской империи. Как писала по этому поводу турецкая центристская газета Radikal, речь шла о проекте «турецкой мечты», которую, как полагали в Анкаре, должны помочь ей осуществить западные союзники во главе с США. Вот почему Турция активно включилась в «арабскую весну», не размышляя о том, что расширение сферы своего влияния за счет наращивания турецкого экономического, политического и культурного присутствия приведёт к проблемам во взаимоотношениях со странами арабского мира, которые вступили на путь интригующей геополитической трансформации, не позволяющей Анкаре выстраивать региональную политику балансировки и маневрирования. Так появился ещё один феномен — «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ — организация, запрещенная на территории России), которое можно рассматривать как антитурецкий геополитический проект, хотя многие западные и российские эксперты больше склонны объяснять феномен ИГИЛ «ошибками, допущенными американцами в Ираке» или тем, что Запад «проспал» усиление этой джихадистской группировки. Конечно, ошибки у американцев были, однако невозможно отвергнуть их последовательность в регионе.

США в Ираке сделали ставку на шиитов с перспективой вовлечения в ход событий соседнего Ирана, а превращение суннитов в дискриминируемую часть населения неизбежно вело к вовлечению в события арабских стран, которые, по словам бывшего иранского представителя на переговорах по ядерной программе, а ныне преподавателя Принстонского университета, посла Сайеда Хоссейна Мусавиана, «на протяжении долгого времени инвестировали десятки миллиардов долларов в распространение экстремистской идеологии по мусульманскому миру». Одновременно открывался «коридор возможностей» и для курдов. Они долгое время боролись за право создать свое государство, оформление которого автоматически означало бы распад Ирака, Сирии и Турции. Теперь же, когда в Сирии у курдов есть широчайшая автономия, а Ирак лежит в руинах, под угрозой оказывается Турция. Тем более что объявив президента Сирии Асада «диктатором» и постепенно вовлекая Турцию в сирийские события, как писал в Washington Post Фарид Закария, «нынешний президент Турции Реджеп Эрдоган на завершающем этапе своего премьерства стал отходить от реформистской повестки дня и смещается в сторону социально-консервативной, исламистской и в высокой степени националистической линии». Он в изображении американских и европейских СМИ приобрёл облик «турецкого Асада». Именно в тот момент американская дипломатия начала проявлять невероятные усилия для подписания в формате «шестерки» соглашения с Ираном по его ядерной программе, вступив на путь отмены санкций и вывода ИРИ из международной изоляции. А сейчас Вашингтон открыто рассуждает о возможности совместного противодействия ИГИЛ.

Так, заклятые враги — США и Иран — становятся тактическими союзниками в Ираке, где, по данным американских СМИ, иранские военные подразделения вступали в боевое соприкосновение с ИГИЛ. В свою очередь, Турция заявляет о присоединении к международной коалиции по борьбе с джихадистами, нанося удары не только по их позициям в Сирии и в Ираке, но и по лагерям Рабочей партии Курдистана (РПК) в Ираке. По мнению американского аналитического журнала Foreign Policy, решение Анкары о сотрудничестве с НАТО по борьбе с ИГИЛ может стать драматическим для будущего Турции, которая попадает в очередные клещи: в широком негласном альянсе с Ираном, что выступает на стороне Асада в Сирии, для Анкары более приоритетной задачей является свержение сирийского режима, нежели борьба с ИГИЛ. При этом Запад выбил из рук Анкары все аргументы, которые оправдывали её политику в отношении Дамаска. Как отмечает французский журнал Slate, «никто не понимает, что намерена делать Турция в Сирии». Анкара думает, что инициатором активизации курдского вопроса является Асад, негласно признавший автономию курдов в Сирии, но ведь именно Запад поддерживает борьбу курдов против ИГИЛ. Более того, тот же Запад убеждает своих союзников и весь мир в том, что «битва с ИГИЛ будет иметь долгосрочный характер», и не очень стремится укреплять силы антиасадовской оппозиции.

Что касается России, то (несмотря на все противоречия с США) ей удается поддерживать с американцами отношения по ряду вопросов, включающих совместные действия на Ближнем Востоке. Большая игра продолжается, а её участники готовятся к забегу на длинную дистанцию. Однако, как заявил глава МИД России Сергей Лавров, «для эффективной борьбы с террористической группировкой «Исламское государство» необходимо отказаться от двойных стандартов, в том числе в оценке президента Сирии Башара Асада». По его словам, Россия по-прежнему считает, что задача совместной борьбы с общей угрозой ИГИЛ «не является неразрешимой». Всё идёт к тому, что на театрах военных действий в Ираке и Сирии ситуация будет меняться в ту или иную сторону на фоне новой расстановки региональных и глобальных акторов. Кто раньше был врагом и считался угрозой, становится партнёром, а кто был партнёром — может оказаться в стане врагов.