Вот мы и сдали Широкино.

Вот командир Республиканской гвардии Ваня Русский, а вместе с ним начштаба 5-го батальона Варяг в одну дуду — оставили и правильно сделали, а то «стояли в низинке», «зря теряли людей»… Чины повыше, Захарченко и Басурин, опять включили риторику Минских соглашений, вернее будет сказать, «включили дурака» — «мы продемонстрировали миру свое миролюбие», «мы сняли международную напряженность»…

Ладно, вы командиры, вам виднее… Но есть тревожный симптом. Если отступление называть победой, то недолго и «пэрэмогу» попутать со «зрадой».

В течение пяти месяцев нас каждый день выносили из этого многострадального села вперед ногами — кого в госпиталь, кого на кладбище. За пять месяцев непрекращающихся боев в Широкино ополчение Донбасса потеряло убитыми и ранеными 2,5 тысячи человек. Здесь надо бы спросить: «Зачем?», — но нет того, кто дал бы ответ.

Нет, мое отношение к происходящему в Новороссии не изменилось. Я не испытывал трепетного восторга перед Россией — священной нашей державой, не испытываю и сейчас. И в светлое будущее Новороссии тоже не верю. Я не протестую, не призываю к свержению существующего строя, я буду и дальше тянуть свою лямку рядового ополченца, но впервые за эти полтора года мне, как на свадьбе, очень-очень горько…

Ополченцы, оборонявшие Широкино, давно знали, что село будет оставлено — месяца за два до отступления точно. Нет, никаких таких ЦУ не поступало, просто это витало в воздухе, как-то так вели себя отцы-командиры, словно делали ремонт в доме под снос. Деморализует это. Спокойно относились к такой перспективе только те, кому вообще всё равно, где воевать.

Мы действительно занимали ту часть села, что находится в низинке, а укры с господствующей высоты расстреливали нас как хотели. При этом на территории, контролируемой ополченцами, находилось около девяти разрозненных укреплений, которые слабо представляли, где находятся их соседи, и не имели связи между собой. Я говорю «около девяти», потому что сам не знаю точного их количества. В моей зоне ответственности их было пять, и еще четыре мне показали пальцем. Возможно, были еще. Проводя на свой страх и риск разведку собственных (!) позиций в Широкино, мы сталкивались с тем, что укрепления возводились отдельными группами ополченцев в трех домах друг от друга, при этом соседи не знали о существовании друг друга. Естественно, ни о каких паролях или опознавательных знаках и речи не было, подходя к незнакомому блокпосту, себя обозначали криками: «О-о-у, пацаны, свои, не стреляйте!»

Однако даже при таком бедственном положении дел ополченцы успешно удерживали Широкино под своим контролем. Не раз и не два в ходе уличных боев или плановых разведок боем группы украинских солдат в несколько десятков человек просачивались между двумя ополченскими блокпостами и атаковали третий. И неизменно бывали отбиты.

Если бы ополченцы воевали по-прежнему, по собственному разумению, а не по приказу, Широкино вполне могло бы давно быть нашим, а демилитаризационная линия проходила бы не под Саханкой, а под Мариуполем.

Я посмотрел с десяток сюжетов, выпущенных на экран, когда ВСН покинули Широкино, там уже работала ОБСЕ и можно стало появляться журналистам. Понятно, что корреспонденты вещали чушь, не их это вина, ну что они могли увидеть за полчаса своего там пребывания?

Широкино — поселок икон. В каждом уцелевшем доме, а их там немало, не меньше трети, как мне кажется, в каждой комнате стоят целые иконостасы. Поселку уже крепко доставалось, пока там еще жили мирные. Количество икон увеличивалось пропорционально интенсивности обстрелов.

Когда мы выходили из Широкино, там оставалось одиннадцать постоянно проживающих мирных. Так почему-то сложилось, что все они проживают на нейтральной полосе в переулке Мира — как раз между позициями ополчения и ВСУ. В основном это вечно пьяные пожилые тетки, одна женщина средних лет и мальчик-подросток лет 13−14. Двух дедов, лет под 70, накануне ухода ополчения из Широкино подстрелил украинский снайпер. Снайпер стрелял из профилактория «Краматорск» — основного укрепленного пункта ВСУ. Один из дедов, раненный в ногу, рассказывал: «Я в туалет иду, а он мне под ноги стреляет, чтоб я бежал быстрее». Деда, раненного в ногу, эвакуировали ополченцы, а второго — убитого в спину, вытащить так и не смогли. Убитый лежит на простреливаемом пространстве, и пытаться подобраться к нему даже ночью — стопроцентная вероятность новых потерь. Возможно, «краматорский стрелок» специально сделал мирных «двухсотым» и «трехсотым», чтобы спровоцировать суету вокруг их эвакуации и под это дело «отдвухсотить» кого-нибудь из ополченцев. А может, просто винтовку пристреливал.

ОБСЕ предпочла не заметить наличия в Широкино мирных жителей и не фиксировать факт убийства украинскими военными мирных жителей. Такое отношение со стороны этой международной наблюдательной организации уже никого не удивляет. Чтобы адекватно выполнять свои обязанности, ОБСЕ осталось только завести шапито.

Множество жителей села Широкино носит одну и ту же фамилию — Логозинские. Фамилия председателя сельсовета тоже Логозинский. И что особенно замечательно, главная улица в Широкино — улица Логозинского.

В доме на улице Логозинского я прочитал книгу Иисуса Навина. Поскольку электричества в Широкино давно нет, пришлось подвинуть кровать под окно, чтоб было светлее и можно было читать. Вскоре ко мне в окно попал осколок, и читать стало еще светлее, да и прохладнее. А эффект погружения какой! Любое 3D отдыхает…

Весь Ветхий Завет — это история отпадения еврейского народа от Бога и возвращения к Нему. Именно поэтому Ветхий Завет — книга книг, и может быть смело применена к любому народу земли. А не потому, что евреи нам навязали свое учение.

Книга Иисуса Навина — одна из самых кровавых в Ветхом Завете. Зато там точно сформулирован принцип победы. Такой победы, после которой уже не будет рецидива побежденных. То есть того, что мы сегодня расхлебываем на Украине — рецидива вируса нацизма. Так что Сунь Цзы — это всего лишь тактика военных действий, а стратегия — это Иисус Навин.

Входя в один из домов на улице Логозинского, я, как обычно, смотрел под ноги на предмет растяжек и мин нажимного действия, а когда поднял глаза, на меня в упор смотрел Николай Чудотворец. И мне показалось или, назовите как хотите, что он хочет, чтобы я забрал его и отвез в город его имени — в Николаев.

Я писал уже об этом украинском городе, но не думал, что придется к нему возвращаться еще раз. Когда передавал икону в Николаев, узнал, что против нас в это время стояли не только традиционные «Азов», «Правый сектор» и наемники, но и николаевская бригада десантников. Я не буду изрыгать проклятия на их головы, я просто надеюсь, что на небесах поступят по справедливости, а не по Минским соглашениям.