«Правосудие не имеет никакого отношения к справедливости. Ты ведь и сам знаешь…»

Роберт Крейс, «Победитель получает всё»

Приговоры 32-летней Дженнифер Фихтер (22 года тюрьмы) и 35-летней Брайанне Алтайс (2 года тюрьмы плюс 28 лет испытательного срока) взволновали Россию. Одни видят в ошеломляющих судебных решениях хитрую игру «педофильского лобби», пытающегося через своего рода «окно Овертона» — и через невероятные приговоры, вызывающие всеобщее негодование, — примирить общественное мнение с легализацией пока ещё табуированных форм секса (скотоложество, некрофилия, инцест). Другие — сравнивая приговоры жестокому серийному убийце 77 подростков Брейвику (21 год) и «плохой училке» Фихтер, соблазнившей троих семнадцатилетних студентов (22 года), — приходят к выводу о том, что под ударом оказываются «традиционные» формы сексуального поведения (в частности, высказываются предположения, что приговор Фихтер не был бы таким жестоким, если бы речь шла не о студентах, а о студентках).

Представляется, однако, что речь идёт о совершенно иных материях — гораздо более сущностных, если говорить об основных трендах современного Запада.

25 мая 1895 года, в соответствии с так называемой «поправкой Лабушера», был признан виновным «в грубой непристойности» с лицами мужского пола и приговорён к 2 годам каторжных работ популярнейший английский писатель Оскар Уайльд, «икона стиля» и автор культовых англоязычных текстов. Срок он отбывал в тюрьмах, предназначенных для самых тяжёлых преступлений, отсидел свою «двушечку» полностью, а ещё через три года умер во Франции от тяжёлой и мучительной болезни — сломленный, опозоренный, лишённый славы, средств к существованию и права на творчество. «Поправка Лабушера» действовала и через 57 лет — в 1952 году, когда был обвинён в «грубой непристойности» Алан Тьюринг, выдающийся английский математик, в прошлом году провозглашённый Голливудом «человеком, выигравшим Вторую мировую войну». Он был поставлен перед выбором: тюрьма или «химическая кастрация», — предпочёл второе, был опозорен, морально сломлен и через два года покончил с собой.

Надо сказать, что понятие «грубой непристойности», внедрённое в уголовное законодательство Великобритании в 1885 году, знаменовало собой существенное смягчение антигомосексуальных репрессий — до 1861 года «содомия» каралась смертной казнью, после — пожизненным тюремным заключением. Впрочем, «поправка Лабушера» не смягчала наказание за содомию, она просто вводила дополнительный состав преступления — и два года назначались (как в случае Уайльда) тогда, когда отсутствовали доказательства некоторых конкретных форм сексуальных отношений между мужчинами.

Оба случая совершенно не могут быть названы «неправосудными». Оба гения — литератор и математик — отличались извращёнными сексуальными наклонностями, и их поведение никак не укладывалось ни в общепринятые нормы морали, ни в существующие запреты закона. Однако оба эти случая были восприняты тогда — и тем более воспринимаются сейчас — как вопиюще несправедливые, чрезмерные. Никому, кроме своей собственной души (и то только с точки зрения верующих), эти люди не навредили. Вопрос с Уайльдом мог бы, конечно, быть поставлен шире — если бы говорили о пропаганде определённого отношения к жизни и к морали — но тогда в британском парламенте не был представлен мистер Милонофф, и судили Уайльда не за пропаганду, а собственно за факт. Так или иначе — оба приговора воспринимались обществом как нечто выбивающееся за рамки общепринятых норм жестокости со стороны государства. Но они были вынесены, сломали двум людям жизнь и — в этой жизни — уже никак не могут быть пересмотрены. И даже сама Елизавета II своей суверенной волей помиловала (посмертно) Алана Тьюринга всего лишь полгода назад — в конце декабря 2014 года, скорее всего, между прочим, под влиянием успеха голливудского фильма «Игра в имитацию» с Бенедиктом Камбербэтчем в роли Тьюринга, фильма, ставшего мощнейшим имиджевым ходом всемирной гей-пропаганды.

Но дело в том, что западное правосознание всегда было основано на максиме «Пусть рухнет мир, но восторжествует закон». Многие мыслители и политики в разные времена с разной степенью вовлеченности сравнивали это западное правосознание с русским правосознанием, и, как правило, не в пользу последнего, с его основополагающей максимой «Закон что дышло — куда повернёшь, туда и вышло».

И действительно — все обвинения в адрес российской (советской) судебной системы — это обвинения в неправосудности, в умышленной фальсификации судебного следствия, в подтасовке фактов, в избирательном применении закона. Но в основе русского правосознания — если отвлечься от критических и юмористических образов — всё-таки лежит понятие правды, справедливости. И неправосудность российской судебной практики воспринималась и воспринимается сейчас как таковая — как зло, как нарушение, как произвол. Как неправда. Совсем другое — на Западе.

Тут будет излишним глубоко погружаться в историю вопроса, но, так или иначе, русская судебная практика начиналась с «Русской Правды», а в основе западной — принцип Rule of Law, «Правление Права». И то, что сейчас происходит в западном судопроизводстве, в том числе вокруг зверских приговоров «плохим училкам», — всего лишь логическое, доведённое до абсурда, развитие этой «развилки».

"Юридический", законнический уклон разделял «Восток» и «Запад» даже не с момента великого церковного раскола — ещё раньше, в рамках единой Церкви, «латинские» богословы углублялись в «юридическую» трактовку вопросов о грехе, доходя до концепции «сверхдолжных заслуг», а «греческие» упирали на иное понимание греха — с одной стороны, свойственного каждому человеку без малейшего исключения, а с другой — отпускаемого исключительно силой Божественной любви.

Впоследствии католический, и ещё в более жёсткой форме протестантский Запад, можно сказать, перешёл к «новейшему завету» — сначала абсолютизировав значение письменного обоснования веры (а значит, и морали) в «юридически» выстроенной средневековой схоластике и в реформатской формуле Sola Scriptura («Только Писание»). Отвергая «чувство правды» и живое предание, передаваемое из поколения в поколение на уровне общего понимания справедливости, Запад сначала абсолютизировал закон, в каком-то смысле — на уровне мирском — вернувшись в «ветхозаветные», законнические времена. А потом — потом Запад отказался от Бога.

Этот текст — не место для религиозных споров или миссионерской пропаганды. Речь идёт исключительно о подходах и практике. Абсолютизируя Закон, а затем отказывая этому Закону в каком бы то ни было объективно существующем Источнике, то есть признавая человека и человеческое общество единственным и окончательным источником этого Закона (ради торжества которого предлагается рухнуть миру), западное правосознание совершило сокрушительную подмену. Вместо отказа от религиозности (понимаемой как нечто архаическое, над-человеческое, антигуманное), вместо гуманизации (очеловечивания) процесса регулирования правил и норм человеческой жизни общество отдало себя — бесконтрольно — на произвол собственной юридической фантазии, не сдерживаемой ничем. Вместо отказа от произвола диктаторов и монархов, Запад передал суверенное право решений о жизни и смерти в руки демократии.

Один из идолов современных апологетов западничества, католический философ и теолог Жак Маритен определяет суть демократии достаточно точно: «Демократия является рациональным упорядочением свобод, основанных на праве… Демократия несёт в хрупком сосуде земную надежду, я бы сказал, биологическую надежду человечества…»

Вот тут-то и наступает момент истины. Потому что «свободы» основываются на «праве» в рамках осуществления «биологической надежды» человечества. Любые другие надежды — каким бы интегральным католическим гуманистом ни считал себя месье Маритен — фактически отвергаются. А значит, «как захотим, так и сделаем». И «что решим, то и будет справедливо».

На самом деле, за удивительными по своей пошлости и подлости судебными решениями, поломавшими жизнь Уайльду и Тьюрингу, стоит ровно то же самое, что сегодня ломает жизнь физику Мэтту Тейлору, надевшему «сексистскую рубашку», или владелице пиццерии Кристалл О’Коннор, отказавшейся обслуживать гей-свадьбу и за это лишенной средств к существованию. А за жесточайшим приговором, по которому «плохая училка» проведёт в тюрьме больше лет, чем серийный убийца, — то же самое, что за попытками (уверен, они закончатся успехом) запретить слова «мама» и «папа», а также за возможностью — по закону и в условиях государственной клиники — подвергнуть эвтаназии абсолютно здоровую физически, но страдающую от депрессии женщину.

Это то же самое — сама западная цивилизация. Которая из «цивилизации статуса» (как её в пародийном фантастическом романе назвал Шекли) на глазах превращается в «цивилизацию ханжества», в цивилизацию, дошедшую в своём логическом развитии сначала до отрицания Абсолюта, потом — любых сверхценных идей, и наконец — до отрицания всего, что может противостоять эгоистическому, животному в человеке.

Написанное на бумаге «всё, что угодно» становится прежде всего способом тоталитарной диктатуры, которая готова разрушить мир не ради абстрактного «торжества закона», а ради конкретного — «Свету ли провалиться, или мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». И это — не гуманистическая диктатура. Это — диктатура низменного в человеке, того, что инстинктивно выбирает себе врага: настоящую семью (как совершенно правильно было сказано, нынешняя вакханалия вокруг «гей-браков» — это всего лишь попытка силой навязать огромному большинству «натуралов» обязательное признание — для себя и своих детей — не просто допустимость, но предпочтительность сексуальных перверсий), христианскую веру (моральный террор против символов, практики, праздников и т.д.), право общества защищать традиционную мораль. И всё это делается с той же фанатичной, холодной жестокостью, с какой раньше инквизиторы тащили на костры еретиков, а лучшие в мире англосаксонские суды обрекали на смерть и муки гомосексуалистов.

Поэтому казусы «плохих училок» выходят далеко за рамки проблематики «борьбы с педофилией», «законопослушности», «национальной специфики США» и т.д. Училки — да, плохие. Но то, что продемонстрировало сейчас Право, то самое Право, Правление которого является основой общественного сознания Западного мира, — это гораздо страшнее и хуже.

Лишённое любви, избавленное от смирения и справедливости, полностью подвластное эгоистической воле осознающих и обретших «право своё» гедонистов, это Право — против Правды.