Революция или эволюция. Что мы выбираем и почему?

Мы только сегодня, в XXI веке, можем впервые в истории человечества сказать нечто вполне однозначное о тех проблемах, о которых ранее никакой гений ничего определенного знать не мог. И тут дело не только в накопленном опыте и знаниях, а в длине того пути, который прошла человеческая культура. Эта длина сама по себе есть тот «предмет», на который впервые мы можем взглянуть как бы со стороны и вынести соответствующие суждения. Такая возможность оглянуться по-настоящему представилась нам только сейчас.

Одним из главных вопросов, мучивших человечество тысячелетиями, является вопрос о развитии человека. Развивается ли он? И может ли он развиваться в принципе? В древние времена, равно как и сегодня, были очень популярны такие теории и идеологии, согласно которым человек в лучшем случае не развивается, а то и вовсе деградирует. Одна из древнейших идей «Золотого века», которой сильно пропитаны все культуры мира, утверждает, что человечество и мир в целом только могут деградировать, удаляясь во времени от первоначального идеального состояния. Однако сегодня мы можем с уверенностью сказать, что это не так, хотя и с той оговоркой, что опасность сброса вниз, а то и вовсе падения в небытие, всегда нависает над человечеством как дамоклов меч. То есть идея «Золотого века» и связанная с ней идея деградации остаются актуальными в том случае, если человек не захочет развиваться и устроит, например, глобальную ядерную войну или концлагерь. Но утверждать, что человек развиваться не может и никогда не развивался, — мы не можем.

Огромное количество любителей «Золотого века», концепции вечного возвращения и других контристорических идеологем сразу заорут про великие древние тексты, культуру и укажут на нынешнее и впрямь прискорбное положение дел. Собственно, тысячелетиями подобным образом обосновывали свою позицию их идеологические предшественники. Но сегодня это уже не работает и не может убедить того, кто просто оглянется на историю культуры, не зажмурив глаза. Как говорится: «великое видится на расстоянии». Оглядывание на это великое в истории стирает случайные и частные черты и открывает для нас примерно следующую картину.

Являются ли великими гениями Гомер и Аристотель? Да, безусловно. Они вот уже не одно тысячелетие не только не теряют актуальности, но даже ее наращивают. А являются ли соразмерными им гениями Шекспир, Данте или Кант с Гегелем? Да, безусловно. Спорить о том, кто из них более велик — древние гении или более современные — дело пагубное и бесполезное. Ясно, что это люди примерно одного калибра. То есть, безусловно, можно утверждать, что человечество порождало гениев на протяжении тысячелетий. Да, были сбросы и «темные века», но неоспоримый грубый факт состоит в том, что до настоящего момента говорить о деградации — неправомочно.

Для тех, для кого это по-прежнему неубедительно, есть еще один грубый факт, дополняющий первый. Этот факт состоит в том, что Гомер или Шекспир непомерно сложнее, или, если угодно, «развитие», чем любой член первобытного племени, включая его вождя. Конечно, особо рьяные ненавистники истории начнут доказывать, что дикари не менее сложны, чем Шекспир… Но право, стоит ли с ними спорить?

А из этой констатации вытекает следующая. В первобытном племени не может родиться, а точнее, состояться Шекспир. То есть, конечно, все люди по рождению равны, и гении, наверное, везде рождаются, но если нет должного уровня культуры у того общества, в котором родился гений, то он таковым стать просто не сможет или станет им на уровне той мерки, которую задает племя. То есть появление гениев свидетельствует не только об их индивидуальных возможностях, но и о возможностях того общества, в котором они появились. И не надо говорить, что Шекспир, Гомер и многие другие гении жили в очень мрачные и относительно дикие времена, на фоне которых они сильно выделялись. Да, западная и восточная культуры переживали дикие и темные времена, но по сравнению с жизнью первобытных дикарей эти времена были относительно культурные и, во всяком случае, содержали еще в себе те культурные возможности, которых в первобытном племени нет.

Но коли человек способен не только на развитие, но и на массовое развитие, без которого бы не было сложных культур, на почве которых вырастали мировые гении, то относительно чего он развивается?

Главным фундаментальным конфликтом всей культуры и человека как такового является конфликт между природой и человечностью. Но, продолжая из XXI века фиксировать и осмысливать грубые факты и феномены, мы должны нечто сказать и о природе.

Сегодня совершенно очевидно, что когда-то не было не только живой и неживой природы, но и атомов. Из этого факта непреложно следует то, что развивается даже неживая природа, а человеческое развитие есть ее «венец». Думаю, никто не будет спорить о том, что атом проще, чем камень, а кошка или собака сложнее, чем последний. Человек же, будучи венцом этого вселенского процесса (гипотезу об инопланетянах я тут рассматривать не буду, ибо она сугубо фантазийна), несет на себе, таким образом, ответственность за вселенское развитие как таковое. Поэтому, если его удастся «грохнуть», к чему мы сегодня, увы, близки как никогда, то с высшей, метафизической точки зрения будет убито все развитие как таковое. Именно такими предельными категориями мыслит любая серьезная духовная традиция.

Однако такое восходящее понимание природы было скорее атипично для большинства культур. По большому счету о стреле времени в самом высшем смысле говорили немногие. Персидский зороастризм (во всяком случае на ранних этапах своего существования), родственные древние культы Амирани и Прометея, древний иудаизм и христианство — вот, пожалуй, почти и весь «набор» духовных учений и традиций, которые говорили о направленном развитии.

Большинство же других духовных традиций, из которых вырастали культуры, считали время и природу цикличными. И как им было не считать их таковыми! Смотришь на чередование времен года — циклы. Смотришь на вращение небес — тоже циклы, хотя и более длинные, а порой и просто гигантские по сравнению с временем года. Но главным «циклом», в который интеллектуально и иначе вглядывалось все человечество, был цикл рождения и умирания, то есть смерть. Поэтому во многих восточных культурах время напрямую ассоциировалось со смертью. И это закономерно, ибо движение по кругу — это небытие.

Такие представления о времени, разумеется, легли в соответствующие представления не только о природе, но и о материи как таковой. Провозгласившее стрелу времени христианство не случайно относилось к материи достаточно тонко и далеко не только отрицательно, ибо в теле пришел сам Христос. Материальный мир для подлинного христианина совсем не «клетка для души», которую надо из него спасать, как стали думать многие христиане благодаря мощнейшему античному влиянию. В этом мире есть благодать и надежда, освященные Христом, которые позднее вылились в идею хилиазма — царства Божьего на земле. Но для античной культуры, и тем более для культур дальнего Востока, материя и смерть — по сути синонимы. Ибо материя — это бессмысленный цикл рождения и смерти.

Разумеется, представление о спасении в культурах, основанных на циклических представлениях, почти всегда понималось как бегство из материального мира. От него бежали по «мировой оси», как это делает Данте, вокруг которой, как считалось многими культурами, вращаются небеса; от него бежали в буддийскую нирвану или искали слияния с абсолютным брахманом в индуизме.

Однако такое бегство приводило к тому, что постигались, по сути, лишь высшие этажи циклической природы, которая всегда родственна смерти. Как высоко ни забирайся по мировой оси, а она все равно — природа. Главный плюс в таком бегстве состоял в том, что тот, кто забирался выше, освобождался от власти тех природных этажей, которые оставались ниже, и, в пределе, приобщался к вечной неподвижности, господствующей над циклической природой мировой оси. Не случайно райский Эмпирей у Данте — мертвенно неподвижен. Да и все духовные традиции, основанные на циклах, так или иначе воспевают неподвижность и проклинают движение и тем более время.

Также всегда были крайне распространены попытки и соответствующие им культы пойти по мировой оси не наверх, а вниз, в предельную, если так можно выразиться, материалистичность с целью растворения в природе. Одним из таких культов был культ Кибелы. Но тут я все же говорю о поисках путей вочеловечивания, даже если они ложные, а не о сознательном стремлении вернуться обратно в зверя, уже напрочь лишенного всех потенций развития.

Однако при этом надо сказать, что, как это ни парадоксально, в эзотерике представления о цикличности объединяли, казалось бы, противоположные группы «материалистичных» и «антиматериалистичных» искателей. Все они, так или иначе, в своем пределе сходились на том или ном образе Великой матери, которая, собственно, и символизирует великий круг как таковой.

Это особенно отчетливо видно в индийских религиях. Казалось бы, буддизм крайне «эскапистская» и антиматериалистичная религия, однако вот что пишет о нем отечественный востоковед Дмитрий Валентинович Поповцев в своей монографии «Бодхисаттва Авалокитешвара»:

Собственно, все идеальное буддийское многомирье не существует без хтонического, природного «прочного фундамента». То же самое можно сказать и об индуизме. В своей книге «Лила. Игра самопознания» индийский философ и исследователь Хариш Джохари (1934—1999) пишет следующее:

Схожесть сказанного тут Джохари со знаменитым утверждением Шекспира о том, что весь мир — театр, а все люди — актеры, а также со святым для Руси образом Матери — сырой Земли, не должна пугать. Дело в том, что образ Матери-земли бинарен, а Шекспир в своем Гамлете сталкивает два противоположных принципа игры. Я тут не имею возможности подробно говорить об этих бинарностях, а только лишь укажу, что Джохари говорит о весьма конкретной, хтонической Великой матери, а не о Матери — сырой Земле. Далее он прямо говорит о высшем «Я»:

Разумеется, в мире природных циклов подлинной истории быть не может, а может быть только игра, о чем тут и говорит Джохари. Но главное для нас в этом то, что игра эта происходит внутри Великой матери. Это играющее «высшее «Я», есть ее порождение.

Этот «союз» хтоники и «идеализма», основанный на космических циклах, порождает власть циклической природы над обществом и человеком. Причем перспектива установления такой власти над миром сегодня, во многом благодаря новым технологиям, возможна как никогда.

Буддолог и член буддийского ордена Фо Гуан Шань Евгений Торчинов в статье «Буддизм и мировая цивилизация в прошлом и настоящем» пишет о возможных новых идеологиях следующее:

За вычетом благопожеланий и ряда других пропагандистских уловок, Торчинов говорит нам, что столь модное противопоставление «ужасной» революции «благой» эволюции, основанной на концепции устойчивого развития, адресует к «целокупности мира», которая есть не что иное, как тот самый союз на базе мировых циклов, о котором я говорил выше. Общество потребления будет заменено «свободным ограничением», которое будет, разумеется, носить добровольно-принудительный характер.

Против этой системы власти циклической природы восставали Карл Маркс и построенное на основе его философии государство СССР. Все обвинения Маркса в «Тезисах о Фейербахе» и других работах против идеализма и «всего прежнего материализма» можно свести к одному: они не хотят и мешают изменению мира. Таким образом, Маркс выступал на стороне истории, развития и времени, против циклической природы, а если говорить проще, на стороне человека и великой Правды, которую мы потеряли в перестройку.