Леонид Карабешкин. Политолог, профессор Евроакадемии (Таллин)

Энергетическая безопасность. Прибалтийский аспект

Энергетическая безопасность — продукт политизации экономического сотрудничества в энергетической сфере, что предполагает принесение сакральной жертвы в виде экономики и сложившегося международного сотрудничества во имя политической конъюнктуры. Высшей формой энергетической безопасности является энергетическая независимость — неслучайно один из ключевых доктринальных документов Литовской Республики в энергетической сфере так и называется — Национальная стратегия энергетической независимости (2012).

Впрочем, пока даже в странах Прибалтики энергетическая независимость не подразумевает перехода к энергетической автаркии. В частности, вышеупомянутся Стратегия утверждает, что «энергетическая независимость Литвы обеспечит возможность свободно выбирать вид ресурса и источник его поставки (включая внутреннее производство), больше всего отвечающих задачам энергетической безопасности государства и интересам литовских потребителей…».

Каковы причины такой озабоченности в Прибалтике вопросами энергетической безопасности вплоть до независимости, какие факторы привели к политизации энергетического сотрудничества?

Хотя в пропагандистских целях зачастую озвучивается тезис о том, что оформление энергобезопасности происходит как реакция на использование Россией энергетики в качестве рычага политического влияния, рельефно проявившееся во второй половине 2000-х гг., стоит более комплексно смотреть на те процессы, которые происходят в Европе, в первую очередь, в экономической и политической сферах. В последнее десятилетие на фоне затухающего экономического роста ЕС активно искал способы, с одной стороны, снизить импорт энергоносителей, а с другой — создать новый рынок для промышленности через повышение энергоэффективности и развитие связанных технологий. В первую очередь, предполагалось, что бенефициарами такой политики должны были стать автомобилестроение, электроэнергетика и энергомашиностроение, промышленность строительных материалов и строительство.

Пропаганда экологических ценностей и энергоэффективности должна была также способствовать расширению и внешних рынков современных энерготехнологий. Седьмой План действий ЕС в сфере охраны окружающей среды (2012-2020) оценивает объем рынка экологических технологий в 1 трлн евро. Фактически, в реализации планов устойчивого развития баланс смещается от доминирования экологических факторов в пользу экономических. Так, в предыдущем Шестом плане действий (2002 г.) гораздо больше внимания уделялось борьбе с климатическими изменениями, сокращению выбросов СО2 в атмосферу и созданию рынка квот на загрязнения воздуха, использованию возобновляемых и с низкими выбосами СО2 источников энергии, в частности природного газа. Мощности закрывающихся АЭС предполагалось также замещать без повышения выбросов парниковых газов. Впрочем, уже в этом документе отмечалось, что «изменения климата — мощная сила технологических инноваций и повышения экономической эффективности».

Подготовленная в 2010 г. рамочная Стратегия «Европа — 2020» в числе прочего ставит задачу продвижения устойчивого роста — более ресурсоэффективного, «зеленого», направленного на повышение конкурентоспособности. Конкретные цели на 2020 г. — снижение импорта энергоносителей (нефти и газа) на 60 млиллиардов евро, создание 1,6 млн. рабочих мест за счет реализации программ энергоэффективности и достижения 20% показателя использования возобновляемых источников энергии. Дорожная карта по декарбонизации экономики до 2050 г. (2011) указывает, что достижение этих целей потребует ежегодных инвестиций в размере 270 млрд евро в год, что позволит увеличить общие инвестиции на 1,5% ВВП (до 20,5%). Это, по мысли разрабочиков программы, даст возможность несколько сократить инвестиционное оставание от КНР (очевидно, именно этот игрок рассматривается в качестве основного конкурента), где доля инвестиций в ВВП — 48%. В перспективе до 2050 г. прогнозируется, что «повышение энергоэффективности и переход на внутренние источники энергии с пониженным содержанием углерода позволит уменьшить средние издержки ЕС на топливо в диапазоне от 175 до 320 млрд евро в год». В 2013 г. объем энергетического импорта ЕС оценивался в 400 млрд евро в год, при этом на ¾ он состоял из нефти и нефтепродуктов.

В 2014 г. принимается Стратегия энергетической безопасности ЕС, в которой упор делается на необходимости коллективных действий ЕС в сфере энергетики. ЕС гордо презентует себя как единственную крупную экономическую силу в мире, в которой 50% электроэнергии получается без эмиссии парниковых газов, 27% из которых приходится на атомную энергетику. В этом документе обозначены конкретные задачи в сфере энергобезопасности, на финансирование которых ЕС готов выделить софинансирование. В сфере электроэнергетики из 6 проектов — 5 в регионе Балтийского моря.

Краткосрочные проекты 2014-2015 гг. — завершение соединений Литвы с Польшей и Швецией, а долгосрочные — развитие сетевого хозяйства Латвии (как ключевого элемента формирования Северо-Балтийского энергорынка), развитие соединения Латвия-Эстония, а также синхронизация энергосистем (обозначена дата 2020 г., но без подтверждения). Таким образом, поддержки развития генерации из структурных фондов ЕС не предусмотрено. Фактически, это означает что Прибалтийские страны будут в обозримом будущем расчитывать на имеющуюся установленную мощность, развитие посильных небольших источников энергии, а также — по прежнему, на импорт. При этом его источник станет более сбаланированным — возрастут объемы энергии, поступающие с рынков Северных стран.

Очевидно, что помимо общеевропейских тенденций, для стран Прибалтики есть и свои специфические причины громе других говорить об энергобезопасности. Среди объективных факторов — наименьшая интегрированность их электроэнергетических и газовых систем в общеевропейские сети и наибольшая зависимость от энергоресурсов, поступающих из одного источника. При этом очевидны различия как в градусе приверженности теме энергобезопасности, так и в степени зависимости от российских энергоресурсов — при этом два этих фактора не всегда коррелируют между собой. К примеру, зависимость Эстонии от российского сырья минимальна (доля российского газа в энергобалансе — около 10% с тенденцией к замещению), при этом риторика энергобезопасности гораздо выше латвийской. Но безусловным лидером тут является Литва — в наибольшей степени зависимая как от российского газа, так и электроэнергии. После закрытия 2-го энергоблока Игналинской АЭС в 2009 г. эта зависимость усугубилась. Экономический кризис 2008-2009 г., в наибольшей степени затронувший Прибалтику (наблюдались двузначные темпы годового падения ВВП), совпавший с периодом высоких цен на углеводороды в мире привел политические элиты к выводу о необходимости что-то делать. Отсутствие внутренних ресурсов вынуждает опираться на коллективное действие ЕС — а фразеология энергетической безопасности служит инструментом мобилизации европейского общественного мнения.

Для анализа позиций на кратко- и среднесрочный период в сравнительной перспективе целесообразно посмотреть на коалиционные договоры — декларации ныне действующих правительств Эстонии, Латвии и Литвы.

Коалиционные договор эстонского правительства реформистов — социал-демократов — отечественников на 2015-2019 г. ставит в качестве одного из общих приоритетов «создание энергетического союза в рамках ЕС», который призван «обеспечить энергетическую безопасность и предоставлять эстонским предприятиям и частным потребителям энергию по разумной цене». Примечательно, что речь идет не о низких, а о разумных ценах. Это и не удивительно, т.к. в силу принятых налоговых принципов, государство не заинтересовано в снижении стоимости энергоресурсов — акцизы и оборотный налог с продаваемой электроэнергии и тепла, а также дивиденды естественных монополий являются важным источником государственного и муниципальных бюджетов.

Более детально о перспективах в сфере энергетики речь идет в отдельной главе, включающей 25 статей. В частности, предлагается десинхронизировать энергосистему от российской частоты не позднее 2025 г., развивать собственную генерацию и соединения с другими странами ЕС, превратить Эстонию из импортера в экспортера, что по мысли авторов коалиционного договора позволит «обеспечить энергетическую безопасность и поддержку занятости местного населения». В развитии энергетики упор делается на местных, сланцевых и возобновляемых источниках энергии, в т.ч. в плане поддержки малых производителей и формирования соответствующей сети потребления. К 2030 г. ставится задача на 80% производить тепловую энергию из местных биоисточников, а половину потребляемой энергии — из возобновляемых. Подтверждается приоритет комбинированной генерации (он присутствует еще в Шестой программе ЕС по охране окружающей среды и обосновывается более низкими удельными выбросами СО2). В частности, в рамках поддержки комбинированной генерации несколько лет субсидируется сжигание несортированного мусора на крупнешей в Эстонии Ируской ТЭЦ в Таллине. Строительство АЭС в коалиционном договоре не упоминается, хотя ранее в некоторых доктринальных документах взвешивалась возможность развития атомной энергетики. Представляется, что отказ от строительства АЭС обусловлен в первую очередь технологическими и экономическими причинами, а не экологическими рисками. На всякий случай, в случае если с учетом ужесточения экологического регулирования эстонская преимущественно сланцевая энергия окажется не очень конкурентоспособной, к электроэнергии из России приклеивается ярлык «с высоким риском».

Позиция латвийского Правительства (Лаймдоты Страуюмы, 2014) — традиционно наиболее взвешенная среди Прибалтийских стран. Первостепенным приоритетом энергетической политики обозначено снижение негативного эффекта от высоких цен на электроэнергию для конкурентоспособности энергоемкого экспорта. В одной из статей правительственной декларации довольно нейтрально провозглашается готовность изучить возможности участия в строительстве Висагинской АЭС (в эстонском коалиционном договоре о ней — ни слова). Бросается в глаза отсутствие самого термина «энергетическая безопасность» — по крайней мере в специализированной главе, а также указание на готовность реализации проектов в случае получения поддержки ЕС.

Наконец, программа литовской коалиции (2012) ставит энергетические вопросы на 7-8 место (по счету) в числе приоритетов: говорится о необходимости решения проблем энергетики и завершения строительства терминала сжиженного газа. Левая коалиция призывает к деполитизации энергетических проектов, фактически признавая их политизированность. Ряд пунктов связан с реализацией европейских приоритетов — синхронизации энергосистем с ЕС и реализации плана интеграции балтийского энергорынка (BEMIP). Также поддерживается цель создания единого европейского энергорынка, поддержки электростанций когенерационного типа, более активное использование биотоплива.

В отличие от программы эстонского правительства, в данной программе неоднократно говорится о необходимости снижения стоимости источников энергии — за счет взаимодействия с соедними странами и поддержания «только минимального уровеня энергерезерва». Предлагается еще раз вернуться к оценке перспектив атомной энергетики.

Фактически, данные положения совпадают с технико-экономическими расчетами, которые присутствуют в проекте Национальной энергетической стратегии Литвы, подготовленной Литовским институтом энергетики в 2014 г. Согласно документу, основной сценарий предусматривает рост экономики на 3,7% в год в период до 2030 г. с постепенным затуханием. Рост потребления электроэнергии планируется на уровне 0,5-1,1 % в год в зависимости от степени оптимистичности прогноза. Предполагается продолжение тенденции удорожания источников энергии — природный газ к 2050 г. должен подорожать в 1,6 раза — меньше, чем другие виды топлива. Наиболее вероятный сценарий — сохранение до 2030 г. благоприятной ситуации для импорта электроэнергии с внешних рынков.

Хотя установленная мощность литовской энергетики с запасом перекрывает пиковое потребление, однако, экономически работа большей части литовских мощностей нецелесообразна, а с учетом сохранения на перспективу сравнительно низких цен на энергию на соседних рынках имеет смысл импортировать до 70% электроэнергии. Предполагается наращивание источников на биотопливе, постепенный вывод из эксплуатации по мере износа мощностей на природном газе.

В проекте Стратегии отмечается, что при повышении степени энергетической безопасности (выраженной в терминах независимости), издержки и стоимость конечной энергии будут расти. В частности, приводятся прогнозы по росту себестоимости конечной энергии для достижения различного уровня самообеспечения: вариант 80-процентного самообеспечения привдет в двухкратному росту удельных издержек по сравнению со сценарием сохранения рыночного баланса. И это при том, что уже сейчас, как признается в документе, стоимость энергии для промышленности при сопоставимых уровнях доходности превышает аналогичные показатели для стран Центральной Европы.

Даже если будет построена Висагинская АЭС, то закупать энергию на внешних рынках все равно будет выгоднее (на 30лит (около 8 евро)/мегаватчас). Тем более, что объем закупки электроэнергии составляет всего 145 млн. евро в год, или 1,9% импорта из России, или ориентировочно около 0,6% общего импорта, принимая во внимание долю России в нем — 29,22 % как об этом информирует литовская госстатистика. Дается оценка и перспективам десинхронизации энергосистем стран Прибалтики: «…Синхронное присоединение к системе ENTSO не может быть обосновано только техническими и экономическими расчетами. Они требуют политических мотивов».

Очевидно, что поиск таких политических мотивов и аргументов для общественного мнения осуществляется. Департамент госбезопаснсоти Литвы в своем годовом отчете в 2015 специально выделяет «угрозы в сфере энергетической безопасности». В частности:

— «Россия мешает созданию эффективного рынка газа в Балтийских странах»;

— Россия стремится «укреплять энергетическую безопасность Калининградской области», для чего планирует там «новые проекты в сфере генерации», усиление энергосоединения «внутренних и внешних областей»;

— Россия планирует избавиться от зависимости Литвы по поставкам газа: «По планам концерна „Газпром“, терминал импортного СПГ в Калининградской области должен быть построен до 2018 года. По оценкам ДГБ маловероятно, что от проекта терминала СПГ откажутся, однако время претворение его в жизнь в связи с проблемами финансирования будут корректироваться».

Кроме того отмечается, что "в среднесрочной перспективе на энергетическую безопасность Литвы могут повлиять проекты атомных электростанций в Калининградской области и Белоруссии. Как отмечается в документе, строительство Балтийской АЭС в Калининградской области остановлено, а проект строительства Островецкой АЭС в Белоруссии исполнялся, не отставая от графика: «Производство работ ускоряют институции Белоруссии, которые политически мотивированы как можно быстрее реализовать этот проект атомной энергетики…Если и дальше график работ будет соблюдаться, первый реактор Островецкой АЭС будет готов к эксплуатации в 2018 году, а второй — 2020 г.».

Какие же сымые общие выводы следуют из той политики, которая реализуется Прибалтийскими странами в энергетической сфере? Конечно, десинхронизация энергосистем потребует масштабных инвестиций в выстраивание стабильной архитектуры энергосистемы России и Белоруссии, что, в частности, повышает значимость стабильного базового источника генерации, на роль которого может претендовать Белорусская АЭС. Вероятно, она заместит часть российского экспорта, который идет в Литву. По крайней мере, российское Минэнерго прогнозирует снижение экспорта электроэнергии в этом направлении. Постепенная интеграция энергорынков Прибалтики и Северной Европы приведет к снижению спроса на импортируемую из третьих стран электроэнергию, но не устранит его полностью, что особенно актуально для Литвы и Латвии. В этом смысле, строительство Белорусской АЭС будет способствовать сохранению ситуации на внешних рынках в благоприятном ключе, делая реализацию проекта Висагинской АЭС еще менее вероятной. При этом торговля энергией, несмотря на все заявления, будет становиться все более политизированной. К ней в буквальном смысле может быть приклеена бирка «сделано в России»..