Тверская область, 20 апреля, 2015, 13:20 — ИА Регнум. «На деревьях, изорванных пулями и осколками, робко распускаются почки»

Анатолий Бутузов — командир стрелкового отделения, сержант, воевал на 1-м Белорусском фронте, награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, орденами Славы 2-й и 3-й степеней. После войны служил в Группе советских войск в Германии. С 1950 года работал в Бологое (Тверская область) на железной дороге, затем — в комсомольских и партийных органах. Анатолий Бутузов поделился воспоминаниями о майских днях 1945 года в Берлине. Его воспоминания ИА REGNUM предоставлены газетой «Тверская жизнь» и журналистом Татьяной Смелковой.

«В ночь с 30 апреля на 1 мая мы шли пешком по Берлину, затем нас посадили в автомашины и к утру привезли в центр города. Покормили из походной кухни, дали почитать армейскую газету, где сообщалось о взятии рейхстага (30 апреля). Затем мы снова долго шли по городу и после полудня вступили в бой на подступах к парку Тиргартен», — вспоминает Анатолий Бутузов.

«Перед нами была поставлена задача — взять дом, прикрывающий этот парк. После неоднократных попыток около 12 часов ночи наконец удалось проникнуть в подвал этого дома ползком, по-пластунски, через подвальное окно. Выставив охрану, мы провели там ночь. Где-то за полночь к нам пролез поляк в конфедератке и светло-зеленой шинели. Он радостно оповестил: „Другове, Берлин капитулирует, война кончается“. Ранним утром 2 мая мы получили приказ достичь центра парка, где стоит памятник. Не стрелять. Стрелять только в случае необходимости — для самозащиты. После этого наша рота (нас осталось в строю 16 человек) разделилась на две группы. Первая перебежала улицу у Бранденбургских ворот, на которых были фигуры коней. Вторая, в которую входил и я, осталась с левой стороны по ходу движения. Тишина. Ни выстрела. Наверное, поэтому стало бросаться в глаза то, на что раньше просто некогда было обратить внимание: на деревьях, изорванных пулями и осколками, робко распускаются почки. Пригнувшись, мы перебегали от дерева к дереву вдоль дороги. Слева, метрах в 30-40, находился желтенький домик. Из-за его угла нам начали махать белой тряпкой, а затем вышло человек пять-шесть. Они подошли к нам, а я им сказал по-немецки: „Идите дальше“ — и показал рукой в тыл. Мы их даже сопровождать не стали. Метров через 200 перед нами оказался большой тяжелый танк. Видимо, „Тигр“ (мы их тогда еще не встречали, знали только по описанию). Стоял он на площадке, пушка смотрела на ворота, от которых мы начали бег. Молчал, не стрелял. Мы, не задерживаясь, двинулись дальше. Метров через пять — снова пушка, без колес, на крестовинах. Затем — снова танк. Не добежав метров 50 до памятника, мы увидели лестницу, ведущую под землю — типа входа в метро. Стали кричать: „Кто есть, выходи!“ Справа из-за угла нам помахал белым платком и вышел на площадку небольшого роста немец. На нем был халат с красным крестом на рукаве. Я спросил, что там, внизу. Он ответил: „Госпиталь“. Я вновь спрашиваю: „Немецкие солдаты и офицеры, не больные, есть?“ (я не знал, как по-немецки „раненые“). Он отвечает: „Да, да“. — „Много?“ — „Да“. Тогда я сказал: „Берлин капитулирует, пусть выходят, мы не стреляем“. Он поклонился и ушел. Ребята с той стороны дороги кричат, что там тоже вход под землю. Минут через пять нам снова помахали белым платком, и вместе с уже знакомым немцем вышел еще один — высокий здоровый мужик в военной форме. Посмотрев на нас, повернул назад. Что-то скомандовал и пошел наверх. Я крикнул ребятам, чтобы на всякий случай заняли оборону. Они присели за деревьями полукругом возле выхода. За немцем с кручеными погонами (звания не знаю) стали подниматься немецкие офицеры и солдаты с рюкзаками, но без оружия. Мы их не трогали. Я отошел немного в сторону и увидел, что и с другой стороны дороги немцы тоже выходят из подземелья. Их было человек 200-300. Они построились, подняли белый флаг и пошли в сторону Бранденбургских ворот. Я послал одного солдата сопроводить их, наказав: „Будь осторожен, держись на расстоянии“. После их отхода я обратил внимание на памятник: на постаменте, как бы большом витом столбе, высоко стояла женщина с крыльями. В руке у нее — нечто вроде венка».

«После такой спокойной сдачи немцев в плен мы осмелели и перебежками, уже не сгибаясь в три погибели, вышли к памятнику… В это время ко мне подбежал лейтенант — наш новый командир роты. Он спросил: „А что под землей?“ Я ответил: немцы сказали, что госпиталь. Он предложил посмотреть, и мы вдвоем вошли в подземелье. Там по обе стороны прохода стояли двухъярусные металлические кровати, и на них лежали забинтованные немцы. Дальше ничего не видно: лампочка, видимо, от аккумулятора, еле горела. Я предупредил лейтенанта, что далеко идти не следует. Мы снова поднялись, и нам сказали, что в здании под памятником наш комбат устроил свой штаб. Лейтенант ушел туда. А к нам прибежал старшина роты с термосом борща и фляжкой спирта. Хватило на всех и осталось. Парк стали заполнять люди, танки и машины. На этом и кончилась наша война».