Из истории дипломатии и политики. 4

Обстановка в Европейских провинциях Турции постоянно ухудшалась. Во время войны с Италией Константинополь еще соглашался идти на уступки албанцам, но взаимное недоверие и неудовлетворенность в них привела к новому выступлению албанцев в июне 1912 г. в Косово. Около 50 тыс. повстанцев уничтожили часть турецких гарнизонов — турецкие власти уже не имели сил для подавления этого движения. 30 июля 1912 г. вожди восставших представили свои требования правительству: в 48 часов распустить парламент, собрать новое правительство, свободное от партийного диктата младотурок, и ввести автономию для 4-х вилайетов Македонии — Янинского, Монастырского (Битольского), Ускюбского (Скоплинского), Шкодринского (Скутарийского). Т.о., вновь возникала программа Албанской лиги.

Программа албанцев, принятая еще 1 июня 1878 г., гласила: «1. Цель нашей Лиги — не принимать и остаться на расстоянии от любой власти, кроме Порты, и она с оружием в руках будет бороться за защиту всей территории; 2. Наша главная цель сохранение царских прав неприкосновенного его величества султана, нашего господина. Поэтому все те, кто этому противится и мешает миру, те, кто стремится ослабить авторитет власти, те, кто этому помогает, будут рассматриваться как враги нации и родины, и если не изменят свое мнение, и если они будут нападать на лояльных граждан царства, будут изгнаны из нашей страны…; 6. Имея перед глазами балканскую землю, мы не позволим ни за что, чтобы иностранные войска топтали нашу землю. Болгарскому правительству мы не признаем даже имя. Если Сербия мирным способом не уйдет с бесправно занятых территорий, то мы пошлем против нее башибузуков (хакинджилеров), и будем стараться до конца занять те территории, и в том же ключе будем действовать против Черногории.» Лига обратилась к Биконсфилду с просьбой поддержать «вал против славян на Балканах», однако эти призывы остались без внимания — репутация албанцев не работала в их пользу.

В 1880 г., после передачи спорных территорий на границе Черногории и Турции под власть князя Николая, Лига потребовала объединить 4 вилайета — Янину, Монастырь (Битоль), Ускюб (Скопле), Скутари (Шкодер) в одну провинцию с турецким губернатором и избираемым албанским советом при нем, и с албанской полицией, которой командовали бы турецкие офицеры. В качестве языка администрации предлагался албанский. Турецкое правительство, которое не прочь было использовать албанцев в борьбе с греками и славянами, категорически отказалось поддерживать план Лиги, в результате расколотой на враждующие группы оказалась и мусульманская община Македонии. «Лига» провозгласила сбор ополчения для борьбы с черногорцами. Вожди албанцев, первоначально заявившие об отказе подчиняться власти черногорцев, быстро вышли из-под контроля турецких властей. Движение «лиги» стало быстро приобретать черты восстания — оно и было подавлено турецкими войсками, так как ни одна из Великих Держав, не исключая и саму Турцию, не желала создания в регионе новой независимо действующей силы с непрогнозируемыми вождями. В 1912 году повстанцы снова требовали объединить их в одну провинцию, в которой албанцы получили бы исключительное право на ношение оружия. В принципе, реализация этой программы и была албанской «великой национальной мечтой», которую отверг Константинополь. Младотурецкое правительство согласилось только на облегчение условий прохождения военной службы для албанцев и на уход некоторых «анти-албанских политиков». Албанские повстанцы числом до 30 тыс. 12 августа 1912 г. заняли Скоплье, фактически выступив в качестве союзников Италии на Балканах. Турецкое правительство в виду угрозы движения повстанцев на Салоники (там содержался под домашним арестом свергнутый султан Абдул-Гамид, очень популярный среди албанцев) решило пойти им на очередные уступки, одновременно оно более серьезно отнеслось к переговорам с Римом.

Между тем, албанские планы вызвали сильнейшее беспокойство у соседей Турции, прежде всего в Сербии и Греции. Впрочем, не исключением была и Болгария, которая еще в сентябре 1911 г. опасалась, что последствия войны в Триполи скажутся именно среди албанцев. «Мое личное мнение, — докладывал 16(29) сентября 1911 г. из Софии русский посланник А.В. Неклюдов, — что опасность происходящего лежит именно в том, что события готовят почти непреодолимое испытание для младотурок и, следственно, скорые внутренние потрясения. В последнем же случае я опасаюсь, что остановить болгар будет почти невозможно.» То же самое можно было сказать и про их соседей. Белград и Афины категорически возражали против планов создания албанского государства, и уж тем более — в подобных границах. Разумеется, что все трое не желали одностороннего усиления кого-либо одного из них в Македонии. 18 сентября(1 октября) 1911 г. русский посланник в Сербии Н.Г.Гартвиг предупреждал: «…в Сербии не найдется правительства, которое в силах было бы сдержать народ в случае: а) занятия Болгарией Македонии, ь) революции и взрыва фанатизма в Косовском вилайете и в) вступления австрийских войск в санджак».

Осенью 1911 г. самым серьезным претендентом на контроль над Македонией и поэтому самым опасным и для греков, и для болгар, и для сербов элементом были албанцы. Переговоры между турецким правительством и лидерами албанских повстанцев затянулись вплоть до начала I Балканской войны, и в немалой степени способствовали ее ускорению. Первый камень в создание нового союза Балканских стран был заложен аннексией Боснии и Герцеговины. О перспективной задаче русской политики — «сплотить между собой эти государства и объединить их вместе с Турцией одной общей мыслью о защите их национальной и экономической самостоятельности» — еще 12(25) декабря 1908 г. заявил в Думе Извольский. В конечном итоге проект был реализован, но без участия Турции. Основой его должно было стать соглашение между Белградом и Софией. Первые шаги в эту сторону были сделаны Сербией самостоятельно, еще в начале 1909 года, однако в этот год они так и не получили развития. Фердинанд Кобургский не хотел портить отношений с Австро-Венгрией. Весной 1910 г., во время последовательных визитов в Петербург царя Болгарского, короля Сербского и министра иностранных дел Турции им были сделаны предложения о сближении, но сразу же стало ясно, что противоречия в Македонии носят совершенно непримиримый характер.

Осенью 1911 г. Фердинанд Болгарский находился на отдыхе в своем венгерском поместье. Для окончательного прояснения позиции Софии в переговорах к нему выехал премьер-министр Иван Гешов. Его обратный путь лежал через Белград. В начале октября 1911 г., во время проезда через территорию Сербии главы болгарского правительства, была организована секретная встреча с его сербским коллегой Милованом Миловановичем. Она продолжалась около трех часов, в вагоне поезда, и в ходе этих переговоров стороны сошлись на основных началах сербо-болгарского сближения: «1) полный оборонительный союз против кого бы то ни было, кто совершит нападение на Болгарию или на Сербию; 2) оборонительный союз против кого бы то ни было, кто попытается занять Македонию, Старую Сербию или северную часть Албании; 3) наступательный союз: I) с целью освобождения Македонии и Старой Сербии при обстоятельствах, по мнению обеих договаривающихся сторон подходящих; II) с целью предотвращения анархии или резни в провинциях, в которых задеты интересы сторон или одной из них.» Эти положения, вне зависимости от русских предложений, доказывали одно стремление, которое реально объединяло Болгарию и Сербию, а именно нежелание допустить перехода Македонии в третьи руки. Чем сильнее была такая угроза, тем ближе становились позиции двух стран, но с самого начала оставалось неясной перспектива союза, после того, как внешняя угроза исчезнет, и когда на повестку дня станет раздел этих территорий.

Русская дипломатия постоянно предпринимала усилия для реализации своего проекта по созданию широкого соглашения если не во главе с Турцией, то хотя бы с ее участием, однако эти попытки по прежнему не имели успеха, ни в Белграде, ни в Софии. Впрочем, и Константинополь не был исключением. В обстановке полного взаимного недоверия политическое сближение можно было планировать, но о нем трудно было даже говорить серьезно, реальные же действия в этом направлении были просто невозможны. Более продуктивной была работа по довершению Балканского союза. На предварительном этапе подготовки Балканского союза казалось, что все идет по планам русской дипломатии.

«Обоюдное стремление сторон — не уклоняться от общих указаний миссий, — докладывал из Белграда в МИД 1(14) ноября 1911 г. Н.Г.Гартвиг, — всецело подчинить свои действия контролю императорского правительства — является гарантией, что соглашение не будет использовано ими, как оружие против Турции, с которой они могут вообще сговориться на иных основаниях, если балканская федерация имеет под собой хотя бы какую-либо реальную почву.» На самом дел, гарантии, о которых писал русский дипломат, имели под собой почву не менее зыбкую, чем проект федерации на Балканах. Сербия, Болгария, Греция и Черногория в марте-октябре 1912 г. при активном участии русской дипломатии вели переговоры о заключении союза, который был нужен России на случай большой европейской войны. Н. Пашич, занимавший кресло премьер-министра Сербии с 1904 г., вынашивал планы создания «Великой Сербии», по которым самый решительный удар нанесла аннексия Боснии-Герцеговины. Полностью разделял его взгляды и занимавший с июля 1911 г. кресло премьер-министра Милованович.

Территориальное расширение Сербии было теперь возможно только в направлении Македонии, раздел которой и предусматривал секретный сербо-болгарский договор от (29 февраля)13 марта 1912 г. 12 мая он был дополнен военной конвенцией между Белградом и Софией. По секретному приложению к договору союзники не могли начать войну без предварительного одобрения России (гл.1) Но в случае, если речь шла о действиях одной из договаривающихся сторон, то Болгария или Сербия имели право начать военные действия изолированно, без согласия Петербурга, тогда вторая сторона должна была объявить мобилизацию и соблюдать благожелательный союзнице нейтралитет. Без сомнения, это условие выводило союзников из под контроля России. Оговаривалась и судьба трофеев — на занятых территориях вводилось общее управление двух союзников(кондоминимум), и этот порядок должен соблюдаться не менее 3-х месяцев после заключения мира. Спорные зоны предавались на суд русского арбитража (гл.2), копия договора высылалась императорскому русскому правительству (гл.3), все возможные споры также передавались русскому арбитражу (гл.4), режим секретности договора также ставился в зависимость от России, без согласия которой ни одна из его составных не могла быть опубликована (гл.5).

Необходимо отметить, что на сербо-болгарских переговорах по заключению Балканского союза в конце 1911 года, на которых обсуждались планы раздела Македонии в случае победы союзников, именно болгарская делегация выступала против русского арбитража, который, по словам русского дипломата, «…по их понятию, должен сказаться далеко не в пользу чрезмерных притязаний Болгарии». В конце концов он был принят. Речь шла о статье 4 сербо-болгарского соглашения, заключенного 13 марта 1912 г., которая гласила: «Всякий спор, который возник по поводу толкования или исполнения какого-либо положения настоящего договора, секретного приложения или военной конвенции, подвергается на окончательное решение России, как только одна из сторон заявит о невозможности достигнуть соглашения непосредственными переговорами.» Болгарский делегат Д. Ризов довольно точно высказался, «…что арбитраж Русского Императора необходим для обоих правительств как прикрытие от общественных мнений, крайне противоположенных и трудно примиримых по этому вопросу…» Русский арбитраж, о согласии на который Петербург предварительно никто не спрашивал, должен был играть не только роль громоотвода против неизбежной при дележке Македонии критики. Таким образом подкупалось согласие России на признание болгаро-сербского договора. Сазонов вынужден был согласиться на это, надеясь, что таким способом у него останется возможность контролировать действия Софии и Белграда. Оба правительства были информированы, что Россия признает союз только в качестве оборонительного. Русский министр иностранных дел нисколько не обманывался в отношении славянских стран Балканского полуострова и не надеялся на понимание или поддержку с их стороны. Предвоенные претензии и взгляды Софии, Белграда и Афин на всю Македонию демонстрирует статистика по ее населению, принятая в этих странах:

Болгарская (1900 г.): турок — 499.204 чел.; болгар — 1.181.336 чел.; греков — 228.702 чел.; албанцев — 128.711 чел.; валахов — 80.767 чел.; евреев — 67.840 чел.; цыган — 54.557 чел.; сербов — 700 чел.; не определившихся — 16.407 чел. Итого — 2.258.224 чел. Данные основаны на опросах, количество болгар практически полностью совпадает с количеством прихожан болгарской церкви, находящейся под омофором Экзарха Болгарского.

Сербская (1889 г.): турок — 231.400 чел.; болгар — 57.600 чел.; греков — 201.140 чел.; албанцев — 165.620 чел.; валахов — 69.665 чел.; евреев — 64.645 чел.; цыган — 28.730 чел.; сербов — 2.048.320 чел.; не определившихся — 3.500 чел. Итого — 2 870 620 чел. Сербские расчеты основаны на исследованиях диалектов региона и на этнографических изысканиях. Их следует считать достаточно условными.

Греческая (1904 г., без Косовского вилайета): турок — 634.017 чел.; болгар — 332 162 чел.; греков — 652.795 чел.; албанцев — 0; валахов — 25.101 чел.; евреев — 53.147 чел.; цыган — 8.911 чел.; сербов — 0; не определившихся — 18.685 чел. Итого — 1.724.818 чел. Наименее точные данные, греческие расчеты условны и основаны на умозрительном уровне влияния, оказанном греческой цивилизацией (памятниками античного наследия и т.п.), прежде всего на городское население.

29 мая 1912 г. был заключен болгаро-греческий союзный договор, который также не определял будущие границы между государствами в случае победы — особые разногласия вызывала судьба Салоник. Казалось бы, планы России иметь в будущем 500 тыс. союзных славянских штыков для охраны Балкан от «германского проникновения и австрийского вторжения», как этого хотел Сазонов, были достигнуты, однако союзники хотели действовать в настоящем и самостоятельно, без оглядки на Петербург. Как отмечал русский поверенный в делах в Софии кн. Л.В. Урусов — «Заря болгаро-сербского соглашения не есть заря мира. Соглашение это рождено войной(итало-турецкой — А.О.) и рождено для войны. Оборонительный болгаро-сербский договор для Болгарии никакой ценности не имеет, ибо на нее ни Румыния, ни Турция по собственной инициативе не соберутся напасть». Фердинанд Болгарский не собирался ждать, когда вместе с Сербией ему придется противостоять проникновению Австро-Венгрии в Ново-Базарский санджак. Впрочем, в том, чтобы война началась именно в 1912 году, был заинтересован не только он. Огромное значение имела и позиция болгарской армии, которая хотела войны за обретение Сан-Стефанских границ.

Именно с борьбы за контроль над армией начался конфликт между Фердинандом и Стамболовым в начале 90-х гг. XIX века. Кобург тогда победил, что во многом способствовало политическому падению Стамболова. Очевидно, это еще раз убедило князя в правоте выбранного им курса. Основная школа подготовки офицеров болгарской армии — Софийское Его Величества училище — находилось под его личным контролем, как и создание офицерского корпуса вообще. В этом вопросе весьма экономный и расчетливый принц не жалел денег, вдохновляющим примером для его воспитательной деятельности были янычары. Годовой оклад подпоручика болгарской армии равнялся 2400 франкам, что было весьма неплохо по сравнению с соседями и многими европейскими армиями. Этого нельзя сказать о генеральском окладе за год — 14 000 франков, но царь позволял лично преданным генералам удовлетворять свои потребности за счет казнокрадства и взяток. Кадровый офицерский корпус был относительно невелик, что облегчало контроль за ним: к 1909 году в армии служили 21 генерал, 98 полковников, 153 подполковника, 283 майора, 924 капитана, 319 поручика и 407 подпоручиков. Между тем, из окончивших Николаевскую Академию Генерального штаба до 1885 года 20 человек к 1912 году в болгарской армии 10 человек достигли звания генерал-майора, 4 — генерал-лейтенанта (1 остался в России, 3 умерло, информация по 1 отсутствует). Всего же к октябрю 1912 года через русскую Академию прошло 123 болгарских офицера.

Петербург настаивал на необходимости воздержаться от выступления, считая его несвоевременным. Однако приближение конфликта становилось все более и более очевидным. Очевидными были и повод, и причина 5(18) августа 1912 г. А.А. Нератов извещал послов в Париже, Петербурге и Константинополе: «Болгарский и греческий представители передали просьбу своих правительств взять почин, когда мы признаем это удобным, к обеспечению за христианским населением Европейской Турции таких же прав, которые могли быть дарованы албанцам, как результаты нынешних переговоров последних с турками. Означенная просьба вызвана затруднительным положением обоих правительств в виду существующего брожения в их странах и среди соплеменников в Турции. Это брожение еще усилилось бы, если бы оказалось, что албанцы, взявшись за оружие, добились существенных результатов, а другие народности, подчиняясь воле держав, продолжали оставаться в прежних нетерпимых условиях… Мы думаем, что самым правильным выходом было бы в некоторой степени удовлетворить пожелания софийского и афинского кабинетов. Для этого надлежало бы сократить по возможности льготы для албанцев с прямым обещанием турецкого правительства подготовить применение таких же льгот к местностям с другими национальностями». Однако эти проекты были абсолютно нереальны — в Константинополе никто не собирался идти на какие-либо уступки, младотурки вскоре отказались и от менее масштабного австрийского проекта. В свою очередь, албанцы не удовлетворились бы равноправием с христианами, да и состояние болгарского, греческого и сербского общества исключало возможность компромисса.

Ключевой в данной ситуации была позиция Болгарии — самого сильного в военном отношении государства союзников. 23 августа (5 сентября) 1912 года русский посланник А.В. Неклюдов дал весьма верную оценку и природе колебаний австрийского принца, и его будущей политике. Перед началом Балканской войны Фердинанд действительно колебался, опасаясь неудачного исхода военных действий: «Но и для Фердинанда и для нынешнего кабинета противиться войне значило бы, при известных условиях, отказаться от власти (курсив авт. — А.О.). Фердинанд боится пуще всего восстановить против себя болгарское офицерство, т.е. единственную силу, на которую он в сущности в течение 25 лет опирался. Поэтому, если только он усмотрит, что недовольство и брожение в армии действительно принимает серьезный оборот, то постарается, по всему вероятию, свалить всю вину, весь odium болгарского бездействия на угрозы России и на малодушие нынешнего „русофильского“ кабинета. Разорвав с сим последним, он в таком случае призовет ко власти „министерство подсудимых“ (Генадиев, генерал Петров, Радославов, Тончев) и потщится тешить народные ожидания политическим комбинациями и искать свободы действия соглашением с Австрией.» Болгарских офицеров и политиков приучали разделять «официальную» и «неофициальную» России, и относиться к первой с большой требовательностью. В Софии и Белграде правительства в критические для себя моменты привыкли использовать Россию, в том числе и как своеобразный громоотвод. Впрочем, примирить союзников было еще труднее, чем заставить их считаться с интересами России. Когда Ризова пытались убедить не торопиться с выступлением перед 1-й Балканской войной, он ответил, что болгарская армия все равно разобьет турок, если же этого не произойдет — то Россия «…не оставит и не может оставить Болгарию без своего заступничества». Подобные настроения поддерживались и деятелями либеральной оппозиции России. В июле 1912 года А.И. Гучков, ратовавший за большую войну на Балканах с целью освобождения славянства, приехал в Софию. Формально он прибыл туда для открытия отделения страхового общества «Россия». На самом деле его целью была разведка настроения общественности. В планы Гучкова входил раздел Македонии и утверждение России на Балканах. Он буквально толкал болгар, и без того рвущихся в бой, к войне. Необходимо отметить, что эти планы полностью расходились с действиями русской дипломатии. С самого начала она отнюдь не была заинтересована в войне союзников с Турцией.

Русский посланник в Болгарии Неклюдов был потрясен воинственностью Гучкова и напомнил ему как четыре месяца назад тот уверял его в абсолютной военной неподготовленности России, теперь же он выступал за войну на Балканах, которая при любом исходе исключала для Империи возможность остаться пассивным наблюдателем событий. «Да, это правда, — сказал Гучков, — но когда мы были готовы к войне за всю нашу новую историю? И тем не менее мы достигли значительного прогресса в решении наших исторических проблем на Ближнем Востоке.» Вообще то, Гучков охотно делился своими убеждениями не только с русскими дипломатами. Судя по почти полному совпадению фразы и времени, именно его вспоминал британский посол в России Дж. Бьюкенен, дипломатично умолчавший имя парламентария: "Я вспоминаю, как однажды задал вопрос влиятельному члену Думы, выступавшему за проведение Антантой более твердой политики(во время Балканских войн — А.О.), готова ли Россия к Европейской войне. «Нет.» — был его ответ, «Но она никогда не будет готова.» 13(26) июля 1912 года Неклюдов докладывал С.Д. Сазонову: «…Гучков, как человек ныне не ответственный, более склоняется к неизбежности радикального решения вопроса, нежели русский посланник, который по долгу и в силу преподанных ему инструкций старается уцепиться за всякую возможность затормозить движение по опасному склону.» Далее Гучков проследовал в Белград, где был очень хорошо принят. И здесь он также выступал с весьма воинственными публичными речами вроде этой: «…традиция благодарности сербов создала у русских традицию обязанности; традиции прошлого дают залог, что те же традиции будут и в будущем. Обновленная Россия в состоянии выполнить свои традиционные обязанности, благодаря главным образом реформам настоящего императора, личность и труды коего вызывают чувство благоволения.» «Легко понятно то воодушевление, — отмечал поверенный в делах в Белграде В.Н. Штрандман, — с которым при настоящем тревожном положении было принято заявление А.И. Гучкова.» Военный агент в Сербии полк. В.А. Артамонов с тревогой докладывал генерал-квартирмейстеру Главного Управления Генерального штаба ген. Ю.Н. Данилову: «Сербские деятели усмотрели в А.И. Гучкове наиболее яркого представителя русского общественного мнения, устами которого, казалось, неофициальная Россия выражала свои желания, сообщала то, чего не хотели или не могли сказать ее официальные представители. Вероятно, сербы предположили, что неофициальная Россия благословляет их на войну с союзе с болгарами и, в случае надобности, поддержит их».

Достигнутый эффект, очевидно, показался недостаточным. Вернувшись в Россию, Гучков отправляет на имя председателя Совета министров Сербии Николы Пашича телеграмму: «Остаетесь ли при прежнем мнении? Бог в помощь!» Получивший информацию об этом, русский военный агент в Белграде немедленно сообщил о ней по инстанции, сопроводив ее комментариями: «Приводимая телеграмма, подстрекающая сербов к войне, подтверждает характеристику роли А.И. Гучкова, сделанную мною в рапорте от 16 сего июля №119(см. выше — А.О.). Вызывает сильнейшее недоумение, как может А. Гучков, нападавший на нашу неподготовленность к войне, ныне так легкомысленно подталкивать к вооруженному выступлению сербов и болгар, создавая у них иллюзию, что неофициальная Россия в нужную минуту вступится за них?» Все это делалось практически одновременно с неоднократными попытками русского правительства заверить балканских союзников, что Россия не готова к войне, и ни в коем случае не пойдет на риск вооруженного конфликта в случае их неудачи, и не поддерживает их воинственных планов. Сазонов не отказался от этой позиции и в начале военных действий, впрочем тогда это уже не имело значения. Авторитет России на Балканах был весьма велик, его основой была крестьянская семья и церковь, но среди секуляризованной интеллигенции и правительственных верхов оценка страны-освободительницы не была однозначной.

Особенно сложным было отношение к России в Болгарии. Кобург ненавидел ее за то, что он боялся русского влияния на болгарский народ и вынужденно считался с ним, но, по меткому наблюдению одного из русских дипломатов, «…больше всего он, по-видимому, боялся партии македонцев и стоявших во главе ее честолюбивых вождей. Он знал, что они ни перед чем не остановятся, если сочтут это нужным для осуществления своих планов.» Для того, чтобы удержать свою личную власть, в критические моменты Кобург демонстрировал свою преданность болгарской «великой национальной мечты», и тогда ему не нужно было бояться македонцев. Они охотно шли на сотрудничество.

19 июля (1 августа) 1912 в на рынке города Кочаны в Македонии прозвучал взрывы бомбы — активистами ВМРО был взорван осел с ношей динамита. Взрыв организовала банда Тодора Александрова, последовавшие события пошли по желаемому для революционеров сценарию. По официальным турецким данным, было убито 9 человек, в основном мусульмане, в ответ началась резня христиан — было убито около 40 человек и 250 ранено — в основном это были болгары. Турецкое правительство вынуждено было потом признать участие в резне солдат турецкой армии. Болгарский народ вновь с надеждой обратился в сторону России, и австрийскому принцу немедленно напомнили о ее роли в новейшей истории Болгарии. Поднималась заря новой войны.