Блицкриг радикально исламистской организации "Исламское государство Ирака и Леванта" (ИГИЛ) на севере Ирака поставил в тупик немало сторонних наблюдателей. Успехи группировки действительно выглядят почти фантастично - учитывая формальное соотношение сил. "Исламское государство Ирака и Леванта" - далеко не самое мощное движение среди сирийских мятежников. Зона её контроля, по сути, ограничивалась узкой полосой вдоль сирийского отрезка Евфрата - остальная сфера влияния представляет собой малозаселённые территории. Регион важен экономически (в нём расположена крупнейшая в Сирии ГЭС и основные нефтепромыслы), но его людские ресурсы сравнительно невелики. В итоге численность вооружённых формирований ИГИЛ до броска в Ирак оценивалась в 2-3 тыс. человек. При этом, начиная с февраля, группировка воевала не только с правительственными войсками (без особых успехов), но и с прозападными группировками "умеренных" светских повстанцев ("Сирийская свободная армия" и "Исламский фронт"), и, как это не парадоксально, с исламскими радикалами ("Аль-Нусра", сирийский филиал "Аль-Каиды"). Иными словами, иракский фронт оказался для ИГИЛ четвёртым.

Как итог, вторжение было осуществлено крайне ограниченными силами - так, по оценке иракских наблюдателей, атака на Мосул была осуществлена максимум 800 боевиками, которым противостояли в десятки раз превосходящая их по численности группировка иракских военных (20-30 тыс. человек). Тем не менее, операция увенчалась молниеносным захватом 1,8 млн. города, четвёртой по величине иракской военной базы, военного аэродрома, где боевикам достались два вертолёта и катастрофическим разгромом правительственной группировки. Практически теми же темпами был захвачен почти весь северный Ирак, при этом численность боевиков мгновенно увеличилась примерно до 12 тыс. Впрочем, даже сейчас формальное соотношение сил демонстрирует разрыв почти на два порядка - так, по состоянию на 2011-й общая численность иракских силовиков составляла более 800 тыс человек, армии - порядка 300 тыс. Итак, каким образом 36 млн. страна с впечатляющими (в теории) вооружёнными силами оказалась поставлена на грань военной катастрофы крайне ограниченной по численности группой боевиков, изначально практически не имевших тяжёлого вооружения?

"Секрет" состоит в том, что правительство Нури Аль-Малики пыталось управлять крайне фрагментированным и экономически проблемным обществом, обладая в реальности ограниченным силовым потенциалом, и при этом ему противостоит не стандартное исламистское ополчение, а вполне полноценная, хотя и небольшая армия. Экономический подтекст иракского кризиса вполне прозрачен - в стране 15% безработица, хронические трудности с энерго- и водоснабжением, что, осторожно выражаясь, не стимулирует лояльность по отношению к багдадскому правительству.

Наиболее известная линия противостояния проходит между суннитами и шиитами - при этом и правительство Малики, и США сделали практически всё, чтобы осложнить межобщинные отношения. Влияние суннитского меньшинства было сведено к минимуму, однако для Аль-Малики даже ограниченное присутствие суннитов оказалось неприемлемым. Репрессии в отношении суннитской элиты под лозунгом "дебаассизации" были начаты ещё до вывода американских войск, при этом официальные аресты были, возможно, лишь вершиной айсберга - шиитское ополчение ("Бригады Бадра"), судя по данным "Викиликс", весьма широко практиковало внесудебные расправы; впоследствии правительство весьма широко применяло закон о борьбе с терроризмом, предусматривающий возможность внесудебных арестов. Менее чем через сутки после окончательного вывода американских войск была предпринята попытка ареста наиболее высокопоставленного суннита в администрации - вице-президента Аль-Хашими (впоследствии заочно приговорён к смертной казни). Немедленно после этого разразился политический кризис - суннитский блок "Аль-Иракия" объявил о бойкоте работы парламента.

С тех пор Малики весьма небезуспешно смог нивелировать влияние "системных" светских суннитов. "Аль-Иракия" раскололась на три практически самостоятельных партии, уровень поддержки которых, судя по результатам недавних выборов, существенно упал. Однако обратной стороной этих достижений стал рост влияния радикалов. Начавшись с массовых суннитских протестов, 2013-й стал наиболее кровавым годом с 2008-го - 7818 погибших гражданских лиц и 1050 силовиков и открытый мятеж, начавшийся в декабре в провинции Анбар. При этом администрация уже на фоне восстания подлила масла в огонь, выступив с инициативой региональной реформы, в которой сунниты небезосновательно усмотрели попытку расчленения проблемных провинций. В итоге уже в январе губернатор провинции Ниневия Нуджаифи, столицей которой является Мосул, и которую было намечено разделить на три части, выступил с требованием автономизации (отметим, что Нуджаифи является лидером одного из осколков "Аль-Иракии" - "Мотахедун"). Иными словами, к моменту вторжения ИГИЛ оппозиционные настроения на суннитском севере были весьма сильны и среди населения, и среди элиты.

Традиционной опорой сначала оккупационных властей, а затем Малики в суннитских регионах были племенная элита и племенные ополчения. Следует учитывать, что, начиная с 1980-х в Ираке идёт процесс "ретрайбализации" - начиная с периода ирано-иракской войны племенные структуры, распадавшиеся в 1960-70-х, стали "регенерировать". Уже тогда "набор кадров в некоторых структурах власти и в элитных военных частях производился в основном в зависимости от племенной принадлежности и "региональных" корней претендентов. Это привело к тому, что в некоторых войсковых частях, полицейских и разведывательных структурах наблюдалось абсолютное соответствие между занимаемым постом и племенной принадлежностью".

После войны в Заливе и последующего шиитского восстания на юге процесс приобрёл "официальный" характер. Между двумя иракскими войнами племенная знать превратилась в одну из опор режима, а племенные ценности - в один из столпов государственной идеологии. Американцы продолжили эту традицию, сделав ставку на племенные ополчения в борьбе с баасистами и исламскими радикалами - например, в провинции Анбар ("Сыны Ирака"). Уже с 2004-го определённая племенная принадлежность стала необходимым условием для занятия высших государственных постов - так первое временное правительство Ирака было укомплектовано представителями наиболее влиятельных племён. Общая численность финансируемых американцами к 2009-му году представителей различных племен достигла 103 тыс. человек. "В какой-то момент стало казаться почти естественным, что бывшего президента США, Джорджа Буша, чаще можно было видеть рядом с лидерами племен в провинции Аль-Анбар, чем с президентом Ирака. В свою очередь, стало казаться нормальным и то, что некоторые представители племен звонят напрямую тому или иному американскому генералу, а не обращаются к региональным или местным властям".

Сейчас ¾ иракского населения входят в одно из 150 племён и некоторое время Малики удавалось сохранять лояльность племенной знати - так, ещё в феврале "Сыны Ирака" вполне лояльно воевали с джихадистами в Анбаре. Однако очередной виток давления на суннитскую общину, очевидно, раскачал ситуацию.

При этом потенциальные противники ИГИЛ на севере (курдская автономия), по сути, оказались в одном лагере с суннитами. Тактический альянс ранее непримиримых противников, направленный против Малики, стал просматриваться по крайней мере с 2011-го (так, Аль-Хашими изначально нашёл убежище именно в Курдистане, а далее направился в Турцию; с тех пор контакты между суннитской оппозицией и курдами ещё более упрочились). Фактически независимая курдская автономия не намерена делиться с Багдадом доходами от продажи нефти, зато откровенно не против расширить свою территорию за счёт соседа - сейчас правительство Курдистана контролирует лишь около половины этнической территории, при этом тот же Киркук являлся традиционным яблоком раздора между Багдадом и Сулейманией при любых администрациях. При этом уже в начале года город фактически контролировался курдскими военными формированиями.

Другая крупная неарабская группа севера - иракские туркмены, живущие в полосе между курдами и арабами (в том числе в Киркуке) потенциально могли бы стать опорой Багдада в регионе из-за значительной доли шиитского населения; однако у них, по-видимому, нет значимых вооружённых формирований. Собственно шииты также не выступают единым фронтом, а Малики отнюдь не пользуется их безусловной поддержкой. Так, противоречия между "умеренными", которых представляет премьер, и радикалами ас-Садра, которых поддерживает, по разным оценкам, от 10 до 30% шиитской общины, носят застарелый и принципиальный характер.

Этот 36-ти миллионный клубок противоречий пыталась удерживать под контролем крайне специфичная армия. Даже формально, несмотря на внушительную численность, иракские ВС находились перед вторжением не в лучшей форме. Боевая авиация Ирака - это лишь 18 истребителей (Ф-16), и 28 полноценных ударных вертолётов (Ми-28, по состоянию на январь 2014-го). Остальное - это достаточно разношёрстный набор "многоцелевых" и транспортных летательных аппаратов, зачастую далеко не новых. Современных танков у Багдада немного: 149 Т-72, включая 77 модернизированных в Венгрии и 140 М1 "Абрамс"; танковые армады Саддама давно канули в Лету.

При этом с качеством у иракской армии ещё более плохо, чем с вооружением. Постсаддамовские ВС - это трайбализм, бесследно исчезающие сотни тысяч стволов стрелкового оружия, низкая выучка и эпическая коррупция. Взятки в руководстве иракской армией стали не нарушением, а чем-то вроде традиции, ритуала, который совершается при заключении любого договора, даже неформального. При этом лояльность армии также крайне сомнительна - несмотря на постоянные чистки, в её рядах остаётся немало представителей старой военной элиты, мягко говоря, воспринимающих перманентную "дебаассизацию" без восторга, равно как и попытку поставить "их" армию под контроль шиитских командиров (которые активизировались непосредственно перед вторжением).

При этом большая часть современной тяжёлой техники к лету была стянута в мятежный Анбар - трофеи, захваченные ИГИЛ у северной группировки демонстрируют подержанные "Хамви" плюс старые и явно немногочисленные танки китайского производства (Т-69). Наиболее боеспособные части шиитского ополчения (за исключением "Армии Махди" Садра были сосредоточены в Сирии).

На этом фоне в сирийско-иракском пограничье сформировалась ранее немыслимая коалиция из собственно ИГИЛ, баасистского сопротивления местных исламистов (Аль-Ансар и др.) и ополчения местных племён. При этом ИГИЛ удалось добиться перемирия и поддержки от "Аль-Нусра", и, что становится всё более понятным, как минимум благожелательного нейтралитета Курдистана. Последний уже объявил о независимости; при этом курдская пешмерга, несмотря на эпизодические стычки с ИГИЛ, с куда большей активностью противостоит шиитскому ополчению Ас-Садра (так попытка его атаки из Киркука была блокирована курдскими формированиями); дезертирство курдов из иракской армии приобретает массовые масштабы; руководство ИГИЛ демонстрирует по отношению к "братьям-курдам" подчеркнутую политкорректность. Ахмад Дабаш: "Прежде всего, я должен поблагодарить курдских лидеров за их отличную позицию против правительства Багдада и их поддержку суннитов в последние полтора года - открытие своих границ для наших людей, которые были вынуждены бежать. Это было почетное действие". Прямой саботаж со стороны военных-суннитов и наличие договоренностей с сирийскими баасистами также вполне вероятен. Дополнительным бонусом стала двусмысленная позиция США, недовольных усилением иранского влияния в Багдаде и недостаток американских сил в регионе - на базе Инджирлик в Турции, с которой "исторически" контролировался север Ирака, по крайней мере на момент вторжения находилась только транспортная авиация.

При этом по меньшей мере у ИГИЛ и баасистов было очевидное качественное превосходство. Отряды ИГИЛ дисциплинированы и неплохо подготовлены; существенные финансовые ресурсы позволили группировке привлечь значительное количество западных наёмников, а часть боевиков прошла обучение в американских лагерях в Иордании (по относительно официальной версии, США обучали членов "Сирийской свободной армии", впоследствии перешедших на сторону "конкурентов", однако проверить это невозможно). В итоге стал возможным успешный бросок на Мосул, где изначально компактная группировка увеличилась за счёт местных союзников; при этом захват значительного количества вооружения и $429 млн, плюс достаточно массовая поддержка местного населения позволили ИГИЛ начать массовую вербовку сторонников на занятых территориях.

Что будет дальше? Очевидно, что силы северной коалиции продолжат достаточно быстрый рост - цифра в несколько десятков тысяч человек выглядит вполне реалистичной. Однако дальнейший блицкриг выглядит всё более проблематичным. Даже в оптимистичном для мятежников случае численность иракской армии будет превосходить их формирования на порядок, при этом перевес армии в тяжёлом вооружении после отвода войск из Анбара окажется даже значительнее, чем в Мосуле. При этом шиитские ополчения, мотивированные гораздо лучше регулярных войск (во многом усилиями самой ИГИЛ, проявившей предельную жестокость), как предполагается, могут достигнуть численности порядка 100 тыс. человек. В этой ситуации успешный штурм или хотя бы блокада 6,5 млн. багдадской агломерации с многочисленным шиитским населением (только в шиитском пригороде Садр-сити живёт около 2 млн.) выглядит маловероятно.

С другой стороны, состояние иракских войск не позволяет им надеяться на быстрый реванш. Скорее всего, в ближайшей перспективе мы увидим относительное равновесие. Иными словами, север Ирака может надолго остаться под контролем боевиков и радикально расширившей зону своего контроля курдской автономии. При этом, рано или поздно, в разнородной коалиции неизбежно возникнут противоречия - так, ИГИЛ находится в весьма прохладных (до открытых военных столкновений) отношениях даже с идеологически близкими иракскими исламистами. Вполне светские баасисты и племенные формирования потенциально составляют не меньшую проблему. Вполне возможна фактическая фрагментация севера по сирийскому или ливийскому (с учётом роли племён) сценарию.

По другую сторону фронта позиции Малики, вынужденного опираться на не слишком лояльное по отношению к нему ополчение ас-Садра, неизбежно ослабнут, зато очевидным образом усилятся позиции шиитских радикалов. При этом отношения Ас-Садра и Тегерана в целом далеки от безоблачных. США вполне очевидно настроены избегать прямого и масштабного вмешательства (при условии установления равновесия). Экономика Штатов явно стоит на пороге рецессии, что, очевидно, приведёт к очередному сокращению военного бюджета, при этом основные месторождения нефти сосредоточены вне зоны боевых действий и катастрофическое свёртывание иракского углеводородного экспорта выглядит маловероятным. При этом наличие суннитского барьера между Сирией, Ираном и шиитской частью Ирака и втягивание Тегерана в затяжной иракский конфликт - это неизбежное сокращение ирано-иракской помощи режиму Асада. Даже если Вашингтон прямо не причастен к нынешнему хаосу в Ираке, он оказался в роли основного выгодоприобретателя - в его интересах продлить конфликт, избегая дорогостоящей интервенции.

Иными словами, раскол Ирака - это, вероятно, надолго.

Евгений Пожидаев - международный обозреватель ИА REGNUM