С начала 2013 года в Дагестане заметны попытки пересмотреть методы антитеррора и борьбы с экстремизмом. На определенных направлениях это принесло успехи. Достаточно вспомнить уничтожение одиозного лидера бандподполья Ибрагима Гаджидадаева. Но некоторые "инновации" вызывают серьезные вопросы и несут в себе риски, о которых необходимо сказать.

В течение года чиновники разного уровня неоднократно заявляли о том, что к борьбе с террористами и радикалами необходимо привлекать местных жителей, создавая для этого, в частности, народные дружины. Здесь у Дагестана, действительно, накоплен большой положительный опыт. Народное ополчение встало на пути басаевских боевиков в 1999 году. Позднее в горных районах республики сельские жители также не раз противостояли местным "лесным". Но сейчас призыв к гражданскому населению выйти на антиэкстремистский "субботник" нередко приводит к процессам совершенного иного рода. Чтобы понять, о чем идет речь, можно обратиться к происходившему в октябре и ноябре в Ленинкенте - поселке с 16 тысячами жителей, расположенном на северо-западной окраине Махачкалы и входящем в состав дагестанской столицы. Ленинкент - не такой по масштабу населенный пункт, ситуация в котором может напрямую повлиять на Дагестан в целом. И все же ленинкентские события заслуживают детального рассмотрения, потому что предпосылки для подобных событий есть во многих других уголках Дагестана, а в какой-то степени - и в других регионах юга России.

В Ленинкенте дважды - 11 и 18 октября - сбор жителей на пятничную молитву сопровождался конфликтами с применением силы. А в пятницу, 15 ноября, пролилась кровь: по официальным данным, шесть человек в поселке получили ранения, двое госпитализированы. Суть происходящего каждую "черную пятницу" состояла в одном и том же: группе верующих, ходивших в одну из мечетей поселка (расположенную на улице Гагарина), не позволяли туда пройти. Всех призывали собраться на молитву в центральной поселковой мечети, контролируемой Духовным управлением мусульман Дагестана. Против проведения пятничной молитвы в "альтернативной" мечети выступала и часть местного населения, и пришедшие в поселок отряды гражданских лиц. При этом каждый раз в Ленинкент вводились подразделения силовых структур. О том, как они действовали, разные участники и очевидцы событий выдвигают разные версии. Совпадают эти версии в том, что насилие эти силовики - как минимум - не предотвратили.

С чем были связаны выступления против пятничной молитвы в одной из мечетей? Очевидно, что их причина не сводилась к действующему в исламе требованию верующим одного населенного пункта всем собираться в пятницу в одной мечети, если только она может их вместить. Это требование нарушается в сегодняшнем Дагестане, с его сложной исламской мозаикой, вовсе не только в Ленинкенте. В данном же случае противники "альтернативной" мечети называли ее "салафитской" и именно этим объясняли свои действия. Те местные жители, которые препятствовали проведению молитвы в мечети, мотивировали свои действия беспокойством за обстановку в поселке. Они опасались, что из-за наличия в поселке "салафитской" мечети Ленинкент может стать предметом особого внимания правоохранительных органов. В этой связи звучали даже призывы не дать превратить поселок во "второе Гимры" (Гимры - село в горном Унцукульском районе Дагестана, где длительное время действует режим контртеррористической операции). Что касается участников столкновений, приходивших в поселок извне, то они, судя хотя бы по некоторым деталям их одежды, позиционировали себя как сторонники Духовного управления мусульман Дагестана, из-за чего, вполне логично, требовали сбора всех верующих в центральной мечети, имам которой также лоялен Духовному управлению. (Оговоримся, что отождествлять позицию дружинников и Духовного управления оснований все же нет: руководители этой структуры высказывались о существовании в поселке двух "пятничных" мечетей в довольно примирительном ключе.)

Слово "салафит" в сегодняшнем Дагестане - многозначное. Оно не обязательно обозначает приверженца религиозного направления, известного под этим наименованием на Арабском Востоке. Среди дагестанских "салафитов" есть реальные сторонники вооруженного джихада, терроризма, различных экстремистских проектов. А некоторые люди получают такое наименование только потому, что полемизируют по доктринальным вопросам с наиболее влиятельным на данный момент в местном исламе религиозным течением - суфизмом (не вдаваясь в богословские детали, отметим лишь, что этой полемике в Дагестане - более ста лет; она активно шла, например, в местных мусульманских газетах в 1910-е годы, когда проблема терроризма в Дагестане не стояла вовсе). Следовательно, и наименование какой-либо мечети как "салафитской" может интерпретироваться очень по-разному. Но для того, чтобы в полном объеме понять риски происходящего в Ленинкенте, важно отметить другое: в мечети, из-за которой возникло противостояние, собираются не только салафиты, как бы ни понималось это слово в данном случае. И многие угрозы, которые несут в себе ленинкентские события, связаны как раз с наличием в мечети, оказавшейся в центре конфликта, иной группы прихожан.

История у этой мечети Ленинкента вообще особенная. В 1920-е годы небольшой дагестанский поселок, населенный кумыками - тюркским народом, обитающим в равнинной части республики, - был перенесен ближе к Махачкале и переименован в честь вождя мирового пролетариата. Но без своей мечети жители переезжать отказались, и советская власть, тогда еще в целом миролюбиво настроенная по отношению к исламу, разрешила перенести здание на новое место. Камень за камнем мечеть перевозили на повозках в нынешний Ленинкент, дальнейшая судьба которого сложилась так же, как судьба многих других населенных пунктов дагестанской равнины. Начиная с 1950-х годов в регионе начался процесс активной миграции на равнину горского населения. Национальный состав равнинных городов и сел стремительно менялся, во многих местах этот процесс продолжается и до сих пор. В том же Ленинкенте кумыки составляют теперь менее половины населения.

Само по себе появление на равнине новых жителей чаще всего не вызывает конфликтов. Но когда, одновременно с этим, власти принимают решения, ущемляющие земельные интересы коренных жителей равнины, - регулярно возникают осложнения, в том числе и с явным межэтническим подтекстом (хотя при отъеме земель у коренного населения равнины выгодоприобретателями чаще оказываются не вчерашние переселенцы с гор, а структуры, близкие региональным чиновникам). Именно земельные конфликты на протяжении последних лет определяли ситуацию в Ленинкенте. Поскольку поселок находится в черте Махачкалы, землей в нем распоряжается городская мэрия. Земельные участки в поселке, расположенном у подножья гор вблизи федеральной трассы, пользуются большим спросом. При всемогущем градоначальнике Саиде Амирове, арестованном полгода назад, продажи этих участков шли весьма интенсивно. Так состав населения поселка изменился еще раз, теперь уже не из-за миграции из горных районов, а из-за продажи земель. Как и во многих других уголках дагестанской равнины, в Ленинкенте это вызывало протесты коренного населения, создававшего свои общественные организации, проводившего митинги, писавшего письма властям всех уровней с требованием вернуть местным жителям контроль за "исторически" принадлежащей им землей, воспрепятствовать коррупции в земельных вопросах. В ходе таких действий сформировался местный кумыкский "актив", в котором есть и молодежь, и люди старшего поколения.

Члены этого "актива" посещает в основном ту самую мечеть, вокруг которой и возникло противостояние. Насколько можно понять, эту мечеть, некогда перенесенную на нынешнее место их предками, они считают символом "старого" Ленинкента, символом общины, существовавшей в этом селе до переселений советского и постсоветского времени. С другой стороны, она стала для них и своего рода "запасной гаванью" после того, как в 2007 году имамом центральной мечети поселка стал человек, которого они не поддерживали. При этом, по нашим данным, с религиозной точки зрения многие местные кумыкские общественники являются приверженцами суфизма, то есть как раз того направления, которое доминирует сегодня в Духовном управлении мусульман Дагестана и от имени которого выступали пришедшие в поселок дружинники. Другое дело, что кумыкские активисты Ленинкента в основном персонально ориентированы на тех суфийских религиозных авторитетов, которые достаточно далеки от нынешнего руководства Духовного управления. Например, многие из них чтят память шейха Ильяса-хаджи Ильясова, убитого в августе 2013 года. Он был весьма влиятелен именно в кумыкской среде, был известен как противник экстремизма (в его убийстве с самого начала заподозрили бандподполье), но при этом многие годы оппонировал и Духовному управлению. Надо признать, что в некоторых частях исламского мира Дагестана этнический фактор играет сегодня свою роль, отчасти определяя и группировки мусульманских лидеров, и влияние этих лидеров и религиозных организаций среди рядовых верующих.

Безусловно, конфликт вокруг мечетей в Ленинкенте - не межэтнический. Достаточно сказать, что имамы обеих мечетей, где верующие собираются по пятницам, - аварцы. Но из-за вовлечения в эти события "кумыкского актива" - просто в качестве части прихожан мечети, из-за которой возникло противостояние c участием дружинников, - эхо Ленинкента может прозвучать в сферах, далеких от борьбы с религиозным экстремизмом. Примечательно, что за сохранение в поселке "старой" мечети и против действий дружинников высказались и кумыкские общественники из других населенных пунктов. Кумыкское движение - одно из заметных этнических движений в Дагестане, способное на проведение резонансных протестных акций, несмотря на свою внутреннюю раздробленность. До сих пор кумыкские общественники, в Ленинкенте и за его пределами, в основном концентрировались на земельных проблемах. А вот в результате событий октября-ноября они оказались вовлечены и в борьбу вокруг мечетей.

Итак, попытка активизировать в Дагестане народные дружины, в том виде, в каком она была сделана в Ленинкенте, может осложнить положение в регионе, создав новые источники напряженности. Ведь в данном случае речь не о помощи дружинников силовикам в борьбе с преступниками, а о дозволении вмешиваться в конфликтные ситуации никем не контролируемым отрядам гражданских лиц. В таких условиях спираль взаимного насилия разворачивается по собственной логике, никак не связанной с противостоянием терроризму и экстремизму. И эта логика, как показывают ленинкентский опыт, может быть весьма неожиданной для тех, кто основывает свои решения на схематичных, далеких от реальности представлениях о регионе.

Обилие негативных новостей из Дагестана в федеральных СМИ не должно формировать обманчивого впечатления о том, что в этом регионе "хуже уже быть не может". При всей остроте дагестанских проблем, модные сегодня сравнения Дагестана с Афганистаном или с наиболее неспокойными странами Арабского Востока - все же художественное преувеличение, а не констатация реальности. Поэтому особенно важно не допустить неосторожных движений, в результате которых возникнут новые или укрепятся старые линии противостояния, вовлекающего все большее число людей. Даже перед лицом сохраняющейся террористической угрозы, а вернее - особенно перед ее лицом, принципа "не навреди" не отменял никто. Как и политической ответственности тех, кто пренебрегает этим принципом.