Поэт и министр

Пушкин - К. В. Нессельроде. 13 января 1823 года. Из Кишинева в Петербург:" Будучи причислен по повелению его величества к его превосходительству бессарабскому генерал-губернатору, я не могу без особого разрешения приехать в Петербург, куда меня призывают дела моего семейства, с коим я не виделся уже три года. Осмеливаюсь обратиться к вашему превосходительству с ходатайством о предоставлении мне отпуска на два или три месяца. Имею честь быть с глубочайшим почтением и величайшим уважением, граф, вашего сиятельства всенижайший и всепокорнейший слуга Александр Пушкин".

Нессельроде зачислял Пушкина в Коллегию иностранных дел, переводил его на юг в канцелярию И.Н. Инзова. Существуют данные, позволяющие говорить и о взаимоотношениях Пушкина с семьей министра. П. П. Вяземский (сын поэта), свидетельствовал, что существовала "острейшая вражда" между Пушкиным и графиней Нессельроде, которая, по его словам, была "могущественной представительницей того интернационального ареопага, который свои заседания имел в Сенжерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и в салоне графини Нессельроде в Петербурге". Как писал Павел Петрович, "Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами эту надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски". Кстати, историк Д. Д. Благой, пытавшийся распутать этот сюжет в биографии Пушкина, констатирует: противостояние поэта и четы Нессельроде в своей основе своей имело не личный характер, а содержало серьезную политическую, идеологическую подоплеку. Пушкинист Н. Н. Скатов обращает внимание и на тот факт, что Нессельроде, ставший после отставки Каподистрия полновластным хозяином внешнеполитического ведомства империи, стал особо выделять так называемую "русскую партию", о существовании которой со ссылкой на российского министра стали сообщать иностранные дипломаты своим правительствам.

Что же касается Пушкина, то налицо факт попытки вовлечь его "в прямое столкновение с императором Александром Первым, о чем содержится намек в "Записках А. О. Смирновой". Для этой цели, на поэта было заведено специальное "досье", куда заносились все неблаговидные поступки поэта - бесконечные дуэли, публичные заявления, пьянство, любовные истории - его часто подводил жаркий темперамент. Поэтому возникает вопрос: "Мог ли Нессельроде решить вопрос об отпуске Пушкина, числящегося по Коллегии иностранных дел коллежским секретарем X класса, без санкции императора?". Да мог, но только в случае, если бы Пушкин не имел бы в его ведомстве "особый статус".

Только спустя почти месяц после получения обращения Пушкина Нессельроде 21 февраля 1823 года направляет Александру Первому доклад о просьбе поэта разрешить ему отпуск в Петербург. Царь помечает: "Отказать". Любопытно, что Нессельроде и после этого медлил с ответом, и только 27 марта сообщил наместнику в Бессарабии И. Н. Инзову: "Находящийся при вашем превосходительстве коллежский секретарь Пушкин отнесся ко мне письменно об испрошении ему отпуска для свидания с семейством. Вследствие доклада о сем государю императору, его величество соизволил приказать мне уведомить г. Пушкина, через посредство вашего превосходительства, что он ныне желаемого позволения получить не может".

Вникнем в ситуацию. Весной 1822 года в Кишиневе устраивается разгром "шайки революционеров", затем проводится указ о запрещении масонских организаций. Император Александр уверен, что во второй армии зреет заговор: он отстраняет от должности генерала Орлова, проводится арест Раевского, отзывается Липранди. Казалось бы, следовало бы удалить с юга и Пушкина "по семейным делам на два-три месяца", а может быть, и более. Но этого не происходит, причем сам Пушкин еще до написания письма-обращения к Нессельроде, уверен: ему придется задержаться на юге. На то были, видимо, серьезные причины.

В "игру" вступает английская "партия"

Журнал " Вестник Европы", начало 1823 года, Константинополь: "Янычары, низвергнув Галет-Ефендия, убедили султана подписать гатти-шериф (повеление) к новому великому визирю Абдалле. В оном объявляется ему, что впредь все государственные дела производиться будут в присутствии янычарских депутатов. Янычары потребовали головы Галет-ефендия, и разорили его дом. Султан принужден был на сие согласиться и послать одного капиджи- пашу в Азию за головою своего любимца и друга. Она уже выставлена на воротах Сераля с приличною надписью. Уверяют, что Абдулле- паше Солуньскому и еще другим пятерым пашам тоже отрублены головы. Поступают известия о новых поражениях, претерпенных остатком турецкого флота в Мраморном море. Уверяют, что султан велел отрубить головы и всем корабельным капитанам бывшей армады. Греческие корабли держат в блокаде пролив Дарданельский. Состояние Константинополя самое беспокойное. Убийства и зажигательства происходят ежедневно. Великий визирь Абдулла уволен от службы за слабостью здоровья. Преемником его назначен Али-бей. Пишут, что персидский двор, отринул все предложения дивана, и что персы намерены воспользоваться нынешним положением дел для приведения в действо обширных замыслов. Они завели тайные сношения во многих областях Азийской Турции, и что шах намерен завладеть не только важным городом Багдадом, но, и всей Сирией".

Журнал " Сын отечества": " Новый великий визирь находит великую помощь в Аге янычар, при сохранении спокойствия в столице. Утверждают, что персы сделали предложения заключить мир с турками, и что сии последние желают начать переговоры в Эрзеруме. В Яссах получено господарем повеление Порты арестовать митрополита и сорок или пятьдесят тамошних бояр, и отправить их за Дунай для исследования их поведения в течение двух последних лет. Персия требует уступки пограничных областей, коими турки овладели во время последних беспокойств в Персии, но диван не решается уступить их. Персидская южная армия усилена: она идет на Багдад и угрожает Сирии, между тем, как северная двинется в Армению".

Английская газета The Morning-Herald: "Если верить некоторым приметам, то дела Греции устроятся благоприятным для сей земли образом. Многие надеются, что война, свирепствующая там, вскоре кончится, и что за оной последует мир. Утверждают, что английский посол в Константинополе представил Дивану записку, в коей предлагает ему признать греков независимою нацией, с тем, что Порта будет вознаграждена за доходы, получаемые ею с греческих областей. Хотя бы новая дань и была превосходнее платимых прежде сего греками податей, но бремя оной всегда будешь для греков сноснее, ибо они чрез то освободятся от оскорблений и грабежей турецких правителей. Между тем невероятно, чтоб Порта приняла сии предложения, и мы полагаем, что одна война может решить сие дело. Греки намерены составить из отдельных областей своих союзную Республику, наподобие Североамериканских Штатов, и поручить главное управление Конгрессу, составленному из депутатов каждой области. Сим способом надеются они придать своим делам более единства и силы. Заседания Конгресса происходят в городе Астре, в десяти часах езды от Наполи-ди-Романии. Военная часть уже теперь получает надлежащий вид, составление же уставов по части юстиции, дел внутренних и духовных предоставлено особым Комиссиям. По многим приметам видно, что турецкое правительство, не надеясь покорить греков свирепством, намерено поступать с ними кротко и человеколюбиво. В Смирне паша приказал казнить одного турка за то, что он умертвил безоружного христианина. Султан, особенным хати-шерифом, повелел всем чиновникам, высоким и низким, щадить христиан и обходиться с ними кротко".

"Вестник Европы": "Греки объявили все турецкие берега состоящими в блокаде. Пишут, что начальник английского корабля Камбриана, г-н Гамильтон объявил адмиралтейству идрийскому, что английское правительство признало изданную греками декларацию о блокаде турецких берегов, и требует списка всех гаваней, которые греческое правительство включает в сию блокадную декларацию, для уведомления о том английских консулов, дабы они не давали кораблям паспортов для входа в сии гавани. Уверяют также, что пребывающий в Смирне французский консул объявил всем шкиперам своей нации, чтобы они уважали блокадную декларацию греческого правительства. Пишут из Константинополя, что султан приказал казнить Бербер- Баши (произведенного им в звание Силигдар-Аги), также бывшего великого визиря и еще начальника сборов: головы их выставлены на стенах сераля. Военные действия в Армении прекращены, и турецкое правительство решилось непременно заключить мир с персами. Для сего послан был из Константинополя в Ерзерум уполномоченный чиновник, который, как сказывают, отправится оттуда ко двору шаха персидского. В Константинополе, как видно, надеются на внутренние беспокойства в Персии; ибо и при дворе тегеранском, и в провинциях составились многие партии, одна другой противные. Не смотря на то, персидское правительство дало повеление продолжать войну с величайшею деятельностию. Армия южная значительно усилена; ей назначено идти в окрестности Багдада и напасть на Сирию, между тем как северная армия завладеет Армениею. Нынешний обладатель Персии, Фет-Али Шах, имеет у себя детей пятьдесят человек пола мужеского и такое же число женского, которые находятся теперь в живых; но считая c умершими, всех детей было бы у него ныне свыше двух сот. Шаху минуло 54 года. Более двадцати принцев, старших сынов его, управляют городами и провинциями в качестве губернаторов; но Аббас Мирза, второй сын монарха, пользуется особенною нежностию своего родителя. По правилам нынешней политики персидской, сыны государя обыкновенно назначаются в губернаторы провинций со властию почти неограниченною. Такая политика доставляет мир государству, пока жив Фет-Али Шах; она же может навлечь ужасное безначалие и кровопролитие после его смерти".

Персидско-турецкая война 1821-1823-х годов плохо изучена историками. Наследный принц Персии Аббас-Мирза попытался повторить поход в Малую Азию времен шаха Аббаса Великого в 1590 году. Тогда, воспользовавшись смутами в Османской империи, Иран начал военные действия. Был быстро захвачен Багдад, Наджар, Мосул, Киркук и др. Это привело к изменению торговых путей и к упадку итальянских городов, а заодно и разорению Левантийской компании в Англии. В то же время стали экономически крепнуть и возвышаться европейские государства, примыкающие к Атлантическому океану.

В начале 19-го века англичане активно "мутили воду" среди ваххабитов в Аравии. В 1819 году они направила эскадру к "пиратскому берегу" в Персидском заливе. В 1820 году местные племена подписали с Великобританией "Генеральный договор о мире". Когда же в 1821 году восстали греки в придунайских княжествах и турки перекрыли Проливы для торгового флота, для английской Ост-Индийской компании повышалось значение торгового пути Индия - Персия-Закавказье - турецкий порт Синоп-Одесса, и оттуда в Европу. Охрану торговых интересов русских купцов в Персии стало осуществлять открытое в 1821 году российское генеральное консульство. Этому предшествовали долгие переговоры, которые в течение ряда лет вел главнокомандующий в Грузии генерал А. П. Ермолов с великим визирем Мирзой Шефи. Ему удалось достигнуть введения льготного 5-процентного тарифа по закавказскому транзиту. Из "Записок" Н. Н. Муравьева: Когда были получены бумаги из Петербурга, которыми извещали персидский двор, что турки своим поведением навлекают на себя гнев государя, надобно было объяснить Абаз-Мирзе, что государь желает дать знать всем народам, что не страсть к завоеваниям его к сему понуждает, но единственно неправильные поступки турок против него. Грибоедов ходил к Абаз-Мирзе и объяснил ему сие, говоря: "Государь не требует союзников, но дает только ему знать о сем". Но на другой день Мазарович ( сотрудник дипмиссии в Персии -С.Т.) увидевшись с принцем в саду, вместо того, чтобы соблюсти осторожность, просил Абаз-Мирзу быть союзником нашим, и в знак благодарности, когда тот объявил свое согласие, схватил у него руку и поцеловал ее". Утверждается, что эта акция подтолкнула персов к нападению на Османскую империю. Позже Мазаровича стали подозревать в обслуживании английских интересов, в Петербург посыпались донесения о том, что "в Персии братья его совершенно пустились без стыда в торги и таскаются по базарам для закупки товаров, которые они намерены продать в России".

Свидетельствует известный кавказовед Василий Александрович Потто: " С давних пор между двумя соседними мусульманскими державами были серьезные поводы к неудовольствиям, обостренные враждой пограничных начальников. Границы были ареной обоюдных набегов, разбоев и возмутительных насилий. Ермолов отмечает, что причиной вражды были, между прочим, притеснения, делаемые в турецких пределах персидским торговцам, и обиды, причиняемые ездящим на богомолье в Кербалай. Все внимание Порты было отвлечено в то время греческой войной за независимость, и многочисленные войска ее из Анатолии были выведены. Аббас-Мирза, уверенный, что Россия вступится за греков и объявит со своей стороны войну Оттоманской Порте, решил воспользоваться затруднительным положением последней. К Ермолову он писал между тем, что его подвигает к войне с Турцией чувство негодования на жестокость турецкого правительства против греков и вообще христиан. Он ездил даже в Эчмиадзинский монастырь и там просил католикоса на христианском алтаре освятить его меч. "Но, конечно, не мщение за христиан мог иметь в виду Аббас-Мирза, владетель мусульманский. Нельзя усомниться, что в расчетах английского правительства выгоды торговли дороже крови истребленных христиан",- так сообщил Ермолов в Петербург. В сентябре 1822 года персидская армия неожиданно вторглась в турецкие пределы. Застигнутые врасплох и неготовые к обороне, турки не могли противиться, и Баязет, после слабой обороны, сдался. Персияне заняли также несколько небольших, но по своему положению довольно важных крепостей, и в том числе Топрах-Кале, лежавший на арзерумской дороге. Отсюда набеги их простерлись даже до окрестностей Багдада, где все небольшие стычки окончились в их пользу. Даже жители Карса до того страшились персиян, что просили Ермолова занять войсками их крепость. "Не мог я сделать сего по настоящим обстоятельствам,- говорит он,- но многие селения спасли мы тем, что под видом охранения купленного нами хлеба расположили в них небольшие отряды". Многие армянские деревни совсем бежали в русские пределы, и турки им не препятствовали. Военные действия были, однако, не продолжительны. Оставив в Топрах-Кале небольшой гарнизон, Аббас-Мирза двинулся дальше. Не доходя до Арзерума, он встретил, наконец, турецкий лагерь. Здесь успели сосредоточиться войска двух пашей; но паши враждовали между собой, и никакого единства действий ожидать от них было невозможно. Аббас-Мирза стал готовиться к бою. Но турки бросили лагерь и пустились бежать по направлению к Арзеруму. Персияне кинулись грабить оставленное. Вдруг между ними пронесся слух, что турки возвращаются. Слух этот был ложен; тем не менее, персидское войско пришло в неописуемый страх и, в свою очередь, поспешно стало отступать по направлению к Топрах-Кале. Одновременно с тем шли военные действия и со стороны Эриванского ханства. Но там дела персиян шли менее успешно. Курдистанский валий передался туркам и, делая набеги на Эриванское ханство, производил в нем страшные опустошения. Эти неудачи и явившееся убеждение, что между Россией и Турцией войны не будет и что последняя, опомнившись, соберет достаточные силы, чтобы наказать персиян за внезапное нападение, заставили Аббаса-Мирзу удовольствоваться приобретенной славой, и 27 октября он уже возвратился в Тавриз. Мирный договор между Персией и Турцией заключен, однако, гораздо позже, именно в 1823 году". Любопытное совпадение: подписание Эрзерумского мира между Персией и Османской империей почти хронологически совпадает с назначением графа М. С. Воронцова новороссийским генерал-губернатором.

Перевод Пушкина в Одессу

Пушкин - П. А. Вяземскому 6 февраля 1823 года. Из Кишинева в Москву: "Я ждал тебя осенью в Одессу и к тебе бы приехал - да мне всё идет наперекор. Не знаю, нынешний год увижусь ли с тобою. Пиши мне покамест, если по почте, так осторожнее, а по оказии что хочешь - да нельзя ли твоих стихов?". Пушкин - П. А. Вяземскому. Март 1823 года. Из Кишинева в Москву: "Я барахтаюсь в грязи молдавской, черт знает, когда выкарабкаюсь. Ты - барахтайся в грязи отечественной и думай". Пушкин - Л. С. Пушкину. 25 августа 1823 года. Из Одессы в Петербург: " Мне хочется, душа моя, написать тебе целый роман - три последние месяца моей жизни. Вот в чем дело: здоровье мое давно требовало морских ванн, я насилу уломал Инзова, чтоб он отпустил меня в Одессу - я оставил мою Молдавию и явился в Европу. Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-богу, обновили мне душу. Между тем приезжает Воронцов, принимает меня очень ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе - кажется и хорошо - да новая печаль мне сжала грудь - мне стало жаль моих покинутых цепей. Приехал в Кишинев на несколько дней, провел их неизъяснимо элегически - и, выехав оттуда навсегда, - о Кишиневе я вздохнул. Теперь я опять в Одессе и всё еще не могу привыкнуть к европейскому образу жизни - впрочем, я нигде не бываю, кроме, как в театре. Пиши же мне в Одессу - да поговорим о деле. Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти; хоть я знаю закон божий и первые правила - но служу и не по своей воле - и в отставку идти невозможно.- Всё и все меня обманывают - на кого же, кажется, надеяться, если не на ближних и родных. На хлебах у Воронцова я не стану жить - не хочу и полно - крайность может довести до крайности - мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию, хоть письма его очень любезны. Это напоминает мне Петербург - когда, больной, в осеннюю грязь или в трескучие морозы я брал извозчика от Аничкова моста, он вечно бранился за 80 коп. (которых верно б ни ты, ни я не пожалели для слуги). Прощай, душа моя - у меня хандра - и это письмо не развеселило меня".

Перевод Пушкина в Одессу из Кишинева загадочен. Считается, что он состоялся благодаря хлопотам А. И. Тургенева. Ему М.С. Воронцов обещал взять Пушкина к себе с целью "спасти его нравственность и дать его таланту досуг и силу развиться". Однако нам представляется, что это был определенный ход Нессельроде, который успел переслать в Одессу на поэта "должную характеристику". На первых порах, перемена обстановки для Пушкина приятна. Одесса-город совсем молодой - была все же культурнее молдавско-турецкого Кишинева, и жизнь здесь складывалась для поэта с большим разнообразием. Имелась итальянская опера, хорошие рестораны, казино, исправно доходили европейские и российские газеты и книжные новинки. Михаил Семёнович Воронцов, сын "полномочного министра" России в Англии, слыл либералом. В 1818 году он предлагал даже Александру Первому упразднить крепостное право в России. Даже Растопчин в своём письме писал: "Я поздравляю всё население Новороссийского края, которое ему (Воронцову) подвластно... но у него будет много работы - одно только искоренение воровства можно сравнить с подвигами Геркулеса". Но вскоре произошло невероятное. В конце 1823 года, 12 декабря, в день рождения Александра Первого, стал известен список военачальников произведенных в полные генералы. Были повышены в чине даже те, кто не мог на это рассчитывать. Но только не М. С. Воронцов. Почему?