О пользе компетенций и вреде знаний

Продолжаем тему реформ и контрреформ в образовании как важнейшем элементе обновления идеологической повестки. Общий взгляд сохраняем прежним: преодоление неоколониальной зависимости, в которую Метрополия с разной долей успешности втянула все без исключения элементы постсоветского пространства, не осуществить только через сохранение и удержание военно-политического суверенитета. Суверенитет идеологический требует обновления гуманитарной сферы, а суверенитет технологический — проведения адекватной научно-образовательной политики. А без технологического в условиях индустриального, а тем паче постиндустриального общества невозможно обретение суверенитета экономического.

Царское правительство, а еще более интенсивно Сталин в годы индустриализации закупали технологии. Сейчас это для России крайне сложно. Китай в годы реформ, инициированных Дэн Сяо Пином, часто просто «заимствовал» их на Западе, не обижаясь на обвинения в воровстве. Вроде бы так называемый «параллельный импорт» и нам приоткрывает для этого двери. Но ситуация гораздо сложнее.

Во-первых, позаимствовать — не значит создать. Ты в совершенстве владеешь тем, что ты сам и создаешь, а то, что позаимствовано, не всегда можешь даже применить по-настоящему эффективно. СССР, кстати, производил именно технологии, хотя и не все. Особенно опасным стало отставание в кибернетике и науках о жизни, вызванное печально известными и при этом идеологически мотивированными решениями при Хрущеве. Во-вторых, нужны кадры, которые могут если и не создавать оригинальное, то хотя бы понимать и применять каким-то образом заимствованное. А для этого, в свою очередь, нужны кадры, которые будут готовить эти кадры применителей. Этот процесс обеспечивает образование как система.

В СССР такая система была. Напомню слова, приписываемые президенту Кеннеди: «СССР выиграл космическую гонку за школьной партой. Советская система образования лучшая в мире». Сейчас она, увы, уже далеко не лучшая. Но и далеко не худшая, несмотря на все старания реформаторов и помощь американских идеологов и спонсоров. Духовно-политическая сущность реализованных и реализуемых в России образовательных реформ, повторюсь, в том, чтобы максимально трансформировать, а в идеале — разрушить гештальт, определяющий нашу цивилизационную идентичность. Образование для этого подходит как нельзя лучше — ведь именно через эту систему осуществляется воспроизводство культурной матрицы. Цель реформ, разумеется, не провозглашаемая откровенно, чтобы культурное воспроизводство перестало быть расширяющимся и усложняющимся, а стало фрагментированным и примитивизирующим. По крайней мере, в массах, составляющих 98-99% от оборота человеческого капитала, вступающего в самостоятельную и профессиональную жизнь. Судьба 1-2% высокоодаренных и качественно подготовленных — на деньги российского налогоплательщика — заслуживает отдельной статьи.

Я уже писал, что и Болонский процесс, и ЕГЭ суть только элементы, причем преимущественно инструментальные, комплексной системы мер, направленных на ре-деформирование постсоветского образования. Идеологическая основа глубже. Она предполагает формулирование целей и методов, которыми эти цели достигаются. Одним из базовых целеполаганий выступает «идеологическая нейтральность», которую мы в следующий раз рассмотрим отдельно. «Внеидеологичность» все-таки ближе гуманитарной сфере. Но имеется целеполагание, которое затрагивает (хотя и в разной степени) гуманитарное, естественно-научное и математическое, а также инженерное образование. Речь идет о смене знаниевой модели на компетентностную. Знание рассматривается в компетентностной системе координат не как цель и ценность сама по себе, а как инструмент: «образование — путь к карьере». Это полностью вписывается в философию американского инструментализма и прагматизма.

Какой была советская модель: знаниевой или компетентностной? Если брать образовательную систему в целом — конечно, знаниевой, причем с очень значительной ценностно-воспитательной нагрузкой. Но был (как в известном анекдоте) и нюанс. Важнейшим целеполаганием советской системы декларировалось формирование человека-творца, созидателя. В качестве научного основания такой идеологической системы рассматривалась одна из самых влиятельных в мире моделей развития, обоснованная Марксом и Энгельсом. Они опирались, как известно, на диалектическую философию Гегеля и теорию эволюции Дарвина. Согласно современной эволюционной антропологии, «человек умелый» предшествует на эволюционной лестнице «человеку разумному», а тем более — «homo sapiens sapiens», к каковому мы с вами, собственно, и относимся (хочется верить). То есть переориентация всей (подчеркнем — как базовое целеполагание) системы со знаниевой модели на компетентностную означает по сути реализацию идеологии инволюционного развития основных человеческих масс колонизируемого социума.

Обоснование столь знакового поворота реформаторами давалось примерно такое: «Мало знать, надо уметь применять!». Кто бы спорил: то, что мы знаем, мы в состоянии и применять. Знание иностранного языка означает умение говорить на нем. Но знание профессора английской филологии — больше, чем умение общаться по-английски. Выпускники советских вузов, как это прекрасно показала четвертая эмиграционная волна, практически все успешно трудоустроились (с переподготовкой или без нее) в «продвинутых» социумах т. н. «развитых» стран Запада. А по моим сведениям (за исключением некоторых сфер вроде юриспруденции и отчасти медицины), и чувствуют свое превосходство над выпускниками аналогичных специальностей большинства западных университетов. Так что с умением применять знания у людей, по-настоящему знающих, все в порядке.

Однако имеется и сфера образования, которая действительно является компетентностной по преимуществу. В принятых у нас терминах она называется «среднее профессиональное образование». В царской России эту задачу выполняли ремесленные или коммерческие училища, в СССР — «профессионально-технические училища» (ПТУ) и техникумы, более престижные, чем ПТУ. Ныне его реализуют колледжи, и здесь мы опять-таки взяли равнение на США. Зубной техник действительно не должен изучать нейрофизиологию, а автослесарь — сопромат. Они должны применять навыки работы по заученным схемам, а также проявлять по возможности и смекалку. Хотя говорят, что выпускники советских техникумов (да и многих современных колледжей) знали и знают некоторые теоретические дисциплины лучше студентов инженерных или педагогических вузов.

Но это свидетельствует лишь о том, что высшее образование без фундаментального среднего не будет по-настоящему высшим. Когда мы ремонтируем зубы или телевизор, нас не интересует ни теоретический багаж, ни духовно-нравственные убеждения исполнителя. Однако можно ли подходить с меркою сапожника к подготовке математика или психолога? Ответ, казалось бы, очевидный. Его дал еще А. С. Пушкин: «Суди, дружок, не выше сапога». Ан нет, именно, что «можно» — и даже «нужно» — лежит в основе идеологии перехода от знаниевой модели к компетентностной в масштабе образовательной системы страны в целом. Мерить общее, среднее и высшее образование мерками ПТУ или техникума — нельзя оценить иначе, как системную ошибку. Или идеологическую диверсию. Вспоминаются слова П. Милюкова: «Что это: глупость или предательство?». Нельзя исключать в данном случае синергии, насколько этот термин можно приложить к деструктивным факторам.

Корни российско-советской системы образования слишком мощные, поэтому ее не удалось трансформировать тотально, как это произошло в бывших советских республиках. Однако удар был нанесен мощнейший. Стандарты, а именно они в нашей стране (особенно с учетом государствоцентричности российской культуры) регламентируют содержание, методы и цели образования, остаются компетентностными. Никто основного вектора менять не собирается. Ведущие вузы (в первую очередь МГУ, а также получившие статус «исследовательских университетов»), отстояли для себя некоторые права. Остальные, а также большинство школ, должны следовать правилам.

Кто же устанавливает эти правила? Дума принимает законы. Министерство пишет подзаконные акты и издает приказы. А где же разрабатывается идеология? Нет, это не РАО и не РАН. Мнения академиков носят сугубо рекомендательный характер. Они ведь пожилые люди, которые мыслят стереотипами. Нет, это место слишком хорошо известно, и называется оно «Высшая школа экономики». Ярослав Кузьминов, учившийся в МГУ вместе с Егором Гайдаром, сумел убедить модератора реформ в необходимости создания вуза, который будет готовить экономистов нового типа. По факту ВШЭ стала чем-то большим — мозговым центром либерально-политического крыла постсоветских элит. И продолжает оставаться таковым — за счет средств российских налогоплательщиков.

Вписывать фундаментальные знания по естественным или математическим наукам, а тем более гуманитарные знания (например, Достоевского или Шолохова), обладающие огромной духовно-нравственной нагрузкой, в прокрустово ложе компетентностной модели — это абсурд. Но абсурд продолжается. Несмотря на пафосные заявления высокопоставленных политиков о полном и безоговорочном разрыве с Болонским процессом, мало что меняется по существу. Стандарты остаются и, скорее всего, останутся компетентностно-ориентированными.

Введенные для сглаживания ущерба от пэтэушного подхода к общему и высшему образованию, т. к. «универсальные компетенции» (умение мыслить и т.п.) и еще более смехотворные «личностные компетенции» (это что? Умение любить ближнего?) суть фиговые листки, прикрывающие срам превращения великой российской культуры в интеллектуальную колонию англоговорящего гегемона. Деградация самого гегемона идет при этом темпами, которых не мог даже представить О. Шпенглер.

Еще одной отговоркой было: «так во всем цивилизованном мире», под которым подразумевались в первую очередь США. Но там изначально, как и в Англии, образовательная система была достаточно четко дифференцирована на массовое общее и высшее образование и элитарное, реализуемое преимущественно частными структурами, на которые вся эта муть, предназначенная для воспитания и удерживания в узде плебса, ни тогда, ни сейчас не распространялась. Население постсоветского мира и должно ведь исполнять функции плебса — «внешнего пролетариата», в том числе «пролетариев умственного труда». Слишком умное и образованное население может начать задавать опасные вопросы о социальном неравенстве. А выпускники колледжей просто «хорошо делают свою работу», не задавая слишком много глупых вопросов.

Англоговорящие народы могут позволить себе не тратиться на хорошее массовое образование, поскольку эмитируют высокорейтинговую валюту, за которую могут перекупить лучшие мозги из более бедных стран, а также из своих колоний. Россия никогда не могла позволить себе такой роскоши. И, что не менее важно, подлости по отношению к родинам эмигрантов, которые таким образом обкрадываются.

В СССР бытовал термин «компетентные органы» — с вполне устоявшимся значением. Советские правоохранители не создавали идеологию, но отлавливали ее врагов и нарушителей, не писали законов, но надзирали за их исполнением, не создавали криминологических методов, а только применяли их. Готовили кадры для компетентных органов университеты, академии и институты, а также школы милиции и госбезопасности, преподаватели которых обладали необходимыми знаниями. Компетентные органы выполняли на массовом уровне вполне техническую работу. Однако сотрудники высших уровней обладали такими компетенциями, как анализ геополитических и внутриполитических процессов и рисков. Советский Союз от распада это, к сожалению, не спасло. Или кому-то компетенций не хватило? Впрочем, это отдельная история.

Для России сейчас ситуация в чем-то похожа на поздний СССР. Добытый усилиями В. В. Путина и его команды военно-политический суверенитет, даже подтвержденный геополитическими успехами, но без пересмотра политики в области образования и науки, приведет в лучшем случае к воспроизводству застоя в новых социокультурных условиях. В этой связи возникает вопрос: а есть ли у нас компетентные органы или эксперты, которые способны оценить компетенции той публики, которая потратила определенную часть своей жизни (и, что более интересно, российского бюджета) для внедрения разрушительной для нашей культуры и образования компетентностной модели? Прошу не рассматривать этот вопрос в качестве доноса. Мне за державу обидно.