Теракты в Приднестровье и реакция Москвы: канун 22 июня?

Резкое обострение ситуации вокруг Приднестровья требует оперативного и комплексного ответа со стороны всех вовлеченных субъектов, прежде всего приднестровских и российских властей, поскольку дестабилизация чревата крайне серьезными вызовами и для самого Приднестровья, и для российской специальной военной операции (СВО) на Украине, и для многих других аспектов развития внешне- и внутриполитических процессов в государствах региона.

Напомним, что 25–27 апреля Приднестровье подверглось диверсионно-террористическим атакам: было атаковано здание министерства государственной безопасности Приднестровья, ударам с беспилотников подверглась прилегающая к тираспольскому военному аэродрому территория, были взорваны ретранслирующие вышки Приднестровского радиотелецентра, благодаря которым осуществлялось иновещание российских СМИ на основе контрактных обязательств.

27 апреля, по сообщению МВД Приднестровья, над складами боеприпасов бывшей 14-й армии были замечены дроны, запущенные с украинской территории, а позднее в направлении складов с украинской стороны были произведены выстрелы из стрелкового оружия. Расстояние от складов до границы с Украиной составляет порядка 2 км.

По заявлениям приднестровского руководства, «следы» терактов ведут на Украину, с территории которой прибыли члены диверсионной группы. Киев, в свою очередь, заявляет о том, что произошедшее является «провокацией российских спецслужб», а также о готовности «захватить Приднестровье по щелчку пальцев», «если понадобится», хотя и на основе обращения молдавских властей.

Очевидно, что такая обстановка предполагает готовность к четким и всеобъемлющим ответам, в особенности со стороны России, поскольку дестабилизация в Приднестровье вполне может быть ориентирована на создание «второго фронта» и замедление СВО в Донбассе. Испытывая трудности с логистикой на приднестровском направлении, Москва вряд ли сможет дать быстрый ответ на потенциальную агрессию против российских миротворцев в Приднестровье и самого Приднестровья. Однако это вовсе не исключает превентивной дипломатии, сочетающей не только методы классического дипломатического убеждения, но и менее «классического», однако более доходчивого принуждения.

Пока реакция Москвы на выпады Кишинева и Киева не выглядит достаточно убедительной и способной обеспечить нейтралитет хотя бы Молдавии — которого, впрочем, и так фактически не существует. Этим молдавские власти продолжают беззастенчиво пользоваться, как усиливая давление и блокадные меры против Приднестровья, так и занимаясь неприкрытой реабилитацией нацизма, что наиболее заметно проявилось с принятием закона о запрете георгиевской ленты и с обещанием молдавских властей «ленты не срывать, но документировать и затем штрафовать».

Необходимо напомнить, что теракты и диверсии продолжили курс стран — соседей Приднестровья, а также ряда других государств на дестабилизацию в республике: день за днем приходили анонимные сообщения о минировании школ, больниц, торговых и промышленных объектов; распространялись фейковые новости относительно «военных угроз» из Приднестровья, создавались сайты-клоны официальных приднестровских интернет-ресурсов с недостоверной информацией и т.п. Всё это явным образом свидетельствовало о том, что выбран курс на «раскачивание» ситуации вокруг Приднестровья и в самой республике, и в перспективе это должно было отразиться и на степени вовлеченности России в те или иные сценарии, особенно в контексте российских миротворцев.

Между тем реакция Москвы, как правило, ограничивалась выпадами в адрес Кишинева в случаях, когда молдавские власти переходили мыслимые и немыслимые «красные линии», как это было с запретом георгиевской ленты. К сожалению, из России, которая — напомним — является гарантом и посредником в приднестровском урегулировании, не последовало ни одного публичного комментария или предостережения в адрес Кишинева по поводу целого комплекса блокадных мер против Приднестровья, который наносит ущерб не только российским соотечественникам в Приднестровье, но и российскому бизнесу. Москва отмолчалась по поводу фур с медикаментами, продовольствием, удобрениями и пр., которые Кишинев не пропускает в Приднестровье, а молдавские власти уверовали в свою безнаказанность.

Более того, в Москве избрали примирительную тональность в отношении региональной ситуации, что могло бы считаться оправданным, если бы ситуация ко времени «сентенций имени кота Леопольда» оставалась стабильной.

Однако утром 25 апреля замглавы МИД России А. Руденко заявил, что «Россия не видит никаких рисков эскалации ситуации в Приднестровье… Позиция [РФ] остается прежней: мы выступаем за мирное урегулирование приднестровской проблемы, при уважении территориальной целостности Молдавии и особого статуса этого региона в своём составе». Уже к вечеру этого же дня было обстреляно здание МГБ Приднестровья, провокации продолжились и в последующие дни, а в Приднестровье ввели красный код террористической опасности.

Очень сложно уйти от исторических аналогий, которые очевидны: 14 июня 1941 г. ТАСС распространил заявление, в котором опровергались «слухи о близости войны между СССР и Германией» и подтверждалось то, что «Советский Союз соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении. … Переброска германских войск, освободившихся на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Что последовало 22 июня того же трагического года, напоминать нет необходимости. Политическое значение заявления ТАСС нельзя недооценивать: оно стало весомым свидетельством агрессивных планов Гитлера, и впоследствии отсутствие реакции германской стороны на данное заявление обоснованно рассматривалось как подтверждение заранее планировавшейся агрессии, а не «превентивного удара».

Сложно сказать, в какой степени расчеты нынешнего военно-политического руководства России соответствуют логике его предшественников. Приходится констатировать, что опыт предыдущих лет нередко свидетельствует об обратном: российская официальная позиция остается неизменной до последнего момента, хотя в некоторых случаях уже намек на изменение официальной позиции мог бы значительно изменить ситуацию и обеспечить бы бОльшую адекватность собеседников.

Часто такое неизменное следование официальной позиции воспринимается как слабость, а приднестровское урегулирование – наглядное тому подтверждение: Кишинев наращивает блокадные и ограничительные меры, Тирасполь пытается реагировать в формате заявлений и комментариев, в то время как Москва продолжает заявлять о «поддержке территориальной целостности Молдавии», хотя даже намек со стороны официальной Москвы на очевидное изменение обстоятельств и контекста мог бы создать новую реальность для Кишинева и как минимум подвигнуть его к более здравой оценке ситуации и последствий её развития в задаваемом молдавскими властями курсе.

К сожалению, российское экспертное сообщество также далеко не всегда демонстрирует глубину и содержательность анализа. Точки зрения варьируются от «никто не посмеет» и «никаких угроз нет» (заметим, что эта публикация также датирована 25 апреля, днем начала прямых террористических атак) до «пусть только сунутся» и «мы всех размажем». Обе точки зрения — очевидные крайности, вместо которых гораздо более уместен был бы реалистичный анализ ситуации и связанных с ней вызовов и угроз.

Отрицание угроз для Приднестровья и соответственно для российских миротворцев и России выглядит как минимум нелепым в свете как последних террористических атак, так и тех событий, которые им предшествовали, а также общей военно-политической обстановки вокруг Приднестровья после начала СВО. Киев постоянно «разгоняет» тезис о военной угрозе из Приднестровья и держит в непосредственной близости от приднестровской границы порядка двух бригад вооруженных сил Украины. Кроме того, украинские власти хотели бы вовлечь в конфликт на приднестровской территории и непосредственные боестолкновения с российскими миротворцами и военных Румынии – государства, которое имеет теснейшие связи с Молдавией и является членом НАТО. Румыния действительно весьма тесно интегрирована с Молдавией, однако это не означает, что военная составляющая такой интеграции является достаточной, тем более в контексте возможных поставок новой техники в Молдавию, для подготовки к переходу на которую наверняка потребуются румынские инструктора.

Равным образом вряд ли уместно и экспертное «шапкозакидательство»: на дворе не 1992 год, когда в Приднестровье дислоцировалась полноценная 14-я армия бывшего Союза ССР со всем штатным вооружением (за исключением подразделений на других территориях), Украина не препятствовала воздушным коридорам, посредством которых в Приднестровье впоследствии прибыли российские миротворцы, а генерал Лебедь, командовавший 14-й ОА, имел полное право планировать свой «завтрак в Тирасполе, обед в Кишиневе, ужин в Бухаресте».

Мобилизационный резерв Приднестровья гораздо более ограничен, чем в 1992 г., а угроза с двух сторон напоминает достаточно специфическую шахматную партию, в которой условные «белые» находятся по обе стороны шахматной доски, на 1-2-й и 7-8-й линиях, а «черные» расположены посередине, на 4-5-й линиях, между атакующими. Не хотелось бы прогнозировать развитие военных сценариев (нет сомнений, что эти вопросы прорабатываются более компетентными людьми), поэтому ограничимся констатацией того, что обеспечить военно-транспортную логистику для России в случае атаки на миротворцев будет весьма затруднительно.

Экспертным исследованиям – по крайней мере рассчитанным на массовое внимание – явно недостает полноты и всесторонности. Не следует снижать уровень экспертизы в расчете на недостаточную компетентность широкой аудитории, гораздо более правильным будет спокойно и четко разъяснять всю серьезность происходящего. Люди поймут, и потом не понадобится разъяснять, откуда и почему появились те или иные сложности, проблемы и вызовы. Кроме того, уже сейчас надо задумываться о том, что в перспективе предстоят дискуссии и на внешних площадках, где тезисы об «отсутствии рисков» и о «шапкозакидательстве» вряд ли будут востребованы. Пока что российское экспертное сообщество ориентировано в значительной мере на внутреннюю аудиторию, но, как отмечено выше, не стоит исходить из невысокого уровня понимания ситуации со стороны российского зрителя / слушателя.

Чрезмерно взвешенная, аккуратная позиция российских официальных структур и экспертов, как это часто бывает, порождает в Кишиневе ощущение полной свободы действий и заявлений, в которых нередко «отсвечивает» завышенная самооценка молдавских политиков. К примеру, высшее молдавское руководство последовательно уклонялось и уклоняется от контактов с российским руководством по важнейшим для Молдавии социально-экономическим вопросам – к примеру, по поставкам газа.

После серии терактов в Приднестровье президент Молдавии М. Санду заявила, что «не планировала дискуссию с [президентом России] В. В. Путиным» по данным вопросам. Целая М. Санду. «Не планировала дискуссию». С президентом России. Конечно, Владимир Владимирович с трепетом ежедневно ждёт звонка от гражданки Румынии, волею судьбы и западных кураторов ставшей президентом Молдавии и, похоже, самой верящей в свою историческую значимость.

Вот только придется г-жу Санду разочаровать: с каждым днём, ежедневно расписываясь в присоединении к различным сегментам антироссийских санкций (банковские, отказ от работы с российскими подсанкционными компаниями и т.п.), выдавая на-гора экзотические и далекие от реальности версии диверсионно-террористических атак в Приднестровье, отказываясь от прямого диалога с Приднестровьем, поддерживая высокий уровень антироссийской риторики, г-жа Санду утрачивает свою субъектность и самостоятельность, в том числе в диалоге с Москвой. Хотелось бы надеяться, что российские власти все же сделают соответствующие выводы, и тогда М. Санду придется не «планировать дискуссию» с российским президентом, а мечтать о беседе на уровне хотя бы заместителей федеральных министров.

Стоит, однако, Москве немного изменить тон или напомнить о своих принципиальных интересах и «красных линиях», как в Кишиневе сразу вспоминают о существовании дипломатических отношений между Россией и Молдавией. Правда, довольно специфически: российского посла сразу вызывают «на ковер» в МИД Молдавии. К примеру, после реакции официального представителя МИД России М. Захаровой на запрет георгиевской ленты в Молдавии и после заявления генерала Р. Миннекаева о предполагаемых целях второго этапа российской СВО молдавский МИД дважды вызывал посла России для выражения протеста.

Видимо, других поводов для общения у молдавских властей с российскими дипломатами пока нет, но эту ситуацию можно исправить: к примеру, посол Молдавии в Москве периодически демонстрирует активность, встречаясь с представителями федеральных ведомств, российских регионов, иными представителями дипкорпуса, аккредитованными в Москве. Думается, что российские дипломаты могли бы помочь молдавскому послу найти и другие темы для активности и отчетности, помимо «развития торгово-экономических связей» на фоне откровенно враждебной риторики и действий молдавского руководства. Было бы также неплохо отдельно запросить у посла Молдавии четкую позицию относительно курса на реабилитацию нацизма и глорификацию нацистских преступников и их приспешников, который был выбран руководством Молдавии при запрете, к примеру, георгиевской ленты. Одно дело – смело рассуждать о «российской агрессии» в Кишиневе, под благосклонное хмыканье западных кураторов, и совсем другое – повторять то же самое в высотке на Смоленской площади, откуда открывается прекрасный вид на Киевский вокзал, до недавнего времени – одну из ключевых «точек сбора» для молдавских гастарбайтеров.

Наконец, могло бы стать полезным официально поинтересоваться у молдавского посла, как в действительности в Кишиневе видят будущее переговорного процесса между Молдавией и Приднестровьем, собирается ли Кишинев усиливать блокадные меры против Тирасполя и считает ли по-прежнему официальный Кишинев Москву посредником и гарантом в переговорах. Желательно получить соответствующие разъяснения в письменной форме, поскольку молдавские власти традиционно слишком вольно относятся к устным заявлениям (впрочем, и письменные обязательства далеко не всегда являются чем-то значимым для молдавских властей).

России пора менять тональность в диалоге с Молдавией. Если Кишинев отказывается реагировать на общение в русле Заявления ТАСС от 14 июня 1941 г., тогда следует напоминать о 9 мая 1945 г., тем более что молдавские власти в своём антисоветском, антироссийском и профашистском угаре очень хотели бы забыть эту дату и пересмотреть её итоги.

Кроме того, Россия по-прежнему сохраняет рычаги воздействия на молдавское руководство, и речь идет не только о поставках газа. Вряд ли власти Молдавии, столкнувшиеся с массовыми потоками украинских беженцев, готовы на данном этапе к столь же массовому возвращению гастарбайтеров из России. Вряд ли молдавские производители в посткризисной реальности смогут так же легко вернуться на российский рынок, если сейчас его потеряют (конечно, нынешняя ситуация с логистическими цепочками поставок не дает поводов для оптимизма, но Кишинев рискует утратить и те опции, которые пока позволяют присутствовать на российском рынке).

Особенно важным в этой ситуации могла бы стать четко артикулированная позиция России относительно готовности содействовать расследованию диверсионно-террористических атак в Приднестровье, тем более что они создали непосредственную угрозу российским объектам (Приднестровскому радиотелецентру в с. Маяк, осуществляющему ретрансляцию российских СМИ, а также складам боеприпасов, охраняемым российскими войсками). Думается, что следственные органы России и Приднестровья могли бы найти оптимальный формат взаимодействия и передачи данных для совместного расследования и привлечения заказчиков и исполнителей терактов к ответственности – особенно в ситуации, когда от украинских властей нет ответа на запрос Тирасполя, а Кишинев выдвигает фейковые версии произошедшего.

Еще раз отметим: идея показного «нейтралитета» Молдавии стала ширмой для антироссийских действий кишиневского руководства. Конечно, «распылять» усилия для России было бы несвоевременным, но, как представляется, сейчас именно тот момент, когда работа «на упреждение» позволит не «распылять» силы в будущем.