Все началось с блюза — откуда пришла всем известная музыка?

Блюз считается символом всей нашей эпохи. Были и некоторые другие символы, но, появившись однажды, они потом пропадали, а блюз сопровождал нас весь ХХ век, не устарел он и сегодня. Мы — современники блюза.

Принято считать, что блюз появился в США, чем сами американцы очень гордятся. Но если прислушаться к блюзу, то станет понятно, что блюз родился вовсе не в Америке, а в какой-то иной стране, чему и посвящена эта статья.

Согласно истории музыки, которую нам предлагают заморские средства массовой информации, блюз родился в дельте Миссисипи, в среде чернокожих рабов, которые собирали хлопок на полях. Но когда слушаешь дошедшие до нас записи первых исполнителей блюза, таких как Роберт Джонсон, Ледбелли или Биг Билл Брунзи, то создается ощущение, что они не обладали ни навыками, ни инструментарием для исполнения этой музыки. По всей видимости, первые чернокожие исполнители блюза где-то подслушали эту музыку и попытались ее воспроизвести, не понимая всех тонкостей блюзового музицирования. Так, например, известно, что они не умели настраивать гитары и, возможно, даже не догадывались, для чего это нужно. Кстати, гитарист группы Rolling Stones Кит Ричардс, подражая своим чернокожим кумирам, также долгое время пытался играть на ненастроенных гитарах и стал их настраивать только тогда, когда музыка Rolling Stones превратилась в доходный бизнес и звуки ненастроенной гитары казались слишком радикальными и отпугивали потенциальных покупателей.

Также принято считать, что блюз — это сплав европейской и африканской культур и что негритянские музыканты привнесли в блюзовую музыку некоторые уникальные национальные особенности. Во-первых, это четверть тона, или «голубая нота» (Blue note). В отличие от европейской, «белой», вся «черная» музыка основана на четверти тона. Как говорят профессионалы, это — пониженные третья и седьмая ступени мажорного лада, использование которых создает характерное блюзовое звучание. Четверть тона — это основа, на которой строится музыка в Африке с незапамятных времен. Блюза еще не было, а Blue note уже была.

Но на самом деле четверть тона характерна не только для Черной Африки. И арабская, и азиатская музыка также построены на четвертях тона. В индийской народной, а также в китайской, турецкой, камбоджийской, японской традиции тоже практикуется четверть тона. Эти микротоновые интервалы создают тончайшие музыкальные оттенки, недостижимые для западной хроматической гаммы из двенадцати полутонов.

Специалисты считают, что в Древней Руси тоже исполняли музыку, основанную на четверти тона.

Вполне возможно, что и при дворе Короля Артура звучала «блюзовая» музыка.

Недаром и британский певец Роберт Плант, и японская рок-певица Маки Асакава, и наш Сергей «Чиж» Чиграков поют блюз так, будто исполняют свой родной национальный фольклор.

Умение петь четверть тона — это очень древнее искусство, которое когда-то было распространено на всей планете Земля. Когда в начале ХХ века блюз появился на свет, он потому так быстро завоевал популярность во многих странах, что в людях всколыхнулась память крови, и они вспомнили эти заветные нюансы музыки, которые до недавнего времени были буквально погребены под более поздними социальными, культурными, политическими и религиозными напластованиями.

Еще одной характерной особенностью блюза считается структура «вопрос — ответ». Это своеобразный разговор исполнителя или нескольких исполнителей, в котором «беседа» может быть выражена как голосом и текстовой составляющей, так и музыкально, основываясь на перекличке солирующих инструментов.

Но в русском фольклоре, например, также часто присутствует музыкальная структура «вопрос — ответ». Можно вспомнить традиционные русские частушки: когда одна певица начинает петь, ей отвечает другая, к ним присоединяется третья и так далее.

Четко прослеживается эта традиция и во многих русских хороводных песнях, когда, например, два хора — мужской и женский — вступают в шуточный спор:

«А мы просо сеяли, сеяли;

Ой дид, ладо, сеяли, сеяли!» — поют женщины.

«А мы просо вытопчем, вытопчем;

Ой дид, ладо, вытопчем, вытопчем!» — в хорошем блюзовом ритме отвечают мужчины.

«А чем же вам вытоптать, вытоптать?

Ой дид, ладо, вытоптать, вытоптать?» — спорят женщины.

«А мы коней выпустим, выпустим;

Ой дид, ладо, выпустим, выпустим!» — отвечают мужчины. И такой песенный спор может продолжаться чуть ли не бесконечно.

Поэтому неверно утверждать, что структура «вопрос — ответ» присуща только лишь африканской музыке. Это мировая фольклорная традиция.

Синкопа также не является принадлежностью одной лишь африканской музыки. В шаманских обрядовых песнопениях различных континентов очень много синкоп, сбивок и брейков, которые и создают ощущение волшебства.

Синкопа — это смещение ритмического ударения с сильной доли на слабую, она подслушана людьми в интонационном многообразии живой природы. Так, например, певчие птицы начинают свои рулады, как правило, со слабой доли, и только в кульминации вводят ударные сильные звуки. Кукушка начинает кукование из-за такта, это так и называется: «затакт». Собака во время лая чередует тактовые и затактовые звуки. Кошка мяукает, начиная со слабой доли и переходя на сильную. Таких примеров множество. Шаманы ввели в свои обряды оппозицию сильной и слабой доли, оппозицию такта и затакта, сделав ритм сильнейшим выразительным средством.

А вот полиритмия — это действительно основа африканской музыки. Вся прелесть музыки Черного континента — в сочетании ритмических линий, то прихотливо сплетающихся друг с другом, то расходящихся, то снова сходящихся вместе. Интересно, что эти ритмические модели, как правило, не импровизируются. Они повторяются, иногда в течение довольно длительного времени, до тех пор пока шаман или ведущий танцор не подаст сигнал перейти к новой ритмической модели.

Но существуют видеозаписи, сделанные известным российским исследователем фольклора Сергеем Старостиным в селе Плехово Курской области, на которых бабушки играют на кугиклах (кугиклы или кувиклы — это русский народный духовой музыкальный инструмент, являющийся разновидностью многоствольчатой флейты. Кугиклы представляют собой набор пустотелых трубок различной длины и диаметра. Трубки изготавливаются из стеблей куги, болотного камыша — отсюда и название). На этих записях каждая из флейтисток исполняет свой собственный причудливо синкопированный ритм, а собранные вместе эти ритмические конструкции составляют удивительный древнерусский джаз.

Вопрос в том, насколько ритмы, исполняемые африканскими барабанщиками, являются типично африканскими?

Однажды мне довелось довольно тесно общаться с Мурадом Магомедовичем Кажлаевым, единственным советским джазовым композитором, чьи произведения исполнял Герцог мирового джаза Дюк Эллингтон. Мурад Магомедович удивил меня рассказом о своей поездке в Африку, в Мали, где он услышал, как африканские музыканты исполняли древние ритмы, в которых композитор услышал ритмы своего родного Дагестана.

«В мелодическом отношении это все разное, — объяснял Кажлаев, — но в ритмическом отношении это просто братья родные. Когда я им играл, они говорили: «Да это же наши ритмы! Вот из такого-то поселения!» Я отвечал: «Нет, это не ваши ритмы! Это — Кавказ! Эти ритмы я услышал в таком-то дагестанском селе!» Казалось бы, нет более разных мест на Земле, чем горы Дагестана и малийские саванны, но и здесь, и там звучат одни и те же ритмы. Правда, в Мали есть то, чего нет в Дагестане: полиритмия. В Дагестане один ритм в музыке сменяется другим, остающимся в размере прежнего. Малийская же музыка отличается не очередной сменой ритмов, а одновременным существованием всех заданных ритмов вместе, один ритм как бы накладывается на другой, создавая чарующий эффект: ритм в ритме».

Нас приучили считать, что джаз — это уникальный сплав принципов и элементов европейской и африканской музыки. Но вот что пишет знаменитый американский музыковед Дж. Л. Коллиер в своей книге «Становление джаза»: «Джаз — это не африканская музыка, ибо слишком много унаследовано им от европейской музыкальной культуры. Его инструментовка, основные принципы гармонии и формы имеют скорее европейские, чем африканские корни. Характерно, что многие видные пионеры джаза были не неграми, а креолами с примесью негритянской крови и обладали скорее европейским, чем негритянским, музыкальным мышлением. Коренные африканцы, прежде не знавшие джаза, не понимают его, точно так же теряются джазмены при первом знакомстве с африканской музыкой…»

Но в традиционной европейской музыке XIX столетия также нет основ джаза и блюза. Европейская музыка культивирует совершенно определенный стандарт тембровой окраски звука, то есть считается, что у трубы или скрипки есть некий «звуковой идеал», который и должен воспроизводиться исполнителем с соблюдением принятых норм. В джазе тембр может изменяться даже внутри музыкальной фразы.

В европейской музыке высота каждого звука фиксирована и даже может быть измерена с помощью приборов. Но блюз использует свободное интонирование, не сопоставимое ни с чистым, ни с равномерно-темперированным строями.

Европейская музыка, по крайней мере в ее традиционных формах, основывается на темперации мажора и минора. Блюз нельзя считать ни мажорным, ни минорным — в его основе лежит совершенно иная ладовая структура.

В европейской музыке основная метрическая пульсация, или граунд-бит, заложена в самой мелодии. В блюзе и джазе граунд-бит не связан с мелодией и выдерживается самостоятельной ритм-группой. Очевидно, что и джаз, и блюз устроены по своим законам, они откровенно порывают с классической европейской художественной системой, с равномерно темперированными звуками, с классическим ладотональным строем. Поэтому неправильно утверждать, что джаз и блюз — это уникальный сплав европейской и африканской музыки. И джаз, и блюз как система отвергают все первичные, основополагающие для европейской музыки понятия.

И уж тем более ни в европейской, ни в африканской традиции не найти той формы, которая является основой блюза: рифмованные двустишия, первая строка которых повторяется дважды. Эта форма характерна только для блюза.

Отсюда и возникает вопрос: а не являются ли блюз родной музыкой кого-то еще, а негритянские исполнители просто за кем-то эту музыку повторили?

«Джаз — это музыкальный язык другой расы», — пишет Юг Панасье в своей «Истории подлинного джаза». Но какой расы?

Вы никогда не задумывались, откуда родом слово «джаз»? И почему именно это слово стали применять к обозначению музыкального стиля?

Впервые это слово появилось в Сан-Франциско и поначалу не имело к музыке никакого отношения, а использовалось как бейсбольный сленг и в 1913 году впервые обнаружилось в статье о бейсболе спортивного обозревателя И. Т. Глисона. Он в свою очередь позаимствовал это слово от другого журналиста по имени Спайк Слоттери. Тот, в свою очередь, услышал его в казино во время игры в кости. И только в 1914 году это слово впервые было использовано в музыкальном смысле, когда рассказ шел о драйвовой джазовой музыке. Эта история показывает, что эта музыка существовала еще до того, как она получила свое современное название, причем называлась она вовсе не «джаз». А спортивный термин был использован скорее всего для того, чтобы скрыть истинное происхождение джазовой музыки.

Слово «блюз» впервые появилось в марте 1912 года, когда были опубликованы ноты композиции Харта Уэнда Dallas Blues. Таким образом получается, что блюз родился спустя почти триста лет с того момента, когда в 1619 году в Америку, в Джеймстаун на голландском корабле прибыл первый груз с чернокожими невольниками. И если блюз — это детище африканской культуры, то где же он находился эти триста лет? Этот факт удивляет многих музыковедов, занимающихся историей джаза и блюза, ведь невозможно представить, что все эти долгие годы блюз лежал под кроватью в пыльном чемодане.

Начиная с XVII столетия невольники из самых разных районов Африки привозили с собой в Новый Свет песни и танцы своих племен. В Новом Орлеане на легендарной площади Конго (Congo Square) на протяжении нескольких столетий собирались для танцев и музицирования негры из низших социальных прослоек, и вплоть до конца XIX века там продолжалась интенсивная жизнь африканских танцев и музыки в их практически первозданном виде. Нет, если бы блюз был привезен в Америку из Африки на тех же самых кораблях, что возили чернокожих невольников, он обязательно проявил бы себя за эти триста лет. Но этого не случилось.

Поэтому можно предположить, что истоки блюза иные, и чернокожие музыканты подражали неким музыкантам, которых называли менестрелями (слово minstrel обозначает именно народных музыкантов и актеров) и которые еще в XVII веке путешествовали из города в город и играли, аккомпанируя себе на гитарах или банджо, в салунах, на ярмарках или просто для случайных попутчиков. В те времена, когда юные Соединенные Штаты расширялись на Запад, концерты странствующих менестрелей были подчас единственным развлечением в отдаленных поселках.

Часто отдельные белые музыканты-менестрели собирались в ансамбли, и в этих ансамблях наравне с белыми музыкантами участвовали и афроамериканцы. Немецкий исследователь джаза Андрэ Асрил (Andre Asriel) в книге «Jazz. Analysen und Aspekte» отмечает, что очень многие из числа первых чернокожих исполнителей джаза и блюза прошли школу менстрелей. Это и У. К. Хэнди, и Гертруда Ma Рэйни, и Джелли Ролл Мортон, и даже легендарная Бесси Смит — все они начинали выступать в ансамблях менестрелей. Чернокожие артисты многое почерпнули для себя из искусства белых артистов и музыкантов. Возможно, именно там они впервые и услышали музыку, которая позже получила название «блюз» (англ. blues).

Музыка менестрелей, как правило, не издавалась, мало что сохранилось и в рукописной форме. Нотные записи, в которых могли быть запечатлены уже исполненные импровизации или которые служили опорной канвой для будущих сценических выступлений, практически не дошли до нас. Место бродячих менестрелей в официальной истории американского джаза заняли так называемые минстрел-шоу (англ. Minstrel-Shows), которые появились в середине XIX века. Американские музыковеды, включая Дж. Л. Коллиера, утверждают, что именно в этих минстрел-шоу и сварилось то варево, которое позднее стало называться джазом и блюзом.

Однако, на мой взгляд, эти минстрел-шоу были придуманы для того, чтобы подменить собой настоящее искусство менестрелей. Сохранились и ноты, и даже аудиозаписи некоторых успешных номеров из минстрел-шоу, из которых следует, что тематика этих представлений имела агрессивно расистский характер, а потому никоим образом не могла служить чернокожим невольникам образцом для подражания. Негр с плантации всегда рисовался безгранично ленивым, по-детски беспечным, больше всего в жизни он ценил вкусную еду и веселые пляски, был безответствен и глуп. Зато между ним и окружающими его белыми хозяевами существовали идиллические патриархальные отношения, при которых белые проявляли к нему снисходительность и заботливость, свойственные взрослым, опекающим неразумных детей. Вот типичный образец песенного текста, в котором чернокожий раб восхваляет своего хозяина и выражает ему свою вечную преданность:

You good to me, dat keepy here,

No Massa, dat you never fear…

Me know Death kill, but leave one part,

He never kill the loving heart

Of Poor Black Boy…

Ты так добр, что держишь меня здесь.

Нет, хозяин, не бойся никогда…

Я знаю, что Смерть убивает, но одного

Она не может сделать.

Она никогда не убьет любящее сердце

Бедного черного парня…

(Взято из книги В. Конен. Рождение джаза. М.: Сов. композитор, 1984)

Из-за этой расистской направленности, как пишет В. Конен, «негритянская среда решительно изгнала менестрельные представления из своего художественного наследия; более того, она сознательно вычеркнула из памяти своего народа само упоминание об этой «позорной» главе своей истории». Но, может быть, никакого участия чернокожих артистов в этих позорных минстрел-шоу и не было? А легенда о расистских минстрел-шоу была придумана для того, чтобы спрятать истинную историю блюза и джаза.

Выскажу предположение, что блюз — это музыка страны, которая когда-то называлась Гиперборея. Или Атлантида. (Существует мнение, согласно которому Гиперборея и Атлантида — это разные названия одной и той же страны.) В результате древней войны или планетарной катастрофы Гиперборея (или Атлантида) погибла. Те жители, что сумели спастись, смогли унести с собой лишь то, что уместилось не в руках, а в сердцах. Это — музыка. И именно эту музыку мы теперь называем «блюз». И оттого она такая печальная, что в ней звучит тоска по утерянной Родине. Кстати, и русский плач, распространившийся так широко и глубоко в русской народной песне, это вовсе не рефлексия на тяготы крепостного права, как уверяют иные музыковеды, а страдания по погибшей Гиперборее.

Возможно, именно эта тоска и позволила чернокожим музыкантам так легко перенять новую культуру, ведь основу их существования в Америке тоже составляла ностальгия по утерянной Родине — Африке.

Читатель, возможно, уже обратил внимание, что американские менестрели очень похожи на русских скоморохов, которые также бродили по всей России. Скоморохи были безжалостно уничтожены при царе Алексее Михайловиче, после чего исконно русским инструментом была названа немецкая гармошка. По всей видимости, и американские менестрели были уничтожены так же, как и скоморохи, а их история была отдана другому народу, другой расе. По всей видимости, это было сделано для того, чтобы люди навсегда забыли о своем далеком прекрасном прошлом, чтобы даже музыка ничего не могла рассказать нам о погибших Атлантиде и Гиперборее. Но, возможно, блюз, рок, джаз для того и появились на свет, чтобы напомнить нам о том, какая музыка звучала в нашем доме много-много лет назад.

«У древних певческих материалов есть два основных кода: время и тембр», — говорит Сергей Старостин. И пока песенные тембры сохраняются, они будут посылать людям определенные сигналы. Так случилось и в момент рождения блюза.

Код времени — это и есть тот ритм, который присутствует в той или иной музыке. Ритм нашего времени — это ритм блюза. А в ритме блюза сохранилась пульсация, которая существовала много веков назад.