Великая Финляндия против России, за счет России и на обломках России

Одним из наиболее громких скандалов 2016 года в нашей стране стала установка на стене Военной академии материально-технического обеспечения имени генерала армии Андрея Хрулева в Санкт-Петербурге памятной доски маршалу Финляндии Карлу Маннергейму. В оправдание этого шага, откровенно кощунственного по отношению к сотням тысяч жертв блокады Ленинграда, созданной в том числе финскими войсками под командованием Маннергейма, заявляли, что, дескать, памятная доска призвана почтить память Маннергейма не как финского маршала, а как генерала Русской императорской армии. Приводилось и множество других заведомо лживых доводов — в частности, будто бы Ленинград не был взят врагом благодаря Маннергейму, якобы не желавшему наступления на город, с которым у него были связаны теплые воспоминания о юности, первой любви и тому подобном.

Образ благородного Маннергейма вообще является одним из столпов той концепции истории советско-финляндских отношений, которую нашему обществу навязывают как минимум с перестроечных лет. В ней мы видим на одной стороне миролюбивую, флегматичную, с ноткой меланхолии, но при том сильную и стойкую красавицу Суоми, а на другой — одержимую мировой революцией и экспансией зловещую советскую империю зла. Эта империя зла в 1939 году решила воспользоваться начинающейся войной в Европе и завоевать Финляндию, но получила жесткий отпор. А затем финны попытались вернуть территории, которыми им пришлось поступиться в Зимней войне — и для этого пошли на «войну-продолжение» параллельно с нацистским вторжением в Советский Союз, но, конечно же, якобы не разделяя нацистских устремлений и, естественно, не имея отношения к нацистским преступлениям. А потом, когда в ходе Великой Отечественной войны наступил перелом и началось изгнание гитлеровцев с советской земли, большевики еще раз попытались завоевать Финляндию, но снова были остановлены доблестными финскими воинами во главе с рыцарем Маннергеймом, добившимися в итоге почетного мира, хотя и снова уступившими старую, безусловно справедливую советско-финскую границу.

В условиях, когда подобное представление о советско-финских отношениях продвигают не только какие-нибудь внешние силы или иноагенты, а и люди, вписанные в политическое руководство нашей страны (в конце концов, ту же доску Маннергейму не иноагенты вешали, и сам инцидент с доской — лишь один эпизод в долгой истории попыток запихнуть Маннергейма в пантеон российских героев), восстановление реальной истории этих отношений выходит за рамки сугубо научной проблемы.

Доктор исторических наук Владимир Барышников — ученый, для решения этой проблемы сделавший очень много. За десятилетия научной деятельности он обратился к различным аспектам истории Финляндии во Второй мировой войне, финской политики в 20−30-е годы XX века, гражданской войны в Финляндии. В работе «Маннергейм и Советский Союз» Барышников обращается непосредственно к фигуре первого маршала Финляндии и анализирует его политическую и военную деятельность в период с 1917 года по окончание Второй мировой войны.

Политическая сторона биографии Маннергейма не слишком освещена в историографии (во всяком случае, в русскоязычной), что тоже в немалой степени способствовало созданию золотой легенды о Маннергейме — ее создатели, пользуясь тем, что большинство в России вообще не знает о политических взглядах и амбициях Маннергейма, нарисовали классический образец «честного солдата» вне политики, просто защищающего свое отечество и свой народ. И потому пристальное рассмотрение данного вопроса Барышниковым как нельзя кстати.

Автор показывает, что с самого 1917 года деятельностью Маннергейма двигали, помимо прочего, и политические амбиции и проекты. Маршал даже в периоды отдаления от актуальной политики не прекращал внимательно наблюдать за ней, оценивать идущие в Финляндии и вокруг нее процессы, прикидывать возможности добиться для себя более значимого места в этих процессах. В книге затрагиваются не только такие вопросы, как роль Маннергейма в инициации белого террора во время гражданской войны в Финляндии и после нее, причастность его к планам силового отторжения Карелии от Советской России в первые годы независимой финской государственности, его взаимодействие с кайзеровской Германией, но и менее известные моменты из биографии финского маршала — например, его весьма комплементарное отношение к финскому фашистскому Лапуаскому движению.

При этом автор делает важную оговорку о том, что в целом назвать Маннергейма человеком, разделяющим какой-либо из видов фашистской идеологии или даже придерживающимся националистических взглядов, некорректно (все-таки шведский аристократ с немецкими корнями — не самая подходящая кандидатура на роль лидера или даже символа финского националистического движения), однако финский маршал более чем сочувствовал антикоммунистическим устремлениям фашистов. И потому не случайно, что Маннергейм наиболее плотно вписался в политическое руководство Финляндии во второй половине 1930-х годов, когда финские политики стали все более пристально присматриваться к возвышавшейся нацистской Германии как к возможному попутчику в назревавшей войне. Факт выдвижения финским политическим руководством в предвоенной ситуации на вершину армейской иерархии человека, в 1918 году обещавшего не вкладывать меч в ножны, «прежде чем последний ленинский солдат и хулиган не будет изгнан как из Финляндии, так и из Беломорской Карелии», обещавшего создать «великую, сильную Финляндию», кое-что говорит о том, какую позицию занимали финские политики в отношении Советского Союза.

Правда, могут возникнуть возражения, что в 1939 году Маннергейм предостерегал финских политиков от доведения кризиса в советско-финских отношениях до войны. Однако это объяснялось тем, что Маннергейм осознавал, что Советский Союз будет решать задачу обеспечения безопасности Ленинграда любыми способами, а также понимал как профессиональный военный, что война Финляндии против Советского Союза безусловно закончится поражением, а в сложившейся на тот момент ситуации Финляндии едва ли кто окажет активную помощь (поставки вооружения и отправка добровольцев за таковую едва ли можно принять). А уже после советско-финской «Зимней войны» 1939−1940 гг. именно Маннергейм был одним из тех представителей финского руководства, кто принял решение о допуске в Финляндию германских войск, и в 1941 году в новой «клятве меча» маршал вновь актуализировал идеи 1918−1919 годов о силовом присоединении Карелии и ряда других русских земель к Финляндии.

В последней главе своей работы Барышников рассматривает деятельность Маннергейма на посту президента Финляндии. Автор отмечает парадоксальность того, что именно достигшему вершины политической власти Маннергейму пришлось оформлять новые отношения Финляндии с Советским Союзом и вообще новый курс страны, противоречивший его взглядам. Деятельность Маннергейма как президента и сам факт его отсутствия на скамье подсудимых как военного преступника часто используют как доказательство отсутствия у маршала враждебности к России и даже как какую-то великую заслугу перед нами.

Барышников убедительно показывает, что решение советского руководства предоставить финнам возможность самим разобраться со своими военными преступниками объяснялось не какой-то признательностью Маннергейму, а военно-стратегическими вопросами: для советского руководства, нацеленного в первую очередь на добивание нацистской Германии, было вполне достаточно, чтобы Финляндия прекратила войну против СССР и вступила в войну против Германии. И то, что Маннергейм избежал попадания на скамью подсудимых, объяснялось прежде всего намерением советского руководства, по словам резидента советской разведки в Финляндии Елисея Синицына, предоставить Маннергейму возможность самому осудить своих соучастников. В результате маршал фактически сам признал преступность своей военно-политической деятельности в отношении Советского Союза и банкротство своего старого курса. И автор подчеркивает, что проявленная Маннергеймом на исходе Второй мировой войны гибкость никоим образом не отменяет его причастности к этническим чисткам, организации блокады Ленинграда, его агрессивных планов в отношении нашей страны и так далее.

В книге рассматривается также и ряд других сторон жизни Маннергейма, в частности, его военная деятельность. И по оценке автора, финский маршал отнюдь не обладал тем блистательным и неотразимым военным талантом, который ему приписывают апологеты, хотя и бездарностью не являлся. В частности, автор обращает внимание на события гражданской войны в Финляндии и напоминает, что реально ее исход определили не успешные боевые действия финских белых, а приглашение в страну германских интервентов, ставших тем самым ломом, против которого иррегулярные красные формирования не могли знать приёмов.

Главный вывод, к которому приходит Барышников, вполне прост и не оставляет особого места для маневра в оценке значения Маннергейма для нашей истории: финский маршал с 1917 года однозначно связал свою жизнь с Финляндией и с тех пор почти до самого конца жизни видел свою основную задачу в противостоянии России. В решении этой задачи он не остановился перед преступлениями, повлекшими множество жертв, и кощунственно по отношению к этим жертвам обелять преступника, апеллируя к неким заслугам перед дореволюционной Россией (хотя и заслуг-то особо выдающихся не видно) или к внезапной сговорчивости на посту президента потерпевшей военное поражение страны.