Супергерои и тьма. Доброта против добра: нет пути к корням?

Целый месяц первые строчки кассовых рейтингов в России с переменным успехом занимали два фильма — кинокомикс «Человек-паук: Нет пути домой» и наш, созданный под эгидой Диснея — «Последний богатырь: Посланник Тьмы». Даже сейчас они лишь слегка подвинулись вниз и крепко держатся в прокате. Можно сказать, что именно такие картины больше всего отвечают вкусам массового отечественного зрителя, а потому они требуют внимания.

При всей разнице в содержании и техническом качестве (которое предсказуемо заметно выше у голливудского супергеройского боевика), можно заметить и нечто общее, и это не только развлекательный характер этих двух фильмов и то, что они принадлежат к жанру фэнтези. Обе картины так или иначе основаны на национальном фольклоре, пусть это и не очевидно на первый взгляд. Можно относиться с пренебрежением к супергеройским комиксам, но нельзя отрицать, что они занимают в США примерно ту же нишу, что и наши былины о богатырях. То, что у нас является лишь воспринятой модой (комиксы в России регулярно читает и хорошо знает лишь относительно небольшое число записных фанатов), за океаном — важная часть культуры, пусть и массовой. Там практически каждый легко продолжит фразу: «Это птица… это самолет… это…», а тяжело больной ребенок будет счастлив, если к нему в палату придет актер, игравший любимого супергероя, в костюме и в образе. Нация переселенцев с короткой историей не могла не создать себе замену героическим легендам, которые необходимы для вдохновения каждому народу. Народу русскому, как и другим, населяющим нашу огромную многонациональную страну, не нужно было ничего придумывать, у нас был и есть собственный эпос.

То, что сейчас происходит с восприятием этого эпоса новыми поколениями, по-настоящему трагично и вовсе не является каким-то естественным процессом. В Индии постоянно создаются сериалы и фильмы, основанные на историях о богах и героях, и к их содержанию относятся с большой серьезностью. В Китае очень требовательно подошли к игровой версии диснеевского мультфильма о Мулан, заставив убрать неприемлемые для китайского зрителя сюжетные ходы — например, комедийный образ дракончика Мушу, несмотря на то что в мультфильме он был вторым главным героем. В Китае дракон является священным и почитаемым существом, и даже невинный шарж на него и сегодня воспринимается как святотатство. Богатыри же в современной отечественной массовой культуре уже десятилетия не появлялись как герои, выродившись в пародийных персонажей, в кого-то вроде Астерикса и Обеликса, которые изначально возникли из французских шуточных комиксов. Снижение и выхолащивание эпических образов до «мультяшек» — это свидетельство общего культурного упадка, потери народом своих корней. Труднее заметить, что похожая эрозия затронула и куда более «молодые» героические фигуры американских комиксов.

Нет, супергерои по большей части не стали клоунами (заведомо пародийный Дэдпул не в счет), к ним всё еще относятся с уважением. Но из героев эпоса они всё больше превращаются в обычных людей, не слишком уверенных в себе, сомневающихся в этической стороне своих действий, страдающих от психологических травм. Всё чаще им отказывают в моральном праве решительно карать зло. Да и само зло оказывается размытым, вызывающим сострадание, если не симпатию, «по-своему несчастным». В этом смысле последний фильм о Человеке-пауке особо показателен.

По ходу действия постепенно выясняется, что вся пестрая компания суперзлодеев из параллельной вселенной, явившихся свести счеты с Человеком-пауком, вовсе и не злодеи. Они чуть ли не жертвы несчастных случаев («поскользнулся, упал, очнулся — злодей»), и их следует не наказывать, а лечить. Вся проблема в их суперсилах, стоит их отнять, и ребята снова станут вполне приличными гражданами. При этом как-то оказывается за скобками тот факт, что Питер Паркер, укушенный радиоактивным пауком, почему-то не отправился грабить банки, а у абсолютного большинства злодеев — в том числе и у тех, с кем герой сражался в предыдущих частях трилогии — нет никаких суперсил. Нет, конечно, в фильме подчеркивается, что Питер был изначально хорошим мальчиком и у него перед глазами был отличный пример его тети, но всё это как-то шатко и неубедительно.

Дальше всё оказывается еще интереснее. Только успевает сторонник традиционной морали удовлетворенно кивнуть, увидев, что наивная попытка Питера окружить злодеев любовью, теплом и заботой терпит сокрушительное фиаско, как всё заходит на второй круг. Оказывается, что желать отомстить за гибель близкого человека — очень плохо, это ставит героя со злодеями на одну доску, а потому два собрата из других миров, не щадя усилий, возвращают Паркера к первоначальному плану. И план срабатывает — после того, как Земля побывала на самом краю катастрофы, доктору же Стрэнджу, который больше думал о том, как эту катастрофу предотвратить, не особо заботясь о судьбе монстров, приходится лишь молча проглотить поражение.

Это выглядит очень красиво, трогательно и гуманно — но лишь на первый взгляд. На самом деле здесь нет ничего общего с истинным гуманизмом, который видит добро в человеке не абстрактным природным добродушием, а результатом морального выбора, как и зло. Сделав выбор в пользу зла, человек должен пройти через покаяние и искупление, пострадать за свои поступки. Слез «вылеченного» Зеленого Гоблина в качестве такого искупления явно недостаточно, не говоря уж об остальных, которые восприняли всё произошедшее с ними примерно как миновавший приступ «белой горячки». Страдает один Человек-паук, который потерял абсолютно всё, кроме своих сил.

Герой «Последнего богатыря» не теряет вообще ничего, хотя и рискует потерять всё — и это может пойти ему в зачет. Впрочем, терять-то ему к финалу уже особо нечего, так что с моральным выбором и жертвенностью опять всё как-то слабо. Что касается понимания добра и зла, то всё здесь еще хуже, чем у заокеанских коллег. Чтобы считаться «добрым», герой не имеет права даже стукнуть кулаком по трубе на крыше (то, что у него украли невесту — не оправдание), а со встреченными крайне несимпатичными созданиями обязан обходиться исключительно вежливо и разговаривать на языке высокой дипломатии. Все прочее — экстремизм, то есть, пардон — проявление Тьмы. Даже попытка убить ведьму, только что отнявшую у него, Ивана, смысл жизни.

Тьма при этом — нечто предельно абстрактное и безликое, оно забирается в человека и растет в нём, что бы он ни делал. Можно принять это за идею первородного греха, но по христианской традиции преодолевается он, во-первых, Божьей благодатью, во-вторых, сознательным устремлением человека к добру. Если герой творил добрые поступки на протяжении двух частей трилогии, но при этом никак не изменился к лучшему, а наоборот, испортился, то что-то тут не так. О высшей же светлой силе, у которой можно было бы попросить помощи, речи вообще не идет. Со своим «темным двойником» Иван расправляется банальным самовнушением, поняв, что «всё у него в голове». Если бы все могли столь же легко навести порядок у себя в голове, тысячам священнослужителей и психотерапевтов пришлось бы срочно искать другую работу.

В довершение всего Иван залихватски разделывается и с самой Тьмой и всего парой банальных слов помогает будущему Кащею из прошлого остаться хорошим мальчиком, тем самым превращая Белогорье в сущий рай. Богатыри при этом вообще являются лишь частью благостного пейзажа в финале (непонятно, зачем они теперь нужны, если Тьма сгинула?). Вообще на всем пути Ивану помогает только нечисть и нежить, с которой он сдружился, «светлый» же волхв-недотепа в основном лишь путается под ногами. Может быть, образ амбивалентного героя (или антигероя), окруженного такими же спутниками, в чем-то и неплох и даже интересен, но тогда не стоило бы в итоге делать внезапный поворот и заставлять Ивана становиться белым и пушистым, превращая его силу в слабость.

Подобная трансформация идеала поборника добра в идеал добренького симпатяги, умеющего с кем угодно найти общий язык, понять, принять и простить и борющегося исключительно с абстрактным злом без имени, отчества и фамилии, превращение сопротивления злу в сеанс аутотренинга идет абсолютно вразрез с культурной традицией и уж тем более с духом богатырского эпоса. Герои которого без особых терзаний обходились со злыми силами, прореживая их ряды: «махнул направо — стала улица, налево — переулочек». А чем оборачивается излишняя жалость к злодеям, хорошо показано в былине «Добрыня и Змей» — не путать с почти одноименным мультфильмом.

«Размагничивание» эпоса путем стирания его полюсов и замещение добра теплохладной добротой, «психотерапевтический» подход к моральным проблемам — явственно разрушительная тенденция, пришедшая к нам с Запада. Возможно, единственная удачная сцена в последнем «Последнем богатыре» — эпизод с современным московским мальчишкой, чья комната завалена комиксовым «мерчем» и который слыхом не слыхивал о героях и злодеях русских сказок. Такое вот «welcome to Moscow»…