Московская битва глазами гитлеровцев
26 сентября 1941 года командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок подписал приказ о наступлении на Москву. Военачальник, принимавший 14 июня 1940 года парад немецких войск у Триумфальной арки на Елисейских полях Парижа, хотел пополнить список завоеванных им столиц.
В тот же день, 26 сентября, катастрофой завершилась Киевская стратегическая оборонительная операция. Общие потери в ней Красной армии превысили 700 тыс. человек, из которых 616 304 человека — безвозвратные потери. Германия ликовала. Не удивительно, что в тот момент в скорой победе были уверены и фюрер Третьего рейха Адольф Гитлер, и подавляющее большинство немецких солдат, офицеров, генералов. Они готовились быстро завершить начатую ими войну, целью которой, по признанию командующего 4-й танковой группой генерал-полковника Эриха Гёпнера, «должно стать уничтожение современной России, и потому вести ее нужно с беспрецедентной суровостью. Каждое столкновение, от замысла до исполнения, должно с железной решимостью направляться к тому, чтобы целиком и полностью истребить противника».
Слова не разошлись с делом. Красноармейцы, попавшие летом и осенью 1941 года в окружение, а потом в плен, были гитлеровцами истреблены. Бесчеловечным было и отношение к населению, оставшемуся на временно оккупированной немцами территории Советского Союза.
Распространенные в СССР перед войной надежды на солидарность трудящихся не оправдались. Восемнадцатилетний танкист Генрих Метельманн, который до войны работал слесарем в Гамбурге, позднее писал: «Я усвоил как нечто само собой разумеющееся долг немцев — ради блага всего человечества привить наш образ жизни низшим расам и тем нациям, которые в силу своего ограниченного интеллекта даже понять толком не могли нашу миссию».
Недочеловеками наших дедов и прадедов, весь советский народ, считали как генералы, получившие образование еще в кайзеровской Германии, так и молодые немцы. Такими были плоды нацистской пропаганды и многовековой западной русофобии.
«Сломать противнику хребет»
2 октября, когда в наступление двинулись главные силы фон Бока, начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер источал оптимизм: «Сегодня мои солдаты перешли в решающее наступление на Москву. Наступление фронтом в 500 километров! За эту операцию я боролся и дрался. Я привязался к ней, как к ребенку… Эта операция должна сломать противнику хребет».
Начало сражения придало немцам дополнительную уверенность в своих силах. В начале октября в результате их слаженных действий сразу несколько армий Западного, Резервного и Брянского фронтов были окружены в брянском и вяземском «котлах». На пресс-конференции в Берлине пресс-секретарь Национал-социалистической партии Германии и Имперского правительства, обергруппенфюрер СС Отто Дитрих известил мир о том, что между немецкими армиями и Москвой лежит «пустое пространство».
Схожую оценку сложившейся тогда ситуации давал и генерал армии Георгий Жуков, который в 17 часов 10 октября директивой Ставки ВГК №002844 был назначен командующим войсками Западного фронта. Пока окруженные в брянском и вяземском «котлах» бойцы продолжали сражаться, Жуков отовсюду собирал войска на Можайскую линию обороны. Результат усилий Жукова и героизма защитников столицы был отражен 18 октября немцами. В сводке Отдела по изучению иностранных армий Востока сказано: «В ходе боев последних дней под Малоярославцем, Вереей, Можайском, которые можно охарактеризовать как наиболее трудные за эту кампанию, высокая обороноспособность русских достигалась за счет хорошего оборудования московских оборонительных позиций и использования большого количества тяжелых танков».
Как видим, отнюдь не генералы Грязь и Мороз спасли Москву. Хотя и они сыграли свою роль в Московской битве. Но какую?
Генералы Грязь и Мороз — против Красной армии
Аспирант Московского института инженеров транспорта (МИИТ) Борис Зылев в июле вступил в ряды 6-й дивизии народного ополчения Дзержинского района Москвы и стал командиром саперного взвода. Он вспоминал, как всю ночь с 7 на 8 октября он и другие ополченцы «были заняты тем, что помогали нашей машине выбраться из грязи. Ночью мы решили продвинуться вперед и по обочинам обгоняли стоящие машины. Так как на обочинах была невероятная грязь, мы почти не садились в машину. Напрягая все силы, задыхаясь бензиновой гарью, толкали мы свою полуторку… Наутро мы почти не узнали друг друга: выпачканные дорожной грязью и бензиновой копотью, обросшие, худые, мы имели вид людей, вышедших из преисподней…».
Для сравнения приведем свидетельство командующего ХХХХIII армейским корпусом генерала Готхарда Хейнрици. 23 октября он писал родным из Козельска: «Большая часть колонн увязла в непролазной грязи, в болоте, в дорожных колеях, рытвины от снарядов в которых достигают полуметра и заполнены водой. Грузовики, и без того еле ехавшие, теперь сломались полностью (запчасти достать невозможно). Бензин, хлеб, овес — ничего не доезжает. Конные повозки тоже застряли, орудия невозможно доставить, весь личный состав, пехота или кто угодно, больше толкает машины, чем сражается».
Картины очень похожие. Но есть принципиальная разница, о которой не любят вспоминать немцы — от грязи и бездорожья отступавшая Красная армия страдала больше врага. Безнадежно застрявшая немецкая техника оставалась на захваченной гитлеровцами территории, а советская техника либо уничтожалась, либо доставалась врагу.
К концу октября наступательный порыв немцев выдохся. Для подготовки войск к решающему удару фон Боку потребовалась более чем двухнедельная пауза. 15 ноября, горя желанием завершить кампанию до зимы, фон Бок пошел ва-банк. Он бросил в наступление всё, что имел, теша себя надеждой, что «враг не располагает необходимой глубиной обороны и находится в куда худшем положении, чем мы».
Когда группа армий «Центр» возобновила свое наступление, уже не было грязи и еще не ударили сильные морозы. Историк Алексей Исаев в интервью журналу «Историк» (2021. №12. С.13) отметил: «На самом деле наступившее в ноябре похолодание было для немцев благом. Когда подмерзла почва, они возобновили наступление. Причем продвигались вперед и вне дорог. Температура в ноябре и начале декабря не была очень низкой — не более 10 градусов мороза. Настоящие русские морозы ударили позже, когда немцы уже отступали. Так что морозы и сильные снегопады помешали не немецкому наступлению, а советскому контрнаступлению».
Остается добавить, что этот неопровержимый факт вот уже 80 лет замалчивается немцами.
«Сочельник застал нас в доте, у костра…»
Несмотря на все усилия, взять Москву врагу никак не удавалось. В войсках быстро росли потери. Гальдер, обещавший «сломать противнику хребет», 23 ноября дал верный и горький для немцев прогноз: «Таких сухопутных войск, какими мы располагали к июню 1941 г., мы уже никогда больше иметь не будем».
Настроение гитлеровских «белокурых бестий» портилось на глазах. Среди офицеров ходила мрачная шутка: «Благодаря огромным успехам Восточная кампания растянулась еще на месяц». Ефрейтор Отто Залфингер в письме родителям не скрывал своего безысходного отчаяния: «До Москвы осталось очень немного. И всё-таки мне кажется, что мы бесконечно далеки от нее. Мы уже свыше месяца топчемся на одном месте. Сколько за это время легло наших солдат! А если собрать трупы всех убитых немцев в этой войне и положить их плечом к плечу, то эта бесконечная лента протянется, может быть, до самого Берлина. Мы шагаем по немецким трупам и оставляем в снежных сугробах наших раненых. О них никто не думает. Раненый — это балласт. Сегодня мы шагаем по трупам тех, кто пал впереди; завтра мы станем трупами, и нас также раздавят орудия и гусеницы».
Нельзя сказать, что германская разведка полностью проморгала появление свежих советских дивизий под Москвой. Ее сигналы не получили адекватной оценки фон Бока. 4 декабря на одно из донесений разведки он отреагировал так: «Боевые возможности противника не столь велики, чтобы он мог этими силами… начать в настоящее время большое контрнаступление».
Уже на следующий день в контрнаступление перешли войска Калининского фронта, а 6 декабря — войска Западного и Юго-Западного фронтов. Отступая, гитлеровцы минировали дороги, взрывали мосты и сжигали деревни. 14 декабря начальник 3-го отдела Управления особых отделов НКВД СССР майор госбезопасности Вячеслав Рогов в рапорте сообщил: «Жителей, проживающих по Первомайской ул. с. Крюково, немцы выгнали с детьми из квартир в лес и открыли по ним огонь. После этого стали грабить квартиры, забирая теплые вещи, продукты, избивая жителей. В квартиры Кузнецовой Веры Александровны немцы сломали все вещи, изнасиловали хозяйку и домработницу — девушку 18 лет. Гр-на Разоренова вывели больного на мороз, раздели, а в это время изнасиловали его жену». И это далеко не самый жуткий документ, отразивший преступления нацистов под Москвой.
Бесчеловечные расправы над мирным населением не могли компенсировать немцам неудачи на фронте и решить бытовые проблемы. Генерал Хейнрици писал: «Помыться, починиться — это всё невозможно. Всё кишит вшами, мы постоянно чешемся и скребемся. У многих гнойные раны из-за постоянного расчесывания. У других проблемы с мочевым пузырем и кишечником из-за постоянного лежания на холодном полу, и они не могут нормально отдохнуть, поскольку ночью нужда раз за разом заставляет их просыпаться».
Если на вшей жаловался генерал, что говорить о солдатах. В письме матери ефрейтор Берке просил: «Дорогая мамочка, пришли мне как можно скорее какой-нибудь мази, мое тело кишит вшами, расчесываюсь до крови. Всё тело покрыто струпьями. Все мы то и дело чешемся. Я боюсь, что если останусь жив, то уже не отвыкну от этой привычки».
29 декабря унтер-офицер Ольген Зайбольд отразил в дневнике события последних дней года: «Незабываемое рождество 1941 г. уже позади. Сочельник застал нас в доте, у костра: сыро, холодно, сидим скрючившись, кушать нечего. Нет ни хлеба, ни напитков, ни света, а есть только сознание того, что будет наступать русский… Ранним утром 25 декабря посылаю разведдозор к соседней роте. Ясное зимнее небо; стрельба. Лейтенант Ладендорф с пятью товарищами пал во время разведки. 12 человек ранено».
Уже после войны, оценивая сложившуюся в конце 1941 года обстановку, бывший начальник штаба 4-й пехотной армии полковник Гюнтер Блюментрит сделал главный вывод: «Это поворотный пункт нашей восточной кампании — надежда вывести Россию из войны в 1941 г. провалилась в самую последнюю минуту. Теперь политическим руководителям Германии важно было понять, что дни блицкрига канули в прошлое. Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходящая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться».
В конце 1941 года окончательно рухнули последние надежды гитлеровцев на блицкриг. В результате грандиозной победы Красной армии в битве под Москвой на смену блицкригам пришла война потенциалов, в которой по своим материальным и людским ресурсам Германия вместе со всеми ее союзниками и сателлитами сильно уступала совокупной мощи государств антигитлеровской коалиции.
Олег Назаров, доктор исторических наук, обозреватель журнала «Историк», член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня».Статья представляет собой изложение выступления автора на круглом столе «80 лет Московской битве: исторический подвиг и современность», состоявшемся в ИА REGNUM 8 декабря 2021 года.