Куда уходят подвижники? Памяти Владимира Иванова
То, что я скажу далее, произнести важно. Потому что Россия — и особенно русская культура в целом, как и русская литература в частности — во многом всегда держалась на подвижниках. Истинных, трепетных, волевых. На тех, кому было не всё равно. На тех, кто менял реальность в лучшую сторону; подчас даже вопреки самым суровым обстоятельствам.
Таким человеком был Владимир Иванов. 20 ноября этого года он трагически погиб на Волге. Мы виделись не столь часто, как мне хотелось бы, но я считал его своим добрым товарищем. Володя написал мне, когда прочитал мою книгу «Дети декабря». Пригласил на книжную выставку «Волжская волна» в Саратов. Она была его главным детищем. И теперь мы уже скучаем и тоскуем по ней.
Сейчас, после его ухода, печалюсь ещё и от того, что не смог в полной мере насладиться тем, как Володя умел дружить. Об этом ходили легенды. Володя действительно жил для людей. Он окружал их искренним теплом и вниманием. Я почувствовал это уже вскоре после нашего знакомства. Широта души — вот точное русское определение для Володи Иванова.
И она в полной мере отражалась в том, как он придумал, организовал и проводил «Волжскую волну». Те, кто хоть раз побывал там, сразу чувствовали: это не ради проформы, не ради галочек и отчётов — это, простите за пафос, но тут он уместен, ради литературы, ради читателей, ради тех Дон Кихотов, что с копьём-книгой выходят против яростных мельниц цифрового фашизма. Оттого чеченский издатель Анзор Матаев заявил как-то: «Если у российской книжной индустрии есть душа, то она здесь — на «Волжской волне», в Саратове».
Конечно, это занимало не просто много сил — нет, ярмарка-выставка, созданная Ивановым, на время высасывала его, опустошала. И тем во многом оттягивала его от судьбы художника. А он окончил Московский полиграфический институт. Сильный курс у них выдался с сильными выпускниками: директор института графики имени Фаворского Олег Корытов, профессор Сергей Николаев, замминистра печати Туркменистана Нурсахат Ияберенов… Володя же был потомственный: из семьи графиков, иллюстраторов. Он, получив шикарное образование, и сам творил. Его миниатюрные офорты, уверен, скоро станут коллекционной радостью.
Но, конечно, главное детище Иванова — «Волжская волна». Представляю, каких трудов она ему стоила. Поиск грантов. Нет грантов? Поиск спонсоров. Скребём по сусекам. Вложение собственных денег. Знаю, насколько колоссальные усилия, ведь сам когда-то делал — в одиночку — в Севастополе литературный фестиваль «Точка сборки». И говорили мне тогда: ну, не справишься! Так нет, справился. Потому что дух, потому что энтузиазм, потому что воля. Вот так и Володя, который, точно локомотив, двигался на морально-волевых, творил великое дело. Выставок-то всего пять в России было. А из провинции — лишь Воронеж. И вот был Саратов. А теперь отминусован.
Я ездил по разным конференциям, ярмаркам, выставкам и очень часто наблюдал, как делаются они ради соответствующей документации, ради резонанса. Володя же создал и проводил «Волжскую волну» для души и от души. Он оставался настоящим. Он объединял людей вокруг себя (помогала ему, к примеру, замечательная Алла Фёдорова). И всё получалось. А главное — рядом всегда была семья, ради которой он жил и которая его во многом питала: жена Елена и дочь Полина.
Размышляя о Володе, о его судьбе, я почему-то думаю и думаю снова: оценивал ли он свою жизнь перед смертью? Если да, то был ли ею доволен? И не скажу, отчего такие мысли в моей голове. Но точно знаю, что с уходом из жизни Владимира Иванова литературный мир России, который всё больше сжирается монополией и маркетингом, лишился очень многих душевных ноток. И мы, к нему причастные — писатели, читатели, — во многом осиротели. Особенно в провинции (пусть я и терпеть не могу это слово).
Сегодня — во времена, когда всё под отчёт и всё по расписанию, когда и душа промаркируется вскоре, — подобное чувствуется особенно болезненно и остро. Потому что подвижники нужны как никогда, но их очень мало. Порою кажется, что катастрофически мало. И тем трагичнее смерть Владимира Иванова, художника, просветителя и подвижника.
Светлая ему память.