Завтра. Перераспределять, а не производить: выйдет ли капитализм из тупика?
Майкл Мангер. Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования. М: Изд. дом Высшей школы экономики, 2021
Маркс, как и вся классическая политэкономия, видел в капитализме способ производства. Уникальная способность человека создавать больше, чем он потребляет, чем покупается и эксплуатируется власть имущими — владельцами средств производства и земли. Хаотичность, враждебность, эгоистичность этого процесса приводит к кризисам: рынок следует за деньгами, а не за реальными потребностями общества, что рано или поздно подрывает материальные основы системы (перепроизводство товаров при массовом голоде и разрухе).
Сегодняшняя либеральная экономика смеётся над подобным видением, ставя во главу угла «потребителя». Мол, рынок — выражение потребностей и жизненной мудрости всех людей, а потому его не может заменить никакой центральный план. Оставим пока вопрос о том, каким образом неорганизованные бедные 50% населения могут посоревноваться в воздействии на рынок с 1% самых богатых (и одновременно непосредственно владеющих и управляющих производством). Интересно, что капитализм теперь рассматривается как система распределения, определяющая систему производства. Является ли это просто риторическим приёмом, переводом внимания от эксплуатации и системного неравенства к мнимому равенству и сладким перспективам «общества потребления»? Всё же раньше апологеты капитализма играли на площадке производства: мол, капиталист организует, изобретает, инвестирует… Нет ли под этим риторическим сдвигам какой-то реальной системной перемены?
Политолог и либеральный экономист из США Майкл Мангер в книге «Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования» доказывает, что капитализм переходит от производства к посредничеству и перераспределению уже созданных ресурсов. Современные компании будут заниматься не повышением производительности станков на заводе и продажей товаров, а снижением транзакционных издержек (т.е. упрощением процесса обмена, будь то покупка или аренда товаров или услуг). Проще говоря, погоня за прибылью уводит капитал от Круппов и Фордов к Цукербергам и Джекам Ма, от реального сектора к стоящему над ним информационному.
Позитивный момент происходящего — в том, что имеющиеся ресурсы можно использовать гораздо более эффективно. С одной стороны, убыстряются уже существующие процессы обмена: таксисту проще найти пассажира, а пассажиру — машину. С другой, появляется возможность сдавать в аренду всё новые мелкие вещи: вряд ли вы будете активно искать желающих одолжить дрель, лежащую у вас в шкафу. Иное дело — выставить объявление на специализированной интернет-площадке.
Мангер, верящий в нечеловеческую мудрость рынка, мало внимания уделяет обратной стороне медали (если что-то поначалу и пойдёт не так, то в средней перспективе рынок всё исправит). Тем не менее он отмечает, что эффективное использование и распределение затрагивает далеко не только потребительский рынок. Нормой становится непостоянная занятость (прекариат), когда работника нанимают и увольняют по текущей надобности (автор «забывает», что это также позволяет увиливать от социальных выплат). По данным Мангера, с конца 1990-х начался быстрый рост фирм вообще без постоянных наёмных работников; сегодня они составляют порядка 80% от всех компаний.
Автор пишет о благе «сальтации» (перескакивания ступеней развития): программист из Сомали, даже несмотря на всю коррумпированность правительства и запущенность национальной экономики, может работать на глобальный рынок и получать еду с барского стола!
Далее, в конце книги, автор всё же упоминает про явный минус — расслоение. Почему-то рынок, на котором господином является некий «потребитель», одаряет покупательной способностью (доходом) всё меньшее количество людей (как в анекдоте: «всё на благо человека, и все мы знаем имя этого человека»). «Средний класс» исчезает, работники всё резче разделяются на узкий лагерь современных высокооплачиваемых и на широкий слой маргинализующихся, занимающих всё более плохие, примитивные и непостоянные работы, работающих всё больше и получающих за это всё меньше. Доля труда в доходах в целом сильно снизилась, и большая часть денег уходит держателям капитала (добавим, что даже не управленцам, а акционерам!).
Автор, конечно, не складывает 2+2, сальтацию и расслоение: выигрывает абсолютное меньшинство, имеющее доступ к глобальному капиталу (нетривиальные отношения, на практике приводящие к этой сцепке, рассматривал социолог Терборн в «Городах власти»).
Читайте также: Граждане мира из Москвы: почему глобализм — не внешняя угроза, а внутренняя
Мангер утверждает, что автоматизация производства, обмена и работы с информацией пойдёт не по пути «замены», а по пути «дополнения» человеческого труда. Более пристально разбиравшийся с этим вопросом экономист Дэниел Сасскинд показывает, что такая надежда сегодня не подтверждается ни фактически (происходит маргинализация, а не просто изменения содержания большинства работ), ни логически (новый этап автоматизации отвязался от человеческих способов решения задач). Мангер упоминает, но не выражает особой веры в вариант, что капитализм откроет какую-то совершенно новую сферу, которая потребует постоянной занятости и где найдут себе занятие «ненужные» люди (вторя Сасскинду: почему на неё изначально не будет распространяться автоматизация и частичная занятость?).
Наконец, автор прибегает к проходящему красной нитью через книгу аргументу: поскольку капитализм делает процессы эффективнее, то он постоянно уменьшает стоимость товаров и услуг. Следовательно, даже если зарплаты будут падать, реальное потребление и уровень жизни только вырастут! Но в этом гипнотизирующем рефрене что-то очевидно не так. Никаких доказательств падения цен Мангер не приводит. Возможно, вместо падения цен просто увеличились зарплаты (менее справедливый механизм, поскольку он менее равномерно распределяет благо от увеличенной производительности)? Но сам автор приводит график падения (!!!) реальной заработной платы!
Мы приходит к важному парадоксу современного капитализма, который Мангер, видящий всюду эффективный рынок, не может признать. Производительность растёт, а уровень жизни падает! Это значит, что блага (в виде доходов) не распределяются по обществу, а концентрируются в чьих-то руках. Впрочем, автор-то утверждает, что цены (!) падают и ощущение регресса лишь иллюзия (мы потребляем больше, хотя нам кажется, что меньше!!!), что объясняет, почему уровень жизни отдельных людей реально ухудшается. Последнее случается в трёх случаях. Уничтожение старых, неэффективных или неавтоматизированных работ (в конце книги Мангер признаёт, что, вероятно, им так и не найдётся дела — так что автор даже согласен на выплату компенсации в виде безусловного базового дохода). Распределение ресурсов не среди меньшинства, а среди резко возросшего количества людей: бум производительности позволяет обеспечить больше населения, пусть и худшими условиями (вариация мальтузианской ловушки: однако рост благосостояния в целом плохо коррелирует с численностью населения Земли, а в рамках национального государства корреляция, по крайней мере по данным Шармы, до сих пор положительная!).
Либо, что действительно интересно: наше понятие уровня жизни устарело. Новые блага — это общение в соцсетях, видеоконференции, самовыражение и пр. Их даже толком не выразить в ВВП: формально подписка на Facebook бесплатна, и большинство действий в нём не фиксируются как стоимость. Мы начали с того, что рынок как раз плохо считывает человеческие потребности (особенно менее материальные). Однако значит ли это, что Facebook — эпицентр коммунизма или благотворительности? Если это рыночная фирма, значит она должна получать деньги. Понятно, что бесплатность компенсируется продажей данных, рекламой, созданием «экосистемы» (монополии, под которую затем подводят более коммерческую деятельность: доставку еды, продажу товаров, денежные переводы и пр.), политическим влиянием.
Как указывал Ник Срничек, именно под перспективы монополии (или хотя бы олигополии) IT-компании получали баснословные ресурсы от банков. Мангер лишь вскользь касается неочевидной проблемы: многие «реальные» проекты, в которые упорно вкладываются платформы, не приносят дохода. Автор считает, что причина — в глупости руководства: они делают миллиарды на «продаже сокращения транзакционных издержек», но не могут чувствовать себя спокойно, пока не начнут торговать чем-то более понятным. Срничек доказывает, что дело сложнее. Платформы в целом убыточны, их доходы от рекламы ненадёжны; но IT-корпорации пользуются поддержкой банков, надеющихся отыграться в монополистической перспективе, а также стабильно вкладываются в автоматизацию и привязку к себе иных сфер (в том числе через классическую промышленность). Показательна история с многолетним демпингом Uber, который в итоге выдавил или подчинил мелких конкурентов (вроде обладателей государственных лицензий-медальонов в США), а сотни тысяч водителей вынудил покинуть стабильную занятость и перейти на неформальные отношения напрямую с платформой.
Мы подошли к основной манипуляции, на которой строится книга: транзакционные издержки. Интуитивно понятно, что они существуют — Uber «удобен»,
В разрезе индустриальной и финансовой экономики неолиберальные идеи обстоятельно критиковал Уле Бьерг в книге «Как делаются деньги?». Меняется ли что-то, если целью капиталиста становится сокращение транзакционных издержек? Если компания А тратит на перевозку груза 400 рублей и выставляет цену в 410 рублей, а компания Б научилась делать это же за 300 рублей — Б может поставить цену 400 рублей. Как любит повторять Мангер, для потребителя сокращение издержек составило 10 рублей. При этом капиталист получает 100 рублей! Справедливо это или нет, стоит ли капиталисту разделять 100 рублей прибыли между всеми работниками или присваивать себе, — вопрос особый.
Автор предполагает, что технические достижения если и не создаются предпринимателем, то лишь благодаря ему получают жизнь (тем более что труд инженеров, вероятно, уже оплачен). Соответственно, именно капиталист должен получать весь доход. Почему ровно ту же работу не может выполнить государство (как в СССР или, во многом, в Китае) — не поясняется. Автор замечает, что платформы достигают успеха во многом за счёт активности миллионов пользователей (добавляющих контент, предлагающих усовершенствования, ищущих ошибки, выставляющих оценки — что, кстати, Мангер включает в транзакционные издержки под рубрикой «доверие»). Но и их труд, очевидно, также не должен оплачиваться: потому что без капиталиста-то этого ничего не было! Ну, кроме аналогичного (но не продвигаемого банками) свободного программного обеспечения… И внутренних китайских соцсетей… И самого интернета…
Но далее компания А обновилась или умерла, так что все перевозки стоят 300 рублей. Почему цены должны снизиться? Из-за конкуренции А и Б? Но А могла погибнуть, быть поглощена Б, или две компании могут договориться держать какой-то произвольный уровень прибыльности. Однако представим ещё более радикальный случай, более соответствующий компаниям, обсуждаемым Мангером: фирмы А никогда не было. Цены на перевозки никогда не было. Б просто предложил возить товар — за какую цену? Мангер отвечает: за любую. Вернее, за маржинально-предельную, которую психологически готов оплатить покупатель. Конечно, Б может выбрать более низкую «оптимальную» цену, которая максимизирует соотношение цены и объёма спроса — но особенность платформ в том, что они могут предлагать каждому индивидуальную (!) цену.
При этом автор утверждает, что на практике компании не заламывают предельную цену. Разница между теми 1000 рублей, которые готов был заплатить клиент за доставку (при стоимости в 300 рублей), и реальной ценой в 500 рублей — это, внимание, выигрыш общества от действий предпринимателя!!! Но почему Б решает оставить обществу какой-то там выигрыш? Мангер ответа не даёт. Трудовая теория заметила бы, что мы соотносим цену и стоимость с нашим представлением о затраченном труде (его продолжительности и сложности). Теория монополизации представила бы этот вопрос как политический: сколько можно выжать из людей, пока они не взбунтуются?
Наконец, что, если мы говорим не о доставке, а о каких-то сложных информационных системах? Как оценить «сокращение транзакционных издержек» в случае Facebook или Amazon? Как несложно заметить, цены на продукты на условных Ozon и «Лавке» выше, чем в магазинах. Физическая доставка также часто ложится на плечи продавца (либо включается в цену). Так что о падении цен речь не идёт. Мы переплачиваем в деньгах, чтобы сохранить время: обычно не на работу (количество которой ограничено), а на досуг, который также сложно выражается в деньгах (сегодня мне просто лень и я согласен платить, а завтра — нет). В общем, есть пропасть между объективным благом и его оплатой при капитализме.
Одно остаётся точным: затраты капиталиста на систему меньше, чем цена её услуг. При том, что затраты уже включают зарплаты всех тех инженеров, которые вложили основной труд в создание и поддержание системы, курьеров, модераторов, армии бюрократов (хорошо описанной Гребером). Плюс, в принципе, чисто формально владеющий готовой системой капиталист может рассчитывать на неограниченный поток дохода,
Масла в огонь подливает краткое замечание Мангера, сделанное лишь в послесловии. Платформы, начинающие с обмена благами между рядовыми гражданами, быстро захватываются крупными компаниями. Так, автор отмечает, что в ответ на выгоды Airbnb капиталисты начали активнее выкупать жилую недвижимость, в том числе у популярных хозяев, либо выселяя постоянных жильцов из частных апартаментов — чтобы более выгодно сдавать площади на короткий срок. Идиллия, где Петя меняется с Андреем залежавшимися инструментами, и тем самым оба увеличивают своё благосостояние, внезапно схлопывается.
Мангер рассуждает о том, что широкое распространение аренды сделает «владение» ненужным. Но аренда подразумевает, что где-то должен быть владелец, отдающий предмет в аренду (а также владелец информационной системы — посредника). Изложенное выше замечание подсказывает, что владение не исчезнет, а просто ещё сильнее сконцентрируется: как работник Uber не может рассчитывать на соцподдержку, защиту закона, какие-то договорные обязательства — так и «арендаторы» будут полностью зависеть от перемены настроения арендодателя.
Проще говоря: условная компания Amazon как платформа, даже с учётом всех минусов цифровой «скученности» (чаще уничтожающей местных производителей и поддерживающей крупные фирмы, чем наоборот), прогрессивна. Но то, что над ней стоит капиталист, требующий для себя сверхприбыль (за «новизну», за монопольное положение и пр.) и склонный использовать своё положение «бутылочного горлышка» во зло — это та ложка дёгтя, которую привносит в прогресс капитализм. И если капиталистический вред в либеральной теории уравновешивается конкуренцией, то воспеваемые Мангером платформы бьют именно её. В том смысле условный Uber, конечно, не просто поставщик одной узкой услуги, а игрок, претендующий занять абсолютно доминирующее положение на рынке (отсюда — все эти кажущиеся автору «ненужными» проекты в реальном секторе).
Философская проблема — в том, что капитализму прощались проблемы с распределением (кризисы, неравенство и пр.) потому, что он обеспечивал развитие производства. Оно, даже при провальном перераспределении, должно было сделать богаче всех (даже проигравших). Мангер, конечно, упускает, что произошло это не «само собой», и даже не с «задержкой в несколько десятилетий», а только в результате борьбы народов и социалистов за права. Можно сказать, что профсоюзы и левые партии — логичный противовес изначальной асимметрии в рыночной силе между капиталистом (богатым и принимающим непосредственные решения), и потому достойны включения в список механизмов, с помощью которых рынок ищет точку оптимума. Как обычно, в истории автора государство также не играет никакой позитивной роли: в финальных сносках Мангер предполагает, что в некоторых случаях полная ликвидация государства лишь помогла бы предпринимательству (очевидно, если включать сюда рэкетиров из 90-х).
Стремление же капитала отказаться от производства, заняв более выгодные (!) места на распределении (платформы) и перераспределении (финансовая система), не может не тревожить. Если на секунду допустить, что «эффективность» в либеральном смысле — самая слабая сторона капитализма, а не его безусловная магическая сила, — то описанное в книге не может не внушать беспокойства. А также мысли, что, может, к безусловному базовому дохожу стоит добавить демократический контроль над столь крупными и важными системами, как платформы?