Почему общество не хочет знать правду?
Буржуазный модерн поставил на место Бога разум. Но не разум вообще, а разум классической науки, основным инструментом которой является оперирование не образами, не идеями, а понятиями. Понятие же любого предмета получается путем специальной процедуры — абстрагирования. Суть ее в том, что необходимо абстрагироваться от частных свойств предмета и выделить только его главные признаки. Например, понятие стола не учитывает его цвета, материала и многое другое. Грубо говоря, в понятие стола входят только столешница и ножки, то есть только то, что делает стол собственно столом.
Такая процедура омертвляет и выводит из рассмотрения все индивидуальные черты и признаки, свойственные хоть столу, хоть человеку. Поэтому классическая наука Просвещения «не видит» все живое и индивидуальное и не может ничего понимать, а только объясняет. Мир для нее, заранее представляется чем-то вроде швейцарских часов — гигантского великого механизма, принципы работы которого необходимо объяснить.
Такая самодостаточность объяснения и оперирование понятиями подразумевали, что исследователь всегда является субъектом, который изучает мертвый объект. «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию. Тогда уже дерзнул, в науке искушенный, предаться неге творческой мечты», — говорит пушкинский Сальери. Такой сальеривский подход — квинтэссенция модернистской классической науки и даже, более того, самого подхода к миру. Сначала все превращается в понятия, а потом начинается свободное оперирование этими мертвыми частями по определенным «алгебраическим» законам.
Но, как мы помним, у пушкинского Сальери был враг — Моцарт, который обвинялся Сальери в том, что открывал путь в такие сферы, в которые за ним якобы никто не мог последовать. Сальери травит Моцарта потому, что видит — Моцарт знает какую-то тайну, которая позволяет ему выйти за рамки системы Сальери, она же, в каком-то смысле, система проекта модерн.
Этот вопрос об альтернативном творческом пути пушкинского Моцарта, он же вопрос о возможности альтернативного, не буржуазного развития, встал во весь рост чуть позже и особенно остро, он стоит сейчас, когда мы живем на обломках СССР.
После Пушкина этот вопрос решал Карл Маркс, а потом Вильгельм Дильтей, Эдмунд Гуссерль и ряд других мыслителей, которые понимали, что старый субъект-объектный подход имеет свои ограничения и не адекватно работает с такими живыми «объектами», как общество, искусство и, прежде всего, человек. Для изучения живых объектов необходим не субъект-объектный подход, а субъект-субъектный. А объяснение необходимо дополнить пониманием, на чем особо настаивал Дильтей.
Однако вся беда в том, что за столетия своего существования, модерн выковал определенный тип человека и сознания, которые сегодня находятся в глубочайшем кризисе. Ведь предыдущий объясняющий подход не требовал от субъекта его самого. Наоборот, субъект должен был подходить ко всему объективно, бесценностно, не целостно и не по-человечески, а как отстраненный оценщик, рассматривающий жизнь, как труп. Более того, модерн дополнил это отказом от развития самого человека. Его идеологи (Гоббс, Локк и др.) сказали, что человека мы оставим как есть, но будем развивать все остальное и технический прогресс прежде всего. Почти все человеческое, ценностное было перенесено в частную жизнь. В общественной же жизни, человек должен был следовать «ледяной воде эгоистического расчета», о которой писал Маркс, и превращаться фактически в робота.
Все это дополнял массовый эффект, который создавала классическая наука, долгое время царствующая в качестве почти единственной респектабельной формы познания. Этот эффект отучал человека быть субъектом и вообще просто быть. Его «родовая сущность», как говорил Маркс, отчуждалась от него и не востребовалась в общественной жизни. Человеку следовало подчинятся законам, как правовым, так и природным. Считалось, что бунтовать против них и глупо и преступно. Законы следует открывать, чтобы следовать им, а не преодолевать. Ведь для преодоления чего бы то ни было нужна «родовая сущность», а она то как раз «репрессировалась» и выводилась в частную жизнь, где начинала чахнуть.
Для того же, чтобы открывать законы, родовая сущность вроде бы также не требовалась, ибо законы — вещь объективная. То, что все гении, открывающие законы, потому только и могли их открывать, что были целостными людьми и могли мыслить по-настоящему масштабно, выводилось за общественную рамку. Предлагалось поверить, как в нечто само-собой разумеющееся, что объективное открывается объективными же методами, не требующими субъекта всего целиком. То, что, например, открытия Ньютона следует рассматривать в связи с его страстным увлечением тайнами Храма Соломона, а насквозь вроде бы светский Вальтер глубоко интересовался древними мистериями кабиров, выводилось в эзотерическую сферу неудобных и необсуждаемых вопросов. Общественный и научный деятель эпохи модерна должен быть светским и объективным и все тут!
Все целевое, телеологическое выводилось за скобки. Индивидуализированный человек, родовую сущность которого ограничили частной жизнью, не должен был думать о высших общественных целях, а должен был правильно функционировать в обществе. Блага науки и саму науку он должен был воспринимать как то, что работает на его частные цели, которые скукоживались до бытовых. Для чего великие открытия? Чтобы пылесос изобрести!
Модерн, наращивая отчуждение, наращивал и разделение труда, суть которого не в том, что один человек делает гайки, а другой — болты, а в том, что целеполагание и властные функции управления являются прерогативой господ. Рабы же от тайны целеполагания должны быть отчуждены. Иначе как ими управлять то? Если рабы работают в качестве ученых, то они просто должны хорошо уметь считать строго в рамках тех пространств, которые до них были открыты Ньютонами и Эйнштейнами, искренне думая, что наука дело объективное и никаких иных целей, кроме целей познания, причем очень узко понимаемого, не преследует.
В итоге массово появился человек, который почти не способен понимать, а может только знать и объяснять. Для того чтобы смочь осуществлять процедуру понимания, нужны не столько новые методы, сколько другой субъект, способный вступить с чем, или с кем-либо в субъект-субъектные отношения. Но именно эта подлинно человеческая способность и вытравлялась! «Мускул», отвечающий за понимание, атрофировался.
Внутри такого современного массового человека образовался воющий смысловой, экзистенциальный вакуум, который он пытается насытить бесконечной оргией потребления как материальных предметов, так и иных. Будучи отчужденным от возможности понимания, такой человек радикально трансформирует представления о всем том, что могло бы по-настоящему заполнить этот вакуум. Все религиозные, философские учения и культура как таковая рассматриваются им не как нечто такое, что могло бы помочь обрести способность к целеполаганию и приобщится к смыслу, а как то, при помощи чего можно залатать дыры, откуда веет смертной болезнью, о которой писал Серен Кеьркегор в своей книге «Болезнь к смерти».
Смертная болезнь веет из экзистенциальной прорехи и говорит, что «тебя нет». В ответ на этот вызов человек просто временно затыкает эту дыру первым, что попадется под руку. Попадется христианство, человек назовет себя христианином и даже может что-то прочтет, чтобы не так сильно дуло. Попадется ислам или буддизм, человек назовет себя мусульманином или буддистом. Все мировые религии и великие духовные традиции он выбирает как на рынке, по принципу «что нравится». Хочу этим заткну экзистенциальную дыру, хочу другим — в принципе, без разницы, ибо содержание любого учения стало недоступным. Более того, в такой ситуации содержание как таковое начинает воинственно отрицаться!
Почувствовав, что веет каким-то содержанием, человек начинает реагировать агрессивно, по принципу «чур меня, чур». Он как бы говорит: «Я не для того называюсь христианином, коммунистом или еще кем-то, чтобы обрести путь и бросить вызов смертной болезни, а для того, чтобы из дыры не дуло, а вы, вашей адресацией к какому-то содержанию, пытаетесь оторвать мою заплатку. Но я этого вам сделать не позволю и буду свою заплатку от вас и от всякого там содержания защищать!».
Но добро бы речь шла только о великих духовных традициях. Глядишь, человек как-нибудь и до их содержания бы добрался. Чем дальше заходит процесс отчуждения, тем более примитивными становятся и заплатки. Одной из классических форм подобных заплаток является самоидентификация себя с кем-либо. Так, например, наша патриотическая общественность в один момент очень сильно запала на «героя» Игоря Стрелкова. Когда же он позорно сбежал из Славянска и сам же рассказал о том, что хотел бежать дальше и из Донецка, когда всплыли многие другие неопровержимые подробности этого бегства, патриотическая общественность агрессивно стала орать: «Не трогайте нашего героя Стрелкова!». Никакие факты ее не интересовали. Но когда их стало все же слишком много, то она просто переключилась на что-то другое, на очередную заплатку. Это типичная история.
Именно в условиях такой агрессивной реакции на содержание и саму реальность, а также серьезного атрофирования способности понимания у современного человека, работают СМИ. Как когда-то откровенничала Лилия Ахеджакова: «Я выписываю «Новую газету», я должна знать, что я думаю». Руководители СМИ и создатели информационного контента, вне зависимости от того, какие цели они преследуют, знают, что они должны удовлетворить определенный запрос: их аудитория думать сама не может, и потому хочет знать, что она думает из тех СМИ, которые ей нравятся. Если СМИ начнут работать так, как будто они отвечают на смысловой запрос и не будут во главу угла ставить латание дыр смыслового вакуума, начнут действительно что-то обсуждать всерьез, тогда они просто начнут терять аудиторию, а информационный рынок — штука свирепая.
Следуя этой мегатенденции, СМИ начинают массово переходить на видеоконтент. Так как видео в отличие от текста гораздо менее заставляет напрягаться атрофированный мускул понимания, то предпочтение отдается именно ему. Причем желательно, чтобы монтажные склейки происходили все быстрее и быстрее, дабы успевать подпирать карточный домик, который закрывает зияющую дыру в пустоту.
В такой ситуации за словосочетанием «общественное мнение» скрываются, говорю навскидку, максимум 500 говорящих голов, на всем диапазоне от телеканала «Дождь» до Владимира Соловьева, телеканала «Царьград» и всего русскоязычного интернет-пространства. Вся повестка дня обсуждается условными пятью сотнями людей, которых при желании можно поместить в один небольшой зал. Это и есть «общественное мнение». Какие интересные возможности открывает такая немногочисленность «властителей дум» для управления обществом, думаю, можно догадаться. Как справедливо говорил покойный политолог Александр Нагорный, «демократия — это конструирование общественного сознания при помощи новейших средств». Ну так его и конструируют.
Но есть и такие группы, которые не смотрят контент, создаваемый условными пятью сотнями говорящих голов и чураются официальной повестки дня. У них есть своя, совсем уж неприличная повестка, для обсуждения которой они иногда создают уж совсем маргинальные местечковые СМИ и странички в соцсетях.
Самым ярким примером таких групп являются антисемиты. Их мало интересуют Навальный или Путин, а на все вопросы они отвечают в соответствии с принципом: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды». Но несмотря на свою оппозиционность по отношению к главной повестке, эти группы функционируют ровно по тем же принципам. Отличается только контент.
Миром правят ужасные евреи, бароны Ротшильды — вопят они. Хорошо. Положим. Вы ведь хотите с ними разбираться и, следовательно, знать и понимать? Ну так давайте начнем.
Основатель династии Майер Амшель (Аншель) Ротшильд (1744−1812) через генерала фон Эсторфома познакомился с ландграфом Гессен-Кассельским Вильгельмом IX, который был курфюрстром Священной Римской империи. Далее этот Вильгельм доверил Амшелю свои финансы, с управлением которыми тот блестяще справился. Потом сын основателя династии Соломон Ротшильд (1774−1855) основал отделение банка Ротшильдов в Вене, через который осуществлялось управление основными финансовыми операциями правительства Габсбургов. В 1843 году Соломон стал фон Ротшильдом (приставка «фон» указывает на дворянское происхождение) и стал первым евреем, удостоенным почетного гражданства Австрии. Таким образом, мы видим, что Ротшильды являются «кошельками» курфюрстров Священной Римской империи и кошельками Габсбургов в первую очередь. Следовательно, в качестве стартовой гипотезы для дальнейших исследований мы должны сделать грубое начальное утверждение: там, где Ротшильды, там и система Священной Римской империи, к которой они всегда примыкали в качестве ее доверенных финансистов…
Ну и как отреагирует на подобное обсуждение уверенный в могуществе Ротшильдов антисемит? Правильно! Он начнет его воинственно отрицать. Ведь если он примет подобный стиль обсуждения, который ведет к совсем иным картинам, нежели мифы о Ротшильдах, то он выпадет из своей антисемитской субкультуры. А она-то для него и является главной ценностью!
Примерно то же самое происходит и с официальной повесткой дня, которую транслируют СМИ. Она, конечно, в большей степени отражает реальность, чем мифы о Ротшильдах, но интересует она прежде всего не потому, что она является, пускай и искаженным, отражением реальности, а сама по себе, в качестве некоего информационного поля, при помощи которого можно позатыкать дыры.
Аудитория разбредается по соответствующим «квартирам». Кто на «Царьград», кто на «Дождь», а кто на федеральное ТВ или в интернет. И дальше начинает наблюдать за баталиями. А реальность? Какая такая реальность?