Андрей Кордочкин: «История Испании в XX веке – это Россия наоборот»

На вопросы ИА REGNUM отвечает секретарь Испано-Португальской епархии Русской православной церкви протоиерей Андрей Кордочкин.

ИА REGNUM: Отец Андрей, вы родились и выросли в Санкт-Петербурге. Но служение несете в Испании. Как это произошло?

Андрей Кордочкин: После окончания школы в Санкт-Петербурге я уехал учиться в Англию и принял священный сан, когда писал докторскую диссертацию в Дареме. А после окончания моей учебы иеромонах Арсений Соколов (ныне игумен, представитель Русской православной церкви при Антиохийском патриархате), который был на тот момент настоятелем прихода в Мадриде, был переведён на служение в Лиссабон, а я — назначен на его место.

ИА REGNUM: В одном из интервью вы сказали, что служение на заграничном приходе — сложнее, чем в России. Почему?

Я думаю, что служение священника за границей требует большего расширения сердца. Ведь в Москве, к примеру, многие православные люди не ходят непременно в тот храм, который ближе к их дому. Люди ищут священника, который им понятен и который понимает их, ищут единодушную общину. Все это понятно и объяснимо. Но, к примеру, в Мадриде у людей нет выбора — храм только один. У них разные представления о церковной жизни, которые сложились в разных частях Украины, России, Молдавии. У них разные политические взгляды, которые неизбежно поляризуются, если начинаются военные действия, как это было в Грузии 10 лет назад, или как это продолжается на востоке Украины. Апостол Павел писал, что он был «для иудеев, как иудей» (1 Кор. 9:20).

Парафразируя апостола Павла, можно сказать, что я должен был бы стать для украинцев как украинец, и для молдаван как молдаванин. В этом отношении я не считаю своё служение успешным, я в большей степени поставил цель понимания местной культуры и языка, а понять Испанию после Англии не всегда было просто. Тем не менее мы пытались реализовать такое видение Церкви, в котором никто бы не чувствовал себя ущербным, ни те, кто приехал в Испанию, ни те, для кого она является Родиной. Несмотря на то, что большая часть наших прихожан — это выходцы с Украины и других бывших республик СССР, у нас есть небольшая группа испанцев и латиноамериканцев, быть может, человек 25. Мы постепенно вводим испанский язык в богослужения, по субботам раз в полтора месяца мы совершаем Литургию полностью по-испански.

ИА REGNUM: Кстати, о прихожанах. Есть ли среди них потомки эмигрантов, люди, сохранившие хоть в чем-то преемство с царской Россией?

Мы заканчиваем работу над книгой, посвящённой истории русского Православия в Испании, начиная с середины XVIII века. В Мадриде после Второй мировой войны было несколько общин, но у нас нет с ними никакой живой преемственности. Единственное исключение — великая княгиня Мария Владимировна Романова, которая была крещена в 1954 году отцом Пантелеимоном (Роговым), которой был в те годы настоятелем домового храма святой царицы и мученицы Александры при Российском императорском доме. Когда мы только начинали строить церковную жизнь в Мадриде, у меня было очень острое чувство того, что мы начинаем с нуля и опереться не на что. Постепенно это чувство ослабевало. Во-первых, благодаря знакомству с древними испанскими святыми — о них теперь может узнать и русский читатель книги «Mater Hispania», опубликованной издательством «Алетейя» в 2018 году. Во-вторых, благодаря знакомству с историей русского православия в Испании у нас появлялись новые точки опоры, и я надеюсь, что книга выйдет в следующем году.

ИА REGNUM: Насколько активно проявляют себя прихожане в жизни окормляемых вами общин? Забота о храме и принятие важных решений приходской жизни — прерогатива исключительно священника или же верующие также вносят свою лепту?

У нас очень многое держится на труде добровольцев — клирос, воскресная школа, уборка собора. Тем не менее сознание ответственности за свой храм требует усилия. Я об этом задумался, когда меня пригласили на открытие протестантского молельного дома в паре сотен метров от нас. Что мы видим, как только входим в православный храм? Лавку. Экономика прихода во многом, а зачастую целиком, зависит от её функционирования. Здесь же ты входишь в храм, где не продаётся вообще ничего. Его полностью содержит община. Мне кажется, что в этом отношении нам есть чему поучиться. Если есть приход, который ты считаешь своим, полезно знать, какой счёт приходит каждый месяц за электричество.

ИА REGNUM: Какие особо значимые проекты в рамках внебогослужебной деятельности вам удается реализовывать как священнику? И, на ваш взгляд, каковы основные успехи в деятельности Русской православной церкви в Испании последних лет?

Я бы хотел отметить труды нашего архиепископа Нестора, в попечении которого находились приходы в Испании, когда она входила в Корсунскую епархию с кафедрой в Париже, и который стал первым правящим архиереем Испано-Португальской епархии. Совсем недавно наши приходы в Испании были, по сути, бездомными, у них не было ничего своего. За последние годы был построен кафедральный собор в Мадриде, был выкуплен католический храм в Барселоне, сейчас строятся храмы в Малаге и на Тенерифе. На прошлой неделе было принято решение о передаче нам одного из храмов в историческом центре Гранады. Это продолжающийся процесс, и такой динамики нет ни в одной стране Западной Европы.

Что касается моей внебогослужебной деятельности, то мне кажется важным сохранение исторической памяти — как неразделённой Церкви, так и русских православных людей, живших в Испании в ушедшие эпохи. В 2012 году мы установили поклонный крест на месте, где совершалась литургия для русских добровольцев 9 октября 1938 года. Есть надежда на начало восстановления в следующем году обелиска на месте захоронения русских моряков — участников русско-турецкой войны 1768−1774 гг. на острове Менорка. Это проект, который является нашей совместной инициативой с посольством РФ в Испании. Я убеждён, что этот проект заслуживает внимания российских властей на самом высоком уровне.

ИА REGNUM: О русских добровольцах мы сегодня еще поговорим. Но прежде хотелось бы узнать, ведется ли сегодня миссионерская деятельность среди испанцев и в ее чем сложность?

Если вы помните, в начале 2000-х годов Русская православная церковь ставила на вид Католической церкви, что та направляла в Россию представителей монашеских орденов и, тем самым, представляла Россию как область для миссии. Я не уверен, что хотел бы оказаться в том же положении в Испании. Тем не менее двери любой православной общины должны быть открыты для каждого. Мы делаем усилия в этом направлении, к примеру, каждую субботу перед всенощным бдением мы в храме проводим экскурсии для испанцев. Но большая часть испанцев, если покидают Католическую церковь, то уходят в никуда. Мы интересны, но, скорее, как диковинка.

Мне иногда кажется, что нас воспринимают как индийский ресторан, в котором можно неплохо поужинать, но это не означает, что нужно полностью перейти на карри и стать индуистом. Испанцам бывает трудно понять, как можно стоять без движения два часа. Образ людей, которые к тому же приходят за час-полтора до начала богослужения, чтобы занять очередь на исповедь, иногда с детьми, иногда с грудными младенцами, для них вовсе непонятен. В то же время и община должна быть открытой для того, чтобы принять других людей, не таких, как мы. Надо сказать, что включение испанского языка в богослужение происходит без особого восторга со стороны некоторых прихожан. Были люди, которые вообще отказались принимать перемены. «Это НАША Церковь», сказали мне однажды. Нам нужно непрерывное усилие, чтобы помнить, что — мы апостольская Церковь, и то, что нам дано, дано для того, чтобы делиться, а не только потреблять.

ИА REGNUM: Ну, а теперь можно о русских воинах. Как возникла идея установки памятных крестов участникам гражданской войны в Испании?

Что касается русских добровольцев, которые сражались на стороне Франко, то лет десять назад о них знали лишь немногие. Никаких публикаций в России, посвящённых им, по сути, не было. Чем больше я читал о них — тем больше ощущал долг перед ними. Они не должны были быть забыты в нашей памяти и молитве. При помощи мэра посёлка Чека нам удалось найти место, где протоиерей Александр Шабашёв совершил литургию 9 октября 1938 года. Мэр посёлка по совместительству является кузнецом, так родилась идея изготовления и установки поклонного креста.

ИА REGNUM: В одном из интервью вы рассказывали, что среди сражавшихся на стороне франкистов белогвардейцев было совсем немного — порядка сотни человек. Изучая их биографии, кто из этих людей запомнился вам больше всего? Как вообще сложились их судьбы после войны, чем они занимались, остались в Испании или покинули ее?

О «белых» участниках этой войны известно не так много. Кто-то погиб, кто-то вернулся во Францию, кто-то остался жить в Испании. Интересны фигуры Всеволода Марченко и Николая Рагозина — пионеров русской гидроавиации. Марченко погиб, причём самолёт, по всей видимости, сбил советский лётчик. Рагозин жил на Майорке, там и теперь живет его внук. Он работает в полиции, не говорит по-русски, но очень похож на своего прадеда, расстрелянного в Петрограде после революции. Полковник Николай Шинкаренко, который после войны жил в Сан-Себастиане, — возможно, прототип Най-Турса из «Белой гвардии» Булгакова. И, конечно образы трёх священников, которые приехали в Испанию, чтобы духовно поддержать собратьев: отцы Александр Шабашёв, Никон (де Греве) и Иоанн (Шаховской), будущий архиепископ Сан-Францисский.

ИА REGNUM: Однажды в интервью вы произнесли такую фразу: «История Испании вXX веке — это Россия наоборот». Что это значит?

Те добровольцы, которые приезжали в Испанию, видели в ней зеркало России в революционную эпоху. Дрейфующее в левую сторону правительство, отречение монарха, смена власти, как следствие, неслыханные гонения на Церковь. «Авеню Советского Союза» в центре Мадрида, портреты Сталина, пытки и расстрелы, осквернение храмов и святынь. И вмешательство военного лидера, которому удалось, в отличие от лидеров Белого движения, объединить вокруг себя тех, кто спас Испанию от превращения в придаток Коммунистического интернационала и одержал победу. Испания — это страна, где победило Белое движение. В России — красное. Эти победы и определили судьбу наших стран в XX веке.

ИА REGNUM: Перейдем в вашей деятельности как писателя. Почему стоит прочитать вашу книгу «Кесарю кесарево? Должен ли христианин быть патриотом?»?

На Западе понятие патриотизма многократно подвергалось критической переоценке. В частности, в США в 1960-е годы тех, кто выступал против войны во Вьетнаме, укоряли в отсутствии должного патриотизма. Мартина Лютера Кинга и его единомышленников обвиняли в том, что они льют воду на мельницу врагов. Может ли диссидентство быть нравственно оправданным или человек должен всегда быть на стороне своего государства, вернее, целей и интересов, которые провозглашают власти страны? Этот вопрос является фундаментальным. В России до сих пор переоценки этого понятия не было, и считается, что патриотизм — это что-то само собой разумеющееся. Один известный российский профессор богословия, когда в эфире ему задали вопрос о моей книге, был поражён самой постановке вопроса, должен ли христианин быть патриотом. Он заявил (будучи, конечно, незнакомым с содержанием книги), что отсутствие патриотизма — это тяжелейший грех и «дьявольская вещь».

Но если мы примем взгляд, что патриотизм — это безусловная добродетель, то нам придётся отвечать на ряд серьёзных вопросов. К примеру, тех, кто сохраняет верность канонической Церкви на Украине, обвиняют именно в отсутствии должного патриотизма. Православная церковь в Азербайджане сейчас, наоборот, поддерживает своё правительство в войне в Нагорном Карабахе. Это патриотическая позиция, но является ли она духовно и нравственно оправданной? Вот достаточно простой пример: мученик Александр (Шморель), член движения «Белая Роза» в Германии, казненный в 1943 году. Безусловно, немецкое правительство и общество не рассматривало «Белую Розу» как патриотическое движение. Но сегодня мы поклоняемся ему как святому. Как проявляется вера в отношениях к своему государству? Этому вопросу и посвящена книга.

ИА REGNUM: Зацепили однажды ваши слова: «Православие, неискалеченное советским мышлением…». На ваш взгляд, сегодня Русская церковь преодолела эту проблему?

Я думаю, что в XX веке по нам был нанесён очень сильный удар. Если кто-то со мной не согласится, пусть прочтёт «Послание Святейшего Патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров по случаю первой годовщины Октябрьской революции» и речь патриарха Московского и всея Руси Алексия перед панихидой по Сталину, чтобы понять, как нас сломали. Выросло поколение людей, для которых основной принцип «как бы чего не вышло». Но процесс подчинения Церкви власти был запущен очень давно. И в Византии, и на Руси, и в синодальной России у Церкви не было своего голоса. За нас говорила власть. Были отдельные голоса — святитель Иоанн Златоуст, святитель Московский Филипп, преподобный Максим Грек, святитель Арсений Мациевич. Но их жизнь неизменно заканчивалась трагически при молчаливой поддержке единоверцев, братьев и сослужителей. Святейший патриарх Кирилл справедливо замечает, что никогда Церковь не была так свободна, так сейчас. Пришло время вспомнить, что не только Церковь имеет голос. Голос дан каждому из нас. Каждый человек должен слышать ближнего и самого себя.

ИА REGNUM: Можно ли сказать, что служение на заграничном приходе позволяет взглянуть иначе на жизнь Русской православной церкви, в частности, в самой России и если да, то почему?

Конечно. Отцы-пустынники говорили, что человек может познать мир, не выходя из кельи, но это мера совершенных. Большая часть людей познают мир в той мере, в какой они его увидели. Жизнь православных людей в других странах учит тому, что вера — это личный выбор и подвиг. Если ты видел Церковь за пределами России, то «мы православные, потому что мы русские» и тому подобные нелепые утверждения теряют всякий смысл. И, конечно, приезжая в Россию издалека, задаёшь больше вопросов. Почему в Москве столько богатства, а в глубинке так бедно? Почему у людей такие маленькие зарплаты, почему их жизнь так неустроена? Почему они склонны любое противоречие решать через агрессию? Что было бы с Россией, если в XX веке она пошла бы по другому пути?

ИА REGNUM: Я знаю, что в прошлом вам выпала честь общаться с митрополитом Антонием (Блумом). Что больше всего потрясло вас в этом человеке, чем он сильнее всего запомнился? И главное — какое влияние оказал на вашу жизнь?

Сказать, что я чему-то у него научился, было бы слишком нескромно. Но у него было абсолютное внимание и обращенность к любому человеку, независимо от его веры и национальности. В этом он следовал Христу. Он считал, что человеку нужно помогать там, где он находится, а не там, где мы хотели бы, чтобы он находился. Он не верил, что проблемы человека разрешаются через механическое действие — через крещение или переход в Православие. Он знал, что от незрелых решений больше вреда, чем пользы, и умел ждать. И, конечно, его дар служения Литургии, его проповеди невозможно забыть. После его ухода, по свидетельству отца Иосифа Скиннера, за последние годы в лондонском соборе осталось лишь 5−10% англичан от общего числа. Мне было очень печально об этом узнать, я помню собор в Лондоне совсем другим.

ИА REGNUM: Давайте о том духовном наследии, которое хранит испанская земля. О святых. Чье житие произвело на вас наибольшее впечатление и почему?

Я очень люблю пещеру преподобного Емилиана Кукуллата километрах в семи от монастыря Сан-Мильян-де-ла-Коголья. Это место совсем не похоже на ту Испанию, которую посещают русские туристы, но если его посетить, житие святого читается совсем иначе. Большое впечатление на меня произвела история мучеников, которые пострадали в нынешней Кордове в середине IX века. В сущности, это был не просто конфликт между мусульманами и христианами, это было противоречие внутри христианской общины. Ее часть, включая местного епископа, не считали мучеников святыми. По их мнению, мусульмане — не язычники, а христиан не принуждают к идолопоклонству. Кроме того, их казнь не сопровождается видимыми чудесами. Следовательно, они не святые, а провокаторы, которые разрушили и без того хрупкий баланс в отношениях с мусульманскими властями. Священномученик Евлогий, который описывал их страдания и в конечном итоге пострадал сам, считал иначе. Такая ситуация в Церкви, когда одна ее часть признавала гонения, а другая не желала этого делать, в истории Церкви повторялась и будет повторяться. Вспомните письмо священников Якунина и Эшлимана в 1965 году, и вы поймёте, что Кордова гораздо ближе к Москве, чем кажется.

ИА REGNUM: О местах вы уже косвенно начали говорить, поэтому продолжим. Православный паломник оказался в Испании. Какие храмы и монастыри ему обязательно стоит посетить?

Основная святыня — это собор Сантьяго-де-Компостела, где, по преданию, пребывают мощи святого апостола Иакова Зеведеева. Несмотря на то, что историки спорят как об исторической достоверности проповеди Иакова в Испании, так и аутентичности мощей, его присутствие ощущается перед ковчегом с мощами особым образом. И поныне многие паломники идут пешком к собору по маршрутам, длина самого протяжённого из которых составляет 790 километров. Другое место, без посещения которого не обойтись православному паломнику, — город Овьедо, столица нынешней Астурии. Эти места не смогли завоёвывать арабы-мусульмане, сюда привозили мощи и святыни со всей Испании. Основная — судáрь Спасителя, о котором говорит Евангелие от Иоанна (20:7). Он был вывезен из Иерусалима при нашествии персов в 614 году и оказался в Овьедо в 840 году. Кроме того, я бы отметил часть древа Креста Господня в монастыре Санто-Торибио-де-Лиебана в горах Кантабрии. Вообще, почти все значимые святыни находятся на севере Испании. Мы разработали маршрут с посещением древних вестготских, дороманских и и мозарабских храмов, построенных в эпоху неразделенной Церкви, а также с возможностью поклонениям святыням и мощам угодников Божьих. Несколько раз к нам приезжали группы, организованные паломнической службой «Покров» и храмом Святых Космы и Дамиана в Москве. Сейчас авиасообщение между нашими странами прервано, но мы ждём возвращения паломников.

ИА REGNUM: Перед интервью зарекся не задавать вам вопросов на тему, как живут православные в Испании. Но смежных вопросов стороной не обойти: читатели не поймут. С какими проблемами сталкивается православная община стране? И вы лично как священник?

Как я уже сказал, большая часть наших прихожан — это трудовые мигранты. 17 лет назад, когда я приехал, ситуация выглядела отчаянной. Практически все жили и работали в Испании нелегально на самых низкооплачиваемых работах, жили в переполненных квартирах вместе с чужими людьми, брошенными дома оставались дети и пожилые родители. Сейчас люди потихоньку встают на ноги — рождаются дети, покупаются в рассрочку квартиры. Совсем недавно в Мадриде закрыли районы с наибольшим количеством ковид-заражённых. Естественно, это самые густонаселенные, самые бедные районы. На момент закрытия в них оказалось 13% населения города, но из наших прихожан в закрытых гетто оказалась половина. Другие живут в аналогичных районах, но за чертой города. Конечно, жаль детей, которые, как правило, оказываются в бесплатных школах в самых неблагополучных районах и попадают в соответствующую среду.

ИА REGNUM: Раз уж коснулись темы, то без «ковидного» вопроса тоже никак. Как пережили пандемию, вернее, период жесткого карантина? Как это время сказалось на жизни прихода? Насколько жестким был весенний карантин и как обстоят дела сейчас? И что лично вы думаете обо всей истории, связанной сCOVID-19?

Весной в Мадриде были приняты самые жёсткие карантинные меры. Представьте себе, что не протяжении двух месяцев ни один ребёнок не мог выйти из дома. Сейчас в Испании нельзя выйти из дома без маски. Тем не менее цифры заражённых и умирающих были наихудшими весной, высокими они остаются и сейчас. Я не ковид-диссидент, но считаю, что в любой стране люди вправе задать вопрос: насколько принимаемые меры своевременны, пропорциональны и эффективны? В Испании, к примеру, у министра здравоохранения нет медицинского образования. Оказаться более компетентным в медицинских вопросах, чем он, не так сложно. Беда в том, что неприемлемо под предлогом заботы о здоровье разрушать карантинными мерами экономику страны. Обнищание человека и общества не способствует его оздоровлению. Кроме того, здоровье человека имеет психическую и эмоциональную составляющую. Подавляющее большинство людей, которые переболели ковидом, вернутся к нормальной жизни. А психические травмы исцелить гораздо труднее.

Представьте себе состояние людей, которые не могли без должного объяснения выйти из дома два месяца. Многие дети боялись выйти из дома — ведь кругом вирус! Часто видишь, как родители одёргивают детей, запрещают приближаться друг к другу. Сейчас наблюдается рост психических заболеваний, депрессий, тревожных состояний. Экономический спад, растущая безработица лишь усилят эту тенденцию. В этом смысле, я считаю закрытие храмов и прекращение богослужений ошибкой — впрочем, как и полное игнорирование эпидемии, и отказ принимать какие-либо меры безопасности. И то, и другое — безответственный шаг. Психотическим и невротическим реакциям должна быть здоровая альтернатива. Церковное пространство не более, но и не менее опасно или безопасно, как и любое другое. В этом смысле я сторонник диалога между верующими и властями в любой стране. Увы, практически нигде его не было. Было или подчинение, или конфликт.

В Великобритании священноначалие запретило духовенству даже приходить в храмы. В Испании Католическая церковь отказалась совершать общественные богослужения, но были и исключения. К примеру, епископ Кордовы (которую мы уже вспоминали), сказал, что если, согласно указаниям власти, люди могут выходить из дома ради своих основных потребностей, богослужения со всеми мерами предосторожности будут продолжаться. Формально они не были запрещены — было позволено их совершать, избегая скопления людей, и при условии соблюдения полутораметровой дистанции, но на практике посещение храма не было одной из разрешённых целей передвижения. Можно было быть в храме, но нельзя было к нему ехать или идти.

Но, несмотря на отсутствие формального запрета, были случаи, когда полиция останавливала богослужения. Так случилось в Страстную Пятницу в кафедральном соборе Гранады, хотя на службе было около 20 человек. Власти, которые вывели сотни тысяч людей на улицы Мадрида 8 марта, когда уже росли случаи заражения, и меньше чем за неделю до введения «режима повышенной опасности», использовали возможность дать Католической церкви пощёчину. То же самое произошло, когда католический епископ, который вёз трудового мигранта к врачу, был оштрафован, потому что тот сидел на переднем сиденье, а не на заднем, как было положено. Мы старались, сколько могли, совершать общественные богослужения при минимуме молящихся. В такие моменты люди нуждаются в поддержке, нельзя им сказать, что лучшее, что ты можешь для них сделать, — это закрыть перед ними двери храма.

ИА REGNUM: Спасибо за интересную беседу, отец Андрей. Завершая интервью, хотелось бы задать наш традиционный вопрос: какие слова из Священного Писания особенно воодушевляют или поддерживают вас в трудные минуты жизни?

Я часто вспоминаю диалог Спасителя и апостола Петра в 21-й главе Евангелия от Иоанна: «любишь ли меня? Паси овец моих» (Ин. 21:15). Но что значит «пасти»? Ведь очевидно, что это не означает руководить, как руководят колхозом, или поучать, как поучает воспитатель в детском саду, и даже не пасти, как пасут стадо несмысленных овец. Это совсем не то стадо, о котором Пушкин писал:

Паситесь, мирные народы!Вас не разбудит чести клич.К чему стадам дары свободы?Их должно резать или стричь.Наследство их из рода в родыЯрмо с гремушками да бич.

Но что же означает — «пасти»? Я помню, как однажды в алтаре Успенского собора в Лондоне митрополит Антоний сказал мне: «Я только сейчас начинаю понимать, что такое священство». На тот момент у него за плечами было больше 80 лет жизни и полвека служения. Я остерегаюсь людей, у которых на все есть готовый ответ. В Евангелии они предстают мелочными, отталкивающими и опасными существами. Я верю в то, что пастырство — это творчество. В том же евангельском эпизоде евангелист говорит, что Спаситель открыл Петру то, какой смертью тот прославит Бога. В этом смысле смерть — это то «аминь», которым священник на деле отвечает на призыв к священству, это та печать, которой видимым или незаметным образом является истинность его служения. Но пока мы живы и лишь приближаемся к тому пониманию священства, к которому в конце пути пришёл наш современник, просветитель Лондона и Британских островов.

Беседовал Владимир Басенков