«Двойное мировоззрение». Почему мы часто говорим одно, а думаем другое?

Либеральная общественность, критикуя так называемые «тоталитарные режимы», часто обвиняет их в наличии «двойного мировоззрения», когда в публичном пространстве декларируется одно, а думается про себя совершенно другое. Согласно такому подходу либеральных идеологов, подобное «держание фиги в кармане» при господстве «тоталитарного режима» является необходимым условием выживания и, в качестве такового, оправдывается. Мол, при демократии «фигу» в кармане держать не обязательно, потому что есть свобода слова, а вот при «тоталитаризме» приходится, так сказать, раздваиваться. Данный подход, как по одному лекалу, применяется не только по отношению к СССР, но и по отношению к нынешней путинской России.

Данная «идеологема» действительно сыграла значительную роль в развале СССР и, к сожалению, может еще сыграть ту же разрушительную роль по отношению к Российской Федерации. Поэтому, как мне думается, сегодня уместно обсудить данную проблему.

Один мой товарищ, который был пионером, рассказывал, как руководители пионеротрядов в перестройку заставляли снимать пионерские галстуки. Мой товарищ снять галстук отказался и стал объяснять, что вообще-то он давал присягу пионера и не понимает, почему он должен нарушить собственную же клятву. На эти вполне разумные доводы ему было отвечено нечто странное и одновременно очень важное с концептуальной точки зрения. Руководитель пионеротряда в ответ на напоминание о присяге возмущено вопросил: «Ты что? Как все»?

То есть в тот момент, когда эти «все» снимали пионерские галстуки, те единицы, которые отказывались это сделать, записывались этими «всеми» в некое большинство. Те, кто по-прежнему отстаивали советский образ жизни и всё, что с ним связано, несмотря на то, что они были в очевидном меньшинстве, записывались в некие «все», а то послушное большинство, которое громило советскую державу, считало себя прогрессивным свободным меньшинством. Такова была изуверская логика перестройки. Но тоже самое мы можем наблюдать и сегодня.

Когда либеральная общественность заговаривает о «путинском большинстве» и о ненавистных ей «скрепах», она опять же адресует к этим «всем», которые якобы «тормозят прогресс», не дают России войти в царство демократии и стать, наконец, «нормальной».

Однако правда состоит в том, что главным оплотом «нормальности» в СССР была сама ЦК КПСС и сам Горбачев, в первую очередь. Это именно советская номенклатура была «не как все», и именно она хотела избавиться от набившего оскомину марксизма-ленинизма. Причем она хотела от этого избавиться в еще большей степени, чем самые заядлые диссиденты, которые без поддержки части номенклатуры и советских спецслужб ничего сделать не могли. Марксизм-ленинизм, даже в том омертвелом виде, в котором он существовал в позднем СССР, очень сильно мешал именно элите и реализации ее интересов. Если советская идеология позднего образца сильно раздражала интеллигенцию, а в конце советского периода даже многих простых граждан, то элиту она не просто раздражала, а была ненавистной преградой на ее пути в светлое капиталистическое будущее.

Данное обстоятельство до сих пор не оценено по достоинству. Суть же его заключается в том, что марксизм, даже в омертвелом и выхолощенном виде, все равно являться крайне существенной преградой на пути реализации интересов элит. Все же остальные слои советского общества этого не поняли и наивно думали, что выхолощенный марксизм-ленинизм, во-первых, ничего не стоит и только раздражает своей неискренностью, а во-вторых, что проводником и главным интересантом сохранения советской идеологии была ЦК КПСС. На самом деле все было ровно наоборот, что, собственно, и показала перестройка. Те, кого советская идеология «раздражала», в большинстве своем пошли рыться в помойках, а те, кому она реально была поперек горла, перенесли свое господство на новые криминально-буржуазные основания и разбогатели. Причем сделано это было руками тех, кого идеология «раздражала» и которые потом пошли копаться по помойкам.

Но сегодня история может повториться. Ведь нет никаких сомнений, что «скрепы» опять мешают существенной части российской элиты, которая, будучи, опять же, оплотом «нормальности», хотела бы от них избавиться.

Следует особо подчеркнуть, что в следствии перестроечных процессов особо свирепо и тотально была разгромлена именно гуманитарная интеллигенция, причем даже включая ту ее часть, которая смогла позже «устроиться». Ведь, как я сказал выше, из-за «тоталитарности» советского режима она сама легитимировала держание фиги в кармане. Такая легитимация внутри интеллигентской, творческой среды в перестройку и после нее привела к тому, что легитимировано оказалось уже не только держание фиги в кармане, но и самоизмена, и отказ от собственного же творчества. До сих пор некоторые интеллигенты, когда их спрашивают о советской культуре, говорят о том, что все, мол, всё понимали, и не стоит всё, что делалось в советской культуре, воспринимать всерьез, ибо якобы все вынуждены были держать фигу в кармане. Говоря все это, они даже не понимают, какой это диагноз не только культуре, но и им самим. Ведь тогда тоже самое можно сказать про них и сегодня. Почему мы должны слушать то, что говорит сегодня интеллигенция? Почему мы должны вкушать то искусство, которое она производит? Ведь сама же она говорит, что при «тоталитарных режимах» следует держать фигу в кармане, то есть попросту лгать. Тогда лгали из-за идеологического гнета, сегодня, в большей степени, из-за денег. Ну и о какой культуре и производящей ее прослойке мы можем сегодня тогда говорить?

Свобода — эта главная ценность, о которой на всех углах орет интеллигенция. Мол, сначала свободе мешала советская идеология, а теперь вот «скрепы» путинской России. Во-первых, советская идеология стала выхолощенной далеко не сразу. Во-вторых, когда-то за эту идеологию люди шли на жертвенную смерть… Но тут некоторые завопят, что, мол, никто никогда за идеологию не воевал и не умирал. Это все советская лживая пропаганда. На самом деле люди воевали «за свой дом», за «национальные интересы», неразрывно связанные с этим самым «домом», и другие, более «нормальные» и потому якобы более истинные, ценности. Что ж, давайте разберемся.

Во-первых, как это кому-то не покажется странным, «свой дом» и тем более Родина — это тоже идея. Ведь не кирпичи и бревна, из которых построен дом, придают ему ценность, не так ли? Кроме того, эта идея, для того, чтобы быть живой, необходимо должна быть вписана в целую систему идей и представлений, что в свою очередь и есть идеология. Ведь не может же быть идеи своего дома без идеи о том мире, который находиться за его пределами, не говоря уже о том, что для, того чтобы были установлены эти самые «пределы», отделяющие твой дом от всего остального мира и других домов, тоже нужна идея. Короче говоря, существование идеи собственного дома отдельно от идеи Родины, идеи мира, в котором находятся и дом, и Родина, и других более крупных идей, вбирающих в себя более мелкие, невозможно и иллюзорно.

Во-вторых, те, кто указывает на якобы невозможность свершения жертвенного подвига во имя идеологии, обычно имеют в виду кондовый, выхолощенный марксизм-ленинизм, чьи позднесоветские малоприглядные свойства бессознательно переносятся на само представление об идеологии как таковой. Действительно, словосочетание «они сражались за идеологию» звучит не слишком убедительно. Однако словосочетание «они сражались за идею» звучит совсем иначе, ибо, как совершенно верно говорил молодой Гегель, «идею составляет только то, что имеет своим предметом свободу».

Дело в том, что у любой идеи есть предельное метафизическое основание, из которого она проистекает. Для верующих таким основанием является Бог. Для Гегеля таким основанием был его абсолютный дух. Именно подобные фундаментальные сущности, как бы они по-разному ни понимались, составляют, как пишет Гегель, «предмет» идеи, то есть свободу. А, как мы понимаем, словосочетание «они сражались за свободу» уже ни в коей мере никого не может смутить.

Советская идеология, как и любая другая, имела в своей сокровенной сердцевине свой «предмет», свое понимание свободы, за которую сражались и умирали многие поколения. То, что в позднем СССР она удалилась от своего источника жизни и стала мертвой, и в качестве таковой вместо свободы стала ассоциироваться с несвободой, является результатом процесса гниения. Но гнила, разумеется, не идея коммунизма. Великие идеи не могут гнить. Гнили те, кто должны были эту великую идею воплощать и ей служить.

Как справедливо писала Новелла Матвеева: «Когда потеряют значение слова и предметы, На землю, для их обновленья, приходят поэты». Советская интеллигенция должна была прийти в качестве этих «поэтов», для оживления идеологии, возвращения ее подлинного смысла, ибо никаких иных фундаментальных задач у интеллигенции, кроме как борьбы с гниением, собственно, и нет. Но она решила это гниение возглавить!

Теоретически, во имя борьбы с гниением, интеллигенция могла предложить и не советский идеал, да хоть бы даже и буржуазный. Но будем откровенны, ничего подобного проекту Просвещения и лозунгам «свобода, равенство, братство» в перестройку не было и в помине. А было лишь «партия, дай порулить» и просьбы шахтеров о выплате зарплаты золотыми рублями. Интеллигенция и оппозиция, как тогда, так и сегодня демонстрируют просто фантастическую безидеальную пустоту.

В итоге советское идеальное наследие не было оживлено, а на место ему не был предложен новый идеал. А так как СССР был моноидеологическим государством, все легитимное общественное поле было идеологичным. Поэтому выхолащивание идеологии и ее омертвение породило омертвение самого общественного поля и его институтов. И чем больше идеология удалялась от своего источника — свободы, тем больше от нее и от порожденных ею общественных институтов удалялось и общество, и тем больше нарастал разрыв между декларируемым и реальным.

Таким образом, отказ от идеи коммунизма и отсутствие нового идеала, который теоретически мог прийти на место коммунизма, породил отказ от целостности вообще и двойное мировоззрение в частности. Когда сегодня многие из самых лучших побуждений говорят, что нужна идеология, сразу же становиться понятно, что ее не будет. Ибо крики об отсутствии идеологии порождены не жаждой смысла и цели, а консервативной реакцией на происходящий вокруг ужас. Да, на этой консервативной реакции, по существу, сегодня Россия только и держится. Однако «пирамида» со времен перестройки уже давно перевернута. Сутью же этого переворота было то, что все общественное, государственническое стало маргинальным и уступило место криминальному, антиобщественному элементу. «Все», то есть те единицы, которые хотят бороться за честь, свободу и достоинство, стали маргиналами. А «прогрессивное меньшинство», которое как во времена СССР, так и сегодня мечтает разрушить общество и государство, диктует основную повестку дня.

В этой ситуации крики по поводу идеологии оборачиваются лишь желанием, чтобы были «скрепы», а не смысл и цель существования, ибо в идеологию в ее подлинном значении уже давно мало кто верит, включая тех, кто ее якобы страстно жаждет.

Такое прискорбное положение дел в связи с перевернутой общественной «пирамидой» давно известно в культуре под названием карнавала, он же римские сатурналии. Только если в древнем Риме и в западном средневековом христианстве карнавалы допускались в строго отведенное время и служили средством выпуска общественного «пара», то перестройка провозгласила карнавал нон-стоп.

Как известно, главным атрибутом карнавала является маска. Собственно, это и есть символ «двойного мировоззрения», когда общество вместо служения своим идеалам надевает на себя маску этого служения, но само ничему не служит и ничего не хочет и, в лучшем случае, занимается бизнесом с легким криминально-антиобщественным душком. Когда же общество карнавала выдвигает запрос на идеологию, то это значит только одно, что оно хочет надеть маску поприличней или сменить ее на другую, не изменяя карнавального существа самой жизни.

Вот скажите мне по-людски, что означают наклеиваемые на автомобили 9 мая слова «можем повторить»? Они означают то, что те, кто их наклеивает, действительно являются наследниками того духа, который победил в мае 45-го? А по мне, так эти слова означают, что тот, кто их наклеивает, никаким наследником того победного духа не является. Если бы это было так, то он бы понимал, что ничего повторять не надо, а надо нежно, мягко, любовно и спокойно воссоздать территорию бывшего СССР в память того деда, которому говорится «спасибо за Победу» каждое 9 мая. Не нужно присоединять западную часть Украины и Прибалтики — они нам всегда были чужды. Но все остальные территории, политые кровью советского солдата, почему не входят в состав России? А главное, почему это столь мало заботит тех, кто готов нечто «повторить»?

И не спрашивайте о том, как можно воссоединить территории бывшего СССР. С вопроса о технологиях начинают только в обществе карнавала, ибо их хотят тут же применить не для дела, а для подтверждения своей маски. В настоящем же обществе начинают с себя, с субъекта, а не с технологий. Если субъект есть и хочет вернуть утраченные территории, то он технологии найдет и пустит их в дело. А если нет ни желания, ни самого субъекта? Тогда это бессубъектное нечто сможет повторить не великую Победу, а только перестройку.

«Утром деньги, вечером стулья». Утром обратный переворот общественной пирамиды и перевод общества из карнавального состояния периода первоначального накопления капитала, вечером обсуждение идеологии и средств воссоединения. Но пока общественная пирамида перевернута, и почти каждый российский гражданин живет с перевернутым сознанием и носит маску, никакой запрос на смысл, а значит и на подлинную идеологию, невозможен. Сначала подлинное, достаточно массовое желание отдать долг «деду», а потом все остальное. Но пока что такого массового желания я лично в нашем обществе не наблюдаю…