Карабахский конфликт в интерьере китайского внимания и влияния

Когда в июле текущего года мировые СМИ буквально взорвала информация о подготовке Ираном и Китаем «Комплексного плана сотрудничества» на четверть века, некоторые наблюдатели, особенно в США, изучив опубликованные утечки о наличии в нем секретного «подвала», возложили ответственность на Белый дом за провалы во внешней политике. И предрекли Дональду Трампу «большие проблемы» на выборах, увязав этот прогноз с выходом США в мае 2018 года из Совместного всеобъемлющего плана действий по иранской ядерной программе (СВПД). Что их побудило к такой оценке и почему она оказалась недалека от истины?

Как неоднократно отмечалось различными изданиями, даже публичная часть китайско-иранского соглашения поражает своей масштабностью. Не только в традиционных для двустороннего взаимодействия сферах энергоносителей и транспортной инфраструктуры, включая 400-миллиардные вложения в них Пекина, как и превращение первой иранской ВСМ Тебриз — Тегеран в участок железнодорожного транзита в рамках «Пояса и пути» от китайского Урумчи в Синьцзяне до туркменистанского побережья Каспия. Но и в военной и военно-технической части, где даже обнародованные вещи содержат пункты, крайне неприятные как для США, так и для их региональных сателлитов, прежде всего Израиля. Например: размещение пятитысячного китайского воинского контингента у побережья Персидского залива, китайская аренда ряда иранских портов, в том числе Чабахара, реконструированного ранее Индией, в дополнение к пакистанскому Гвадару. Или появление в Иране точек базирования китайских ВВС и ВМС. И главное: перспектива подключения к этому сотрудничеству России, с которым связываются возможности развертывания в регионе сетей ПВО и РЭБ, способных контролировать весь регион, включая Саудовскую Аравию, и увязка их с соответствующими частями и подразделениями российского Южного военного округа. А также тройственный обмен слушателями военно-учебных заведений и т.д. Даже этого, без учета упомянутой «секретной» части, вполне достаточно для того, чтобы тот же израильский премьер Беньямин Нетаньяху одним из первых поторопился поздравить Джо Байдена с пока еще не признанной победой. Отплатив Трампу тем самым черной неблагодарностью за огромную услугу в виде переноса американского посольства в Иерусалим.

По сути, в этом случае в регионе на базе Ирана будет выстроена полноценная российско-китайская система высокотехнологичной коллективной обороны, и это еще один повод напомнить о вызвавшем бурный резонанс недавнем заявлении российского президента Владимира Путина о возможности при определенных условиях трансформации стратегического партнерства Москвы и Пекина в военный союз. Если же рассматривать данный вопрос через призму международно-правовых отношений, то не исключено дальнейшее расширение ШОС за счет Тегерана, обладающего в настоящий момент в ней статусом страны-наблюдателя.

Конечно, все еще достаточно проблематично. С одной стороны, в самом Иране существует оппозиция теснейшему сближению с Китаем и через него с Россией. Еще в июле, только узнав о готовящемся китайско-иранском соглашении, солидарно и, что показательно, с похожей аргументацией угрозы потерять суверенитет против него выступили такие, казалось бы, противоположные фигуры, как экс-президент Махмуд Ахмадинежад и отпрыск свергнутого Исламской революцией 1979 года шаха Резы Пехлеви. С другой стороны, в условиях сохраняющегося режима санкций Иран жизненно нуждается в прорыве экономической блокады, и китайское направление — безальтернативно приоритетное, тем более весомое, чем сильнее градус китайско-американской конфронтации. Еще очень важно, что разворот в китайскую сторону готовит командование КСИР, которое резко активизировалось на данном направлении после новогоднего теракта против бывшего командующего корпусом генерала Касема Сулеймани. Наконец, важным аргументом в пользу укрепления связей с Китаем для Тегерана выступает турецкий фактор. И сам факт перманентного соперничества двух стран за позиции регионального лидерства, и неоосманистские амбиции турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана, затрагивающие сферы жизненно важных иранских интересов. И, конечно же, нынешний конфликт в Нагорном Карабахе, в который в роли фактически полноценной стороны вмешалась Анкара. Достигаемые азербайджанской стороной военные успехи при помощи Турции активизируют обсуждение вопроса о таком изменении региональных границ, которое приведет к появлению азербайджанской «полосы отчуждения» между Арменией и Карабахом с одной стороны и Ираном с другой. А это ударит не только по интересам, но и по внутренней стабильности в последнем. Специалисты обращают внимание на многочисленность азербайджанской диаспоры в северном Иране, в массах которой определенный отклик находят бравурные победные реляции Анкары и Баку под лозунгом «один народ — два государства».

Но ход карабахской войны, и это в данном случае самое основное, задевает интересы не только Ирана, но и становящегося его близким союзником Китая. Во-первых, это дестабилизирует южный Кавказ, осложняя в регионе положение России, с которой Поднебесную все более связывает общая стратегия. А поскольку все это происходит вблизи зоны боевых действий в Сирии, в которой на стороне ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ) воюет немало этнических уйгур, эта угроза усиливается. В Пекине, как и в Москве, внимательно следят за международно-террористическими «кадрами» с боевым опытом, небезосновательно опасаясь его применения по возвращении домой против собственных стран. Во-вторых, Иран и Армения, конкретно Гюмри, где располагается российская военная база, крайне важная логистическая точка на маршруте одной из веток «Пояса и пути», и эта ветка уже понесла крупный урон после начала торговой войны США против КНР. В январе текущего года Грузия под давлением Вашингтона аннулировала контракт с Китаем на строительство первого своего глубоководного порта Анаклия. Ранее США, как и ЕС, напротив, убеждали грузинское руководство в необходимости реализации этого проекта, считая, что таким образом «насолят» России, от которой к Грузии перейдет часть грузового транзита из КНР в Европу. Как пойдет «нитка» маршрута из Ирана в Гюмри через азербайджанскую территорию, в Пекине, видимо, понимают не до конца; к тому же Китай имеет богатейший опыт нахождения под «дамокловым мечом» угроз американского контроля над собственными торговыми морскими коммуникациями — один пример Малаккского пролива чего стоит.

В-третьих, это для Пекина очень серьезный аргумент. Несмотря на значительный рост китайско-турецкого товарооборота, между Турцией и Китаем сохраняется целый комплекс серьезных противоречий. Никуда не делся и опыт неудачной попытки установления серьезных контактов между Эрдоганом и Си Цзиньпином в 2015—2016 годах. Существует мнение, что для турецкого лидера это обернулось июльским заговором и военным «недоворотом» 2016 года, а для китайской — арестом в начале марта 2018 года одного из крупнейших бизнесменов, главы финансово-нефтяной компании CEFC (China Energy Company Limited) Е Цзяньмина. Очень многие эксперты на Западе связывают эти события с недовольством рвущихся к власти в США как раз в эти дни радикально-либеральных кланов во главе с Джо Байденом. Не секрет, что его интересы представлены не только в Турции, где их продвигает оппозиция, рассыпающаяся сейчас в поздравлениях «избранному президенту Байдену», но и в Китае, где никуда не делись определенные элитные группы, связанные с верхами комсомола. Данная информация требует внимания хотя бы потому, что арест Е Цзяньмина очень похоже что был приурочен к открытию сессии ВСНП, которая именно тогда, в марте 2018 года, решала вопрос о конституционной реформе и отмене ограничений в два срока на пребывание лидера партии и страны у власти. Подобрали время, когда Си Цзиньпину было явно не до того.

Но главное противоречие между Анкарой и Пекином, дающее о себе знать с тех пор, — резкая активизация критики Эрдоганом, даже вопреки мнению своих партнеров во власти, китайской политики в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР), в котором местный коренной этнос представлен тюрками-уйгурами. Значительные усилия, предпринятые центральным правительством КНР и властями Синьцзяна по развитию региона, натыкаются на османско-имперские амбиции турецкого лидера, которые он распространяет на весь Ближний и Средний Восток и в первую очередь — на тюркский мир. Симпатии Эрдогана однозначно находятся на стороне уйгурского сепаратизма, и в Пекине не могут этого не учитывать. Второе важное противоречие, по утверждению специалистов, естественная конкуренция Турции и Китая как крупнейших мировых товаропроизводителей, продукция которых распространяется по всему миру — от Европы и России до Средней Азии и даже Африки. Имеется и еще одно противоречие, которое сталкивает Анкару, считающую себя, повторим это, лидером тюркоязычного мира, и Пекин в Средней Азии, где две страны борются за доступ к богатым сырьевым ресурсам энергоносителей. Темпы развития китайской экономики диктуют расширение энергопотребления, а для Турции, с ее стороны, помимо регионального влияния, важен и собственный маршрут нефтяного и газового экспорта в противоположном от Китая направлении на Запад.

Подведем краткий итог. Интерес и внимание иранских правящих кругов, особенно внутриполитической «фракции» командования КСИР, к событиям в Нагорном Карабахе, характерные на фоне выборной вакханалии в США и сближения Китая с Россией, далеко не случайны. Находясь очень далеко от Закавказья, китайские интересы, прежде всего геоэкономические, в значительной мере реализуются через Тегеран. В том числе в рамках его регионального противостояния с Анкарой, действия которой в карабахском военном конфликте вызывают серьезное беспокойство Пекина, наравне с Москвой. Динамика обозначившегося иранского вовлечения в геополитическое противостояние вокруг этого сюжета, особенно если получат развитие военные аспекты китайско-иранского сближения с участием России, послужит «лакмусовой бумажкой» многого из того, что происходит на самом деле.

Кстати, за считанные дни до написания этого материала Китай сменил своих послов в Турции и Армении, сохранив дипломатическое статус-кво в своих представительствах в Иране и Азербайджане. Некоторые наблюдатели считают, что это о многом говорит, и советуют внимательно присмотреться к этой стороне региональных событий. Нам же остается подчеркнуть, что в разворачивающейся на наших глазах крупной игре интересы России и Китая в очередной раз оказываются весьма близкими.