Экономика после пандемии. Призрак коммунизма

В предыдущей публикации читатель получил возможность препарировать историческую действительность на глубину двух минувших столетий в разрезе наиболее популярных экономических теорий. Проделав эту колоссальную работу, он мог убедиться, что начавшийся в 2008 году глобальный экономический кризис, получивший неофициальное пока наименование Великой рецессии, стал закономерным следствием очередного исчерпания возможностей экономики прибыли и ссудного процента удерживать темпы количественного роста, необходимые для обслуживания долговой процентной пирамиды.

Ключевой проблемой количественного роста остается неизбежное насыщение спроса всеми товарами и услугами, которые может предложить потребителю сложившийся технологический уклад. Потребителей всё сложнее заставить потреблять ещё больше, рост потребления замедляется, накопленный дисбаланс производства и потребления растет и не покрывается новыми займами. Не спасает положение и рост доходов домохозяйств, всё большая часть которых направляется не на потребление, а в долговые пузыри финансовых накоплений и финансовых спекуляций.

Для разрешения накопленных системных проблем необходим переход к новому технологическому циклу (укладу) с новым качеством производства и предложения принципиально новых товаров и услуг, обладающих совершенно новыми потребительскими свойствами. Неспособность экономики прибыли заблаговременно, в бескризисном режиме перейти к новому технологическому укладу вызывает глубокие затяжные кризисы в заключительной фазе каждого длинного (кондратьевского) экономического цикла.

Между тем кризисные менеджеры, посвященные в таинства современной экономики, учли «ошибки прошлого». В связи с начавшимся в 2008 году новым мировым кризисом Федеральный резерв США действует прямо противоположно тому, как он действовал в период Великой депрессии 1929−1939 годов. Он восполняет денежной эмиссией потери денежной массы из-за схлопывания финансовых пузырей и создает запас ликвидности финансовой системы под новый спрос дополнительной эмиссией по близкой к нулевой ставке. Благодаря мягкой финансовой политике, повторения «великой депрессии» удалось избежать, экономическая система перешла в текущее состояние затяжной рецессии в ожидании массового внедрения технологий нового цикла.

В период затяжного «структурного» кризиса деньги нужны как на поддержание отраслей «старой» экономики, на решение социальных проблем и поддержание спроса, так и на инвестиции в новые технологии и развитие новых отраслей. Между тем в начальный период текущего кризиса в рамках «количественного смягчения» Федрезерв безадресно насыщал фактически бесплатными деньгами банковскую систему, впадая из одной крайности в другую. Эта политика получила определение «разбрасывания денег с вертолета», причем значительная часть этой эмиссии уходит на спекулятивные финансовые рынки, создавая новые финансовые пузыри.

В то же время обнуление ставок (а тем более отрицательные ставки в ряде центробанков) формирует правильное отношение к деньгам как к инструменту управления экономикой, предупреждая риски представлений о деньгах как о товаре или средстве накопления. Более того, в связи с широко объявленной ковидной пандемией, породившей новый глубокий спад в цикле рецессии, возвращается в оборот и другая запрещённая функция денег. Всё чаще правительства в разных уголках мира пробуют использовать денежную эмиссию для решения социальных проблем (включая проекты развития), а не только для обогащения акторов финансовой системы.

Генеральная репетиция

В период ковидной пандемии население разных стран познакомилось с разными пробниками «мобилизационного коммунизма». Граждане США, например, как и ряда стран Европы, получили безвозмездную финансовую помощь независимо от того, продолжали они работать в период пандемии или находились «в самоизоляции», заразились они непонятной инфекцией или нет.

Логика такой «уравниловки» максимально проста: пострадали от неготовности властей защитить граждан практически все, а выяснять, кто насколько — обойдется дороже. Сумма в 1000 долларов по американским меркам выглядит символической, предназначенной главным образом для поддержания потребительского спроса, что не могло предотвратить уличных дебошей беспредельно свободного американского народа, бурно выходящего из пандемийной депрессии с явным левым уклоном.

Однако для российской действительности даже такая сумма почему-то оказалась недостижимой. В соответствии с известным анекдотом советского периода «деньги при социализме будут, но не у всех», российские чиновники долго судили да рядили, кому оказывать поддержку в связи с объявленной самоизоляцией, а кому нет. В начальный, самый ответственный период пандемии всецело посвятили себя составлению реестров-перечней «системообразующих предприятий» и «пострадавших отраслей» (с активным участием лоббистов), после чего с чувством выполненного долга предались дележу скудных финансовых ресурсов, выделенных прижимистым Минфином.

В итоге даже копеечную финансовую помощь получат далеко не все, а только избранное чиновниками меньшинство. В безусловном выигрыше оказались сами чиновники, отчасти другие бюджетники, которым положены выплаты из бюджета, независимо от того, работали они в период «повышенной готовности» или были отправлены на принудительные выходные наравне с остальным населением. Под давлением обстоятельств немного повысили оплату отдельным категориям медработников, которых до этого нещадно оптимизировали.

Как должно выживать остальное население, осталось загадкой. Впрочем, формально позаботились и о нем — выплатить зарплаты за весь период вынужденных выходных должны работодатели, а откуда они возьмут на это средства, бюрократию не интересует. Надо, мол, было как следует эксплуатировать своих работников, накапливать, как положено, прибыль. А те, кто платил честные зарплаты и прибыль не скопил, действовали неправильно, за что и будут наказаны.

По большей части фикцией оказались и широко распропагандированные займы для работодателей на выплату зарплат сотрудникам. Их выделяют организациям из пресловутых утвержденных «перечней», причем по формальному признаку — основному коду экономической деятельности, присвоенному организации при ее регистрации. Даже если организация с тех пор освоила другие виды деятельности, изменить предписанный цифровой подход невозможно, что становится новым тревожным трендом после выдвижения главного налогового администратора в премьер-министры.

В общем, великий русский народ в очередной раз получил от бюрократии однозначный сигнал, что спасать будут не всех, посему выживать в предстоящих (не дай Бог, конечно) катаклизмах большинству сограждан придется самим. В этом отношении доморощенное чиновничество нелепым образом поддержало новомодный тренд, предполагающий скорое избавление человечества от «лишних» людей.

Новая организационная парадигма

Согласно получившей известность новой теории, продвигать которую нет желания, уже к исходу текущего столетия население планеты должно сократиться до 1,5 млрд человек, то есть более чем в пять раз. Не вдаваясь в детали очередной антиутопии, отметим, однако, что этот прогноз удивительным образом коррелирует с показателями пандемийной самоизоляции.

В российской столице, например, до введения режима пропусков индекс самоизоляции колебался вокруг отметки 4 из 5 баллов. То есть для функционирования федеральных и столичных органов власти и поддержания систем жизнеобеспечения 12-миллионного города (15-миллионного с учетом приезжих) требуется всего около пятой части его населения (включая трудовых мигрантов). Остальные могут оставаться дома.

После введения пропусков индекс самоизоляции резко упал, а показатели заболеваемости возросли. Это сидевшие дома «лишние люди» двинулись по своим делам, то есть начали борьбу за выживание, нарушив идиллическую картину новой «организационной парадигмы». Эта идиллия выглядит, видимо, следующим образом.

Свободно передвигаться по городу могут только отдельные избранные, чья деятельность кем-то признана необходимой. Остальные должны находиться дома и не выходить за радиус 100 метров от места жительства. Они могут гулять (и даже петь) на балконе, поглощать однообразный телевизионный контент, общаться с себе подобными удаленно по средствам связи и хоть круглые сутки блуждать по закоулкам интернета в поисках выхода и новых развлечений. Как они будут выживать, неважно, ведь люди-то «лишние».

Им тоже дозволено иногда выезжать в город, но при наличии веских причин. В больницу — хоть каждый день, но для этого нужно заболеть. Здоровым же пропуска положены не чаще двух раз в неделю, причем с обязательным указанием маршрута следования и с ограничением времени. В перспективе столичный дептранс мог бы использовать эту информацию для оптимизации движения общественного транспорта и городского трафика, что для городского бюджета, безусловно, было бы полезно.

Имевшие счастье получить пропуска успели оценить заманчивые перспективы светлого будущего. Полупустые дороги без заторов, свободные парковки, отсутствие давки в общественном транспорте, полупустые магазины, услуги — исключительно по предварительной записи, что, опять же, благоприятно для планирования и оптимизации. Всё испортили «лишние люди», нашедшие со временем лазейки в цифровом пропускном режиме. Этих «лишних» у нас, как оказалось, подавляющее большинство.

К слову, именно в столице оказалась тяжелее всего участь не обласканных властью работодателей. Если в регионах суровость режима самоизоляции компенсировалась необязательностью его соблюдения, то в столице попытки «лишних» работодателей заменить неэффективные запреты здравым смыслом нещадно пресекались, в том числе аннулированием выданных было пропусков и угрозами непомерных штрафов.

В итоге здравый смысл все-таки победил, и самоотмененная москвичами самоизоляция была официально заменена требованиями соблюдения санитарных норм в присутственных местах. После чего статистика заболеваемости парадоксальным образом пошла на спад. Возникает вопрос, почему нельзя было с самого начала обеспечить граждан средствами защиты и заменить избыточную самоизоляцию этими самыми требованиями хотя бы для экономически активной, не подверженной риску тяжелого заболевания части населения, сосредоточив их внимание на защите групп риска?

Другой безнадежный вопрос касается перспектив изменения вековых традиций российской бюрократии, хотя бы в период одной «общей беды». Ведомой самыми передовыми Минфином и Центробанком, ей хронически ни на что не хватает денег. Ни на средства защиты для населения, ни на достойную поддержку всех пострадавших и нуждающихся.

К тому же отказаться от утверждения основополагающих «перечней» и категорий для нее все равно что добровольно отказаться от власти. Помилуйте, если вдруг всё и всем сразу — это ж не капитализм-империализм и не коммунизм-социализм, а анархия какая-то. Посему делили, делят и будут делить на избранных достойных и «лишнее» большинство, светлое будущее которого снова призрачно, как тот самый бродячий призрак.

Технологический прогресс и «лишние люди»

Развитие производительных сил с сопутствующим ростом производительности труда имеет оборотную сторону в виде сокращения спроса на товар «рабочая сила», то есть безработицы. Постмарксистское кейнсианство предлагает поддерживать занятость увеличением потребительского спроса, а классический монетаризм предлагает поддерживать экономический рост денежной эмиссией, что, однако, не дает избавления от кризисов насыщения спроса, вызванных исчерпанием возможностей очередного технологического цикла (уклада).

Теории смены технологических укладов (организационно-технической парадигмы в иной интерпретации) констатируют наличие укладов как взаимосвязанных и взаимозависимых технологий (сетей технологий), однако пока не ставят и не решают задачу заблаговременного бескризисного перехода к новому укладу, создающему новое предложение и спрос. Тем более что базовая парадигма экономики прибыли и ссудного процента решению этой задачи не способствует, в то время как потребность в бескризисном технологическом развитии давно назрела.

Конечно, можно отказаться от технологического прогресса, вернувшись к равновесию с природой планеты, то есть к охоте, рыболовству и собирательству. Однако такое равновесие едва ли обеспечит существование даже пятой части текущей численности человечества. К тому же сама планета невечна, поэтому такое «равновесное» человечество, показательно безвредное для климата планеты, обречено на неизбежное исчезновение, причем без какого-либо следа, то есть без смысла существования.

Именно технологический прогресс обеспечивал и обеспечивает рост населения планеты, оставляя надежду на глобальное выживание.

Борьба с «бездушными машинами», спровоцированная их бездушным применением, имеет давнюю историю. Начавшееся еще в позднем средневековье движение луддитов — «разрушителей машин» — закончилось ничем, что не осталось без внимания классиков марксизма. Последующее неуклонное вытеснение человека машиной из сферы материального производства сопровождалось расширением сферы нематериальных услуг, поглощающей избыточные трудовые ресурсы.

Однако наступление автоматизации, роботизации и искусственного интеллекта идет во всех сферах производства материальных и нематериальных благ, товаров и услуг, не исключая и так называемые государственные услуги. Пандемийный кризис ускорил этот процесс.

Высоко вероятно, что со временем человек передаст умным машинам функции проектирования, конструирования и производства новых машин, что ограничит растущий в настоящее время спрос на программистов, системотехников и иных «цифровиков», а также положит начало самостоятельной эволюции новой техно-цивилизации. Этот процесс, видимо, также невозможно остановить.

Сосуществование человека и новой цивилизации — задача не такого уж далекого будущего. На этом пути предстоит научиться позитивно и быстро решать проблему высвобождаемых «лишних людей».

Уже сегодня современные технологии позволяют 5−10% населения, занятым в сельском хозяйстве и смежных отраслях, накормить всё остальное население планеты, причем рецидивы недоедания или голода — проблема исключительно той самой «организационной парадигмы». Еще 10−15% населения достаточно для производства всех прочих материальных и нематериальных благ, потребляемых человечеством, причем в новых отраслях, включая биотехнологии и производство новой медицинской продукции, эта доля еще ниже.

В сфере государственного управления можно занять еще 5−10% экономически активного населения или немного больше, если понизить эффективность системы управления, например, созданием полицейского государства. Возникает проблема занятости остального «лишнего» большинства, которое не только неэффективно для извлечения прибыли, но и не нужно для производства благ.

Если, конечно, экономику прибыли не сменит «технологический коммунизм», тем более что и развитие производительных сил, наконец-то, достигло необходимого уровня. Если верить классикам, его победа неизбежна, но интрига, однако, в том, когда это произойдет — в текущем технологическом цикле или в одном из следующих, лет эдак через пятьдесят-двести.

Структура занятости и потребления

До объявления ковидной пандемии перспективным выглядело изменение структуры занятости и спроса в направлении развития индустрии знаний, включая образование и науку, индустрии здоровья и индустрии досуга, включая индустрию развлечений и туризм. Введение ковидных ограничений ставит под сомнение эффективность индустрии досуга в качестве надежного базиса для роста занятости и спроса.

На передний план выходит индустрия здоровья с ориентированной на нее частью индустрии знаний. Что, видимо, и должно стать основным результатом широко объявленной пандемии, независимо от того, имела она рукотворные или естественные причины.

Если рецидивы пандемии будут повторяться, к ним может примкнуть новое (социальное) строительство, направленное к снижению скученности населения и повышению комфортности длительного пребывания человека в ограниченном пространстве. Эта новая реальность, однако, не слишком вписывается в экономику прибыли (или та не вписывается в новую реальность).

Жизнь и здоровье, защита от явных и потенциальных угроз являются главными мотивирующими факторами для человека, ради которых он готов работать и за которые готов платить. Однако исторически так сложилось, что экономика строится на потреблении материальных благ, а здравоохранение выводится в разряд «социальных гарантий», финансируемых по остаточному принципу и декларируемых в форме формально бесплатных услуг, покрываемых страховыми взносами.

Это обстоятельство выводит индустрию здоровья, равно как и индустрию знаний, из сферы частных отношений потребителя и поставщика в сферу госкапитализма, именуемого иногда социализмом. Обе эти сферы, однако, как и вытекающие из их сочетания производные гибриды, не обеспечивают необходимого развития здравоохранения, остающегося в зачаточном состоянии.

В США, например, обследование на коронавирус предлагалось гражданам бесплатно, однако его стоимость, выставленная медицинскими организациями страховым компаниям, достигала $900 (к общей выгоде, highly likely), что в 10 раз превосходило уровень российских цен и в 30 раз — китайских. При этом самая высокооплачиваемая медицина, считавшаяся лучшей в мире, не показала себя таковой в период ковидной пандемии.

В российской действительности за формально бесплатное здравоохранение, на содержание которого работодатели отчисляют до 5,5% от зарплат работников, гражданам приходится доплачивать, легально или нелегально, если, конечно, есть желание вылечиться и выжить. Те, кто этого не умеет или не имеет возможности, предпочитают обращаться к врачам в крайнем случае, иногда слишком поздно.

Углубление коммерциализации индустрии здоровья, как и других социальных отраслей, в интересах экономики прибыли имеет существенные ограничения также ввиду низкой платежеспособности «лишнего» большинства. Не исключено, что «лишние люди» в определенный момент окончательно станут для власть имущих ненужной обузой, причем проблема даже не в том, гуляют ли подобные мысли в чьих-то умах, а в том, что вполне конкретные намерения в любой момент могут появиться.

Требующие соблюдения своих прав, бунтующие на улицах против «полицейщины» лишние люди, ненужные для извлечения прибыли и производства благ, будут явно проигрывать послушным высокоэффективным роботам. Во всяком случае, наблюдаемая повсеместно дискредитация демократии, разрушение системы ценностей, прошедшее апробацию навязывание воли самых экзотичных меньшинств недоумевающе пассивному большинству открывает широкие перспективы для самых разных перемен.

Люди будущего

Классики марксизма рассматривали наступление машин в контексте освобождения человека от рутинных функций, его высвобождения для свободного (с учетом осознанной необходимости) творческого труда. Они предвкушали отмирание функций государства как института насилия в обществе свободных тружеников, его замены давлением общественного мнения на профессиональных и потомственных социальных иждивенцев, тунеядцев и прочих паразитов, доставшихся новой общественно-экономической формации в наследство от тяжелого капиталистического прошлого.

Основу врожденной сознательности большинства трудящихся, по замыслу, должна составить внутренняя потребность человека к труду, который и превратил его из обезьяны в человека. В какую сторону будет давить общественное мнение «лишнего» большинства, не приведет ли оно к обратному превращению, такие вопросы классики не рассматривали. Как не рассматривали и последствия изучения марксизма эксплуатируемыми человеком умными машинами, наделенными искусственным интеллектом.

Практика построения коммунизма в стране победившего социализма также пошла в противоположном теории направлении — в сторону абсолютизации бюрократической государственной машины с отчуждением народа от власти, а власти от народа. А среди недостаточно сознательных трудящихся «устаканилась» поговорка: «если они считают, что нам платят, пусть думают, что мы работаем».

Обосновав важность мотивации к высокопроизводительному труду для любой общественно-экономической формации, теоретики марксизма так и не предложили адекватной системы стимулирования и мотивации для нового мироустройства, что позволяет недоброжелателям называть его утопией. Рассматривая деньги как отягощенный процентами товар, то есть вредный атрибут эксплуататорской экономики прибыли и ссудного процента, классики приговорили деньги к отмиранию с заменой свободного рынка планированием.

Упразднив вместе с деньгами и материальное стимулирование трудящихся, на «переходный период» от социализма к коммунизму ввели принцип равной оплаты за равный труд, измеряемый затраченным «общественно необходимым» рабочим временем. Сочетание «уравниловки» и оплаты за отбытое на рабочем месте время независимо от результата приводило к демотивации большинства недостаточно сознательных трудящихся даже при «научной организации труда».

Бескорыстное желание помочь ближнему, посвятить себя служению обществу присутствует, возможно, в каждом человеке. Об этом свидетельствует появившееся в период ковидной пандемии большое количество волонтеров (добровольцев), как зарегистрированных официально, так и без какой-либо регистрации помогавших соседям, знакомым и незнакомым людям.

Однако такое «свободное творчество» в общественных интересах не способно сформировать экономическую систему без его перевода в денежный или иной эквивалент, позволяющий сбалансировать экономику, а также стимулировать выполнение общественно необходимых функций, не пользующихся популярностью у свободных творцов. Его адекватной конвертации, однако, не способствует господствующее убеждение, что служители общественным интересам должны быть бедными, поскольку работают они не ради наживы.

Этих убеждений, видимо, придерживаются и чиновные «управленцы», традиционно настороженно воспринимающие любую неконтролируемую общественную активность. О чем свидетельствует, в частности, неприлично низкая компенсация затрат волонтеров, как и недостойное финансирование так называемого «некоммерческого сектора» экономики через Фонд президентских грантов из федерального бюджета, не говоря уже о напоминающих «тришкин кафтан» региональных бюджетах.

В заботе о «грядущих поколениях», то есть о нас, классики стремились дать целостное видение полного разрешения казавшихся неразрешимыми проблем, несмотря на ограниченность доступного для анализа материала. Как люди гениальные, они обладали развитой интуицией, именуемой в народе «чуйкой», которой пытались компенсировать ограниченность наблюдаемого ими начального периода развития капитализма.

Критически оценивая свое творчество, они апеллировали к потомкам, отмечая, что «люди будущего», которые будут лучше, образованнее, умнее, найдут правильные решения для интуитивно обозначенных задач. Может, и хорошо, что не довелось им дожить до технологий бессмертия и узреть жалкое зрелище людей будущего, то есть нас, не оправдавших их возвышенных надежд.

В следующей публикации мы критически рассмотрим известные модели коммунизма, откуда есть пошел на сермяжную Русь бродячий призрак, дадим обоснование идеальной модели, после чего обязательно вернем читателю давно обещанные долги.