Так уж складывается ситуация, что на протяжении только одного XX века Закавказье оказывалось на геополитическом разломе, проходя по-разному, но в целом один и тот же процесс, связанный с проблемами национально-государственного строительства ставших независимыми Азербайджана, Армении и Грузии.

В. М. Муханов. Кавказ в переломную эпоху: 1917–1921 годы. М., 2019

И сейчас вновь, как в 1917—1921-х годах, эти страны столкнулись с многочисленными проблемами и противоречиями, что проявляется в этнических конфликтах, пограничных спорах, отношении к бывшей метрополии, России, и позиционировании себя на международной арене. При том что за плечами у этих государств был опыт «первых республик», когда они оказались в ловушке серьезнейших внутриполитических и внешнеполитических проблем, во многом предопределивших ход событий. Но феномен заключается в ином. Даже в период советизации Закавказья и дальнейшего социалистического строительства его республик советские историки, как на союзном, так и на республиканском уровнях, уделяли повышенное внимание изучению политического и иного опыта закавказских республик, что диктовалось не только одними академическим соображениями. Именно в рамках советского национального проекта были определены закавказские межреспубликанские границы, ставшие после распада СССР межгосударственными рубежами, а также сформированы атрибуты будущей постсоветской государственности.

После развала СССР в новых закавказских республиках стала писаться новая «своя история» с акцентами на собственную идентичность через утверждение приоритета национализма, начали формироваться представления о «своей земле», «идеальных границах» и «врагах нации», шло конструирование образов суверенного будущего. Однако интерес со стороны российских историков к региону заметно снизился, несмотря на актуальность остроты проблем того, что независимым государствам Закавказья не удается создать эффективных механизмов обеспечения национального мира и безопасности, несмотря на появление фактора угрозы переноса дестабилизации из региона даже на территорию России — на Северный Кавказ. «Оптика» исследовательских подходов проявляется при выявлении и обозначении событий 1917−1921 годов в Закавказье как специфического продолжения процессов, связанных с Великой российской революцией, прошедшей в своем развитии несколько этапов, включая Февральскую, Октябрьскую революции и Гражданскую войну. Это методологически не только выбивает российскую историографию из некогда существовавшего с Закавказьем единого историографического пространства. Это ведет к политическому противостоянию с закавказской национальной историографией, которая «только учится летать», часто осуществляя механическую перестановку плюсов на минусы, как правило, игнорируя накопленный исторической наукой массив данных о событиях в регионе в период с 1917 по 1921-е годы.

Военно-Грузинская дорога. Гюлетский мост. 1890-е

Эта небольшая вводная необходима для того, чтобы определить место в обозначенном историческом раскладе новой монографии известного российского историка Вадима Муханова «Кавказ в переломную эпоху: 1917−1921 годы» (Москва, 2019). Уникальность этого издания в том, что автор сосредоточил внимание на наиболее ярких эпизодах 1917—1921 годов, определивших политическую судьбу Закавказья в ХХ веке, предпринял попытку не только научного осмысления происходивших в регионе в тот период политических и других процессов, но и обозначил ресурсные границы местной политической элиты в строительстве национальных государств, потенциальную институциональную и идеологическую трансформацию элиты через формирование после Февральской революции сначала общерегиональных, а затем национальных органов власти.

Историк использует проблемно-хронологический метод изложения исследования, поскольку это позволяет более емко и разносторонне представить выявленные и обобщенные материалы монографии. В частности, он обоснованно выделяет этот период — с февраля 1917 года по май 1918 года — когда был распущен Закавказский сейм, а национальные партии объявили о создании национальных государств и произошел качественный перелом в ходе событий в масштабах всего региона. Он избегает описательных приемов в изложении тех или иных исторических сюжетов, стремится выявлять и демонстрировать причинно-следственные связи развития событий как со стороны их уникальности и неповторимости, так и со стороны содержания исторического процесса, широко использует как опубликованные, так и архивные материалы, характеризующие основные параметры политических субъектов того времени.

Используется небольшая, но значимая мемуарная литература политических деятелей изучаемого периода, которая позволяет дать анализ субъективной стороны процесса закавказской жизни 1917−1921-х годов, мотивы, ценности и принципы действовавших тогда основных политических фигур и направлений. Автор также демонстрирует хорошее знакомство и с периодической центральной (московской) и местной печатью, что создает ощущение полноты и глубины исследования, особенно по части выстраивания хронологии избранного для исследования исторического периода, в котором происходит сложный калейдоскоп событий: межэтнические столкновения, иностранная интервенция, войны между молодыми закавказскими странами. Тематика исследования обусловлена до сих недостаточно глубоким и детальным изучением довольно сложного периода закавказской и российской истории в нашей научной литературе.

Реввоенсовет Кавказского фронта. Член РВС Валентин Трифонов. Начальник штаба Семен Пугачев. 1920

Еще одна особенность монографии Муханова состоит в том, что он избегает широких политических и других выводов и суждений, только контурно показывает причины, которые объективно, а где-то и субъективно, не позволяли местным национальным партиям и политическим силам реализовать потенциал государственного строительства. Тогда они столкнулись сразу с тремя силами: иностранная интервенция, силы, выступавшие под лозунгом «великой и неделимой» (Деникин), а также идеями и практикой мировой революции, с чем в регион шли большевики. Две исходящие из России силы объединял один фактор: в рассматриваемый период проблемы национально-государственного строительства Азербайджана, Армении и Грузии фактически их не интересовали. При этом большевики имели на этот счет свое собственное представление, хотя на первых порах сотрудничали с национальными партиями — грузинскими меньшевиками, армянскими дашнаками и мусаватистами в Азербайджане. Это во многом предопределило их неизбежный уход с политической арены. В целом автору удалось не только воссоздать объемную единую историческую панораму, но и вычленить сюжеты или проблемы, которые являются основой для продолжения конкретно-исторического изучения различных сторон конкретных важных событий, связанных с многообразием национальных властных комбинаций.

На некоторых из них мы остановим свое внимание, поскольку относительно их в закавказской национальной историографии обозначена различная трактовка событий, связанных с политической ситуацией 1917−1918 годов, и восстановление объективной картины прошлого входит в задачу историков.

«Лидирующие позиции грузинские меньшевики занимали во всех организациях и управленческих структурах Закавказья, — пишет Муханов. — Со временем они эволюционировали в правительство независимой Закавказской республики, а потом смогли вырвать Грузию в самостоятельное политическое плавание под своим управлением. Грузинская элита была готова к решительным шагам, и стремительное наступление турецких войск оказалось тем самым спусковым крючком, который только ускорил необратимый процесс по разделу Закавказья на отдельные друг от друга республики».

Однако процесс не выглядит столь прямолинейно, как его описывает автор.

Константин Богаевский. Бакинские нефтяные промыслы. 1930-е

Да, в момент объявления независимости Грузия из трех закавказских республик обладала самыми выгодными государствообразующими условиями. Тифлис являлся административным центром Закавказья, там находились все центральные учреждения и штат административных работников (Баку контролировала Бакинская коммуна, а Ереван был, скорее, захолустным губернским городом). Помимо этого, территории, которые в итоге составили основу Грузинской республики, были гораздо более однородны в этническом плане (в особенности Кутаисская и — в несколько меньшей степени — Тифлисская губернии), нежели те территории, на которые претендовали Армения и Азербайджан. В плане коммуникаций Грузия выглядела гораздо лучше своих соседей: железная дорога, соединявшая грузинские черноморские порты с нефтяным Баку, выгодно отличала Грузию от остававшейся в тупике Армении. Грузия контролировала поставки бакинской нефти на международный рынок. Тем не менее конкретный исторический материал, характеризующий события 1917−1921 годов, не подтверждает представления о вызревании каких-то неумолимых объективных предпосылок отпадения от России всех крупных национальных окраин. Мощные сепаратистские устремления существовали далеко не везде, отнюдь не во всех будущих самостоятельных государствах, возникших на развалинах Российской империи.

Процесс вызревания предпосылок отпадения Закавказья был более сложным. Единственной партией в Закавказье, которая имела проект создания национального государства, была армянская «Дашнакцутюн». Образованная в 1890 году в Тифлисе, она действовала в России как «партия в эмиграции». В ее первом манифесте декларировалось, что «Дашнакцутюн» будет стремиться объединить все силы, связать с собой все центры, имея целью политическую и экономическую свободу Турецкой Армении. В одном из документов, оказавшемся в распоряжении царской военной разведки в Париже, была приложена карта «Великой Армении от моря до моря». Реализация этого геополитического проекта связывалась с поражением Османской империи в Первой мировой войне. В Азербайджане партия «Мусават» появилась в 1911—1912-х годах. После Февральской революции 1917 года эта сила выступила за «Российскую демократическую республику» без требований национально-территориальной автономии, а в июне 1917 объединилась с «Тюркской партией федералистов», что было закреплено на 1-м съезде «Мусават» 26 октября (8 ноября) 1917 года. Так возникла «Тюркская демократическая партия федералистов-мусаватистов». Съезд принял (с незначительными изменениями) программу партии федералистов, по которой будущий государственный строй России представлялся «в форме федеративной демократической республики на началах национально-территориальной автономии». Территория и границы этой автономии тогда не были обозначены.

Карл Каутский с грузинскими социал-демократами, Тифлис, 1920. 1-й ряд, слева-направо: С. Девдариани, Н. Рамишвили, Н. Жордания, К. Каутский и его жена Луиза, С. Джибладзе, Р. Арсенидзе; 2-й ряд, слева-направо: секретарь Каутского Пауль Ольберг, В. Тевзая, К. Гварджаладзе, К. Сабахтарашвили, С. Тевза

Что касается грузинских меньшевиков, то до 1919 года, хотя уже и формально, они входили в партию российских социал-демократов и связывали свое «временное» отделение от России только с подписанием в марте 1918 года Брестского договора. При определении территории своего государства они взяли на вооружение проект «идеальной Грузии» — средневекового Абхазо-Грузинского царства периода его максимального расцвета.

«Это было трагедией, — писал в этой связи один из виднейших деятелей партии «Дашнакцутюн» профессор Ованес Качазнуни. — У провозгласивших независимость Азербайджана, Грузии и Армении не было взаимопризнанных государственных границ, и политики руководствовались только своей «исторической памятью». Я говорил об этом грузину Ною Жордании. Он даже прослезился, заявив, что предвидит в крае новые трагедии, которые остановит только «третья сила». Но он не знает, откуда явится эта «сила» — с юга или севера».

Мусаватисты делали ставку на Османскую империю, могли сыграть после Брестского договора марта 1918 года на стороне Германии и московских большевиков. Грузинские меньшевики, наоборот, изначально сделавшие ставку на Германию, потом оказались под фактической оккупацией англичан. Принципиально иной выбор сделали армяне, сотрудничая с Антантой. Предпосылки для включения «кавказского вопроса» в сферу международных отношений объективно сложились в ходе Первой мировой войны, изменившей геостратегическую обстановку в регионе, что выводит исследователей и на «русский вопрос».

Эти эпизоды старательно обходили советские историки, их предпочитают не касаться и нынешние российские исследователи по причине еще не сформированной источниковой базы — и потому рассматриваемая проблема еще не успела окончательно сформироваться, но это не умаляет важности и значимости исследования Муханова. Он продемонстрировал, что историки будут еще много раз возвращаться к событиям в Закавказье в 1917—1921-е годах, оставившим видный и сегодня след в памяти народов Закавказья и в их политической, экономической и духовной сферах.

Для России значимость исследования определяется проблемами существования российской государственности в кризисных условиях, позволяет расширить границы научного знания относительного одного из наиболее проблемных и острых сюжетов отечественной истории новейшего времени Гражданской войны. Поиск достоверных источников, процесс переосмысления фактов, выработка объективных оценок событий на Кавказе в годы Гражданской войны продолжается.